Север Этрурии

Кэл, сын Сетра и Арии, думает о береге, маячащем вдалеке, за грядой сверкающих волн. Песок под ногами и покорная женщина — вот чего хочет Кэл. Если ветер будет дуть в нужную сторону, он получит желаемое еще до захода солнца.

Четыре месяца в море — это чересчур долго для молодого человека с его потребностями. Он прошел южным курсом, вниз по Адриатике; на северо-запад, вверх по Тирренскому морю до самой Пуплуны, а затем — к удивлению команды — велел пройти мимо родного порта Атманты и плыть на восток, через устье Адриатики и только потом развернуться до дому.

Путь выдался богатым на события. Команда отразила нападение лигурийских пиратов, торговала на землях египтян и греков, потеряла четверых добрых людей: двое пропали в шторм и еще двое померли от болезни.

И все же плавание «Хинтиалу» — «Духу» — удалось на славу. Несмотря на свое имя, корабль по размерам даст фору многим купеческим судам Этрурии. Приземистый, он смотрится на воде неуклюже, и суденышки полегче и изящнее легко обгоняют его на пути в бухту. Зато «Хинтиал» вмещает груза столько, сколько не вместит ни один другой корабль. Обычно Кэл принимает на борт всевозможные масла, запечатанные в амфоры; сосуды расставляются в трюме на длинных полках, а для сохранности сквозь ручки продевается веревка. Впрочем, на сей раз вдобавок к маслам везти пришлось нечто иное: вещицы поменьше и драгоценнее, их купцу передал старый друг Песна. Серебро везли сырьем и в виде готовых украшений — подарки царевичам и царевнам, царям и царицам. Груз такой ценности, что, прознай о нем команда, Кэл расстался бы с жизнью.

Внезапно два огромных квадратных паруса безжизненно повисают. Ветер стих, но это не страшно. «Хинтиал» уже достаточно близко подошел к причалу, и Кэл чувствует на губах вкус медовухи. Он командует гребцам сесть на весла и подвести судно к берегу.

Однако едва успели гребцы подхватить ритм, как он замечает в воде нечто.

Оно плывет, качаясь на волнах, слегка уходя в сторону.

Мешки для зерна. Их пять, шесть, семь… И по тому, как странно они качаются на волнах, становится ясно: набиты мешки далеко не овсом, рисом или даже ячменем.

Чем же тогда? Наверное, чем-то более ценным?

Кэл кричит кормчему, указывая на мешки:

— Выловите их и затащите на палубу. Должно быть, это наворованное добро, которое пираты сбросили за борт при бегстве. Мешки такого размера так просто в море не плавают.

На волны спускают шлюпку, и несколько рабов, желая угодить хозяевам, спешат к мешкам.

Кэл переходит на корму и присаживается подле огромного каменного грузила, на котором вытесано его имя. Якорь изобрели земляки Кэла, и за последнее время купец успел продать таких больше двадцати штук.

Гребцы на скамьях исходят потом и работают на пределе сил, завидев, что владелец судна приблизился на расстояние удара хлыстом.

Подходит кормчий, его лицо мрачнее тучи. Он говорит Кэлу:

— Боги не послали тебе удачи: в мешках пусто.

Кэл мотает головой.

— Так не бывает, я много раз тебе говорил. Если вы не нашли ничего, это уже кое-что. А посему выкладывай: что в мешках?

— Человек. Вернее, части тела — его словно бы разрубили, чтобы накормить морского демона. Сложили в мешки и бросили в воду, попотчевать Тритона.

— Тритон — греческий бог, дурак. Мы уже в Этрурии, так что помни, кому следует поклоняться. Здесь нашу судьбу решает великий Нетунс.

— Значит, он решил одарить тебя неожиданным грузом: мешками с расчлененным телом.

Кэл смотрит на вытащенные из воды мешки.

— Проверьте, нет ли на этом человеке — то есть его частях — чего-нибудь ценного.

Кормчий разворачивается, но Кэл окликает его:

— Постой! Что, если это знамение? Может, нас предупреждают о грядущей смерти? Пусть твои люди останутся в лодке и посмотрят еще в воде. Не пропустили ли чего? Если боги и правда посылают нам знак, я не хочу истолковать его неверно из-за нерасторопности рабов. А теперь доставь нас к берегу так скоро, как дозволят боги. И чтобы о находке все молчали!

«Луна-отель Бальони», Венеция

Гондолы раскачиваются, подобно гигантским яслям, на залитых лунным светом водах канала. По всей Венеции грузятся в лодки музыканты и плывут, наигрывая классические мотивы, приманивая к кромке воды косяки романтически настроенных туристов.

Тина видит их из окна номера и понимает, что ее спутник не в том настроении, чтобы присоединиться к гуляющим.

Вскоре после завтрака она покинула номер, а Том забыл ключ, который она ему оставила. Забыл номер сотового, который она записала на бумажке и вложила ему в Руку.

Кажется, Том забыл абсолютно обо всем, кроме мертвой девушки в морге.

Тина специально запланировала для Тома сюрприз, желая поднять ему настроение после посещения морга. Однако, вернувшись, Том сразу уселся за письменный стол в дальнем конце номера, да так и не встал из-за него до сих пор. Не самое лучшее время устраивать ему сюрприз. Лучше просто не беспокоить.

Включив телевизор и предоставив Тому спокойно писать что-то на почтовой бумаге, Тина хмурится и смотрит новости по каналу Си-эн-эн. Экономическая политика Обамы вызвала недовольства.

— Черт бы задрал этих республиканцев и демократов. Перестали бы грызться, объединились и вытащили нас из болота.

Том — надо же! — хмыкает.

— Эй, забыла сказать: я хотела сходить на концерт Вивальди. Либо завтра, либо послезавтра. Составишь мне компанию? Или это не в твоем вкусе?

Том отрывается от письма.

— Конечно, я схожу с тобой. Мне, правда, больше «Никльбэк» нравится. Но я с удовольствием и Вивальди послушаю. Надо же расширять кругозор.

Приглушив звук телевизора, Тина подходит к Тому и кладет перед ним на стол проспект.

— На ресепшне дали. У консьержа в Сан-Бассо работает друг, который может достать билеты на хорошие места. Играть будет камерный оркестр Сан-Марко, они, говорят, лучшие.

Том пробегает взглядом по проспекту. В нем рассказывается, как Вивальди вначале работал преподавателем игры на скрипке, затем написал более шестидесяти произведений и в конце концов стал директором театра «Сант-Анжело».

Отложив проспект, Том говорит:

— Я из его вещей знаю только «Времена года». Да и то всегда считал, что это сеть отелей такая.

— Пришло время образовываться, — смеется Тина. — Что ты пишешь?

— Так, размышления. В морге один коп сказал кое-что, и вот его слова вертятся в голове.

Встав у Тома за спиной, Тина принимается массировать ему плечи.

— Может, стоило смотаться в Париж или Лондон?

— И не говори.

— Ну так что же там вертится в этой милой голове?

Том выводит на бумаге пять букв: К-У-Л-Ь-Т и подчеркивает их.

— Думаю, — говорит он, — мы имеем дело с сектой. Она частично сатанинская, частично относится к зверским дохристианским традициям.

— Культ старый или новый?

Том смотрит на Тину.

— Хороший вопрос. Именно это и предстоит выяснить карабинерам. — Он обнимает ее за талию и притягивает к себе на колени. — Слушай, я сегодня компания неважная, так что прости. С головой ушел в дело.

Тина целует Тома.

— Знаю и понимаю. Хорошо, что ты такой отзывчивый. — Она встает и тянет его за руку. — Ну-ка, хватит грустить. Оторви зад от стула, и я тебе кое-что покажу.

Она тянет его мимо телевизора, комода и заправленной кровати (которую не терпится снова расправить).

— Закрой глаза.

Том чувствует себя очень глупо.

— И руками прикрой. Не подглядывай.

Ростом Тина недостаточно высока, чтобы проверить, подглядывает Том или нет. Приходится встать на цыпочки. Тина снова берет Тома за руку и отводит влево.

— Вот. Теперь можно смотреть.

Том послушно открывает глаза.

Взгляд упирается в раскрытый гардероб, где висит великое множество блузок, юбок, брюк и где стоят туфли. Просто невероятное количество туфель!