— Брат, ты уверен, что хочешь сойти на берег? Оставайся в лодке, а по делам я схожу один.

Монах поднимает на него благодарный взгляд.

— О, Томмазо, буду вечным твоим должником, если дашь мне чуток времени провести наедине с собой. Я-то думал, путь не доставит хлопот, но морская немочь…

— Все хорошо, не бойся.

Любезно кивнув друг другу, браться расстаются. Они договорились встретиться через два часа на площади неподалеку. Маурицио всегда плохо переносит плавание по каналу и нуждается в некотором времени на восстановление сил. А таковое он не мыслит без визита в местный трактир, хозяин которого свято верит, будто небеса защитят его дело, если кормить брата Маурицио до отвала.

Как только Маурицио скрывается из виду, Томмазо спешит по делам. Судовые верфи — это дом для частных и морских торговцев, плюс десятки дельцов меньшей руки вроде производителей веревки и продавцов дерева. Томмазо точно не скажет, сколько здесь людей работает, но их наверняка больше десяти тысяч. Сразу же находится достаточно добрых христиан, желающих помочь нищему монаху, отправленному на сборы пожертвований: ведро различной величины гвоздей, несколько просушенных досок, бочонок смолы и длинный отрез парусины, которому найдется немало применений. В том числе и починка рыбацкой лодки Томмазо.

Времени остается еще предостаточно, и Томмазо решает выяснить хоть что-нибудь об артефакте, оставленном матерью. Вооружившись эскизом, святой брат идет на запад мимо церкви Сан-Франческо-делла-Винья; переходит от одной галереи к другой.

И ничего.

Никто не может навести на след.

Томмазо заходит в мастерские к ювелирам, живописцам и прочим художникам от Высшей школы Святого Марка до церкви Санта-Мария-Формоза.

И везде советуют:

— Загляните к Бонфанте.

— Пусть старик Карацони, что на мосту работает, глянет на вещицу.

— Зайдите к Луче, это серебряных дел мастер. Найдете его на площади за базиликой.

Все впустую.

Печальный и вымотанный, Томмазо возвращается к верфи. Брата Маурицио пока нет.

Томмазо присаживается на борт колодца, у которого и договорились встретиться с братом Маурицио. Венеция окружена морской водой, и по иронии судьбы здесь очень ценится вода пресная. Хотя со стороны Томмазо было бы невежливо самому взять и напиться из колодца. Монаху улыбается молодая женщина, что развешивает белье на просушку; какая-то старуха высовывается в окно и закрывает зеленые ставни, выцветшие и слегка искривленные от прямого солнечного света. Наконец подходит смуглый юноша и вытягивает из колодца ведро с чашкой на веревке.

— Воды, брат? — спрашивает молодой человек. — Судя по виду, вы давно испытываете жажду.

— Как щедро с вашей стороны, — облегченно говорит Томмазо. — Molte grazie.

Монах осушает кружку и сам же наполняет ее снова.

— Меня зовут Эфран, — представляется юноша. — Я живу в этом районе. Может, вас проводить до нужного места?

Утерев губы тыльной стороной ладони, Томмазо отвечает:

— А я брат Томмазо из обители на острове Сан-Джорджио. И — спасибо вам, — нет, я не заблудился. Просто ищу ответ на загадку личного характера.

Эфран смеется.

— Я-то думал, люди за ответами обращаются к Богу.

— Так и есть, но эту задачку Господь, похоже, предоставил мне решать самому. — Монах вытягивает из кармана эскиз и разворачивает его. — Говорят, Венеция — сердце мирового искусства, однако вместо знатоков я нахожу торговцев. Нужен человек, который разбирается в артефактах или старинных серебряных драгоценностях.

Присев и опершись спиной о стенку колодца, Эфран присматривается к эскизу.

— Какой он величины? С кулон или больше?

Подняв левую руку, Томмазо показывает на ней:

— Длина от кончиков моих пальцев до запястья. Ширина — пальца четыре.

Размеры впечатляют Эфрана.

— Солидная вещица. Она из церкви? С алтаря?

— Кажется, я говорил, — обиженно отвечает монах, — что это семейная реликвия. Досталась мне от матери.

— Прошу простить меня, брат. Не хотел вас обидеть. Я лишь желаю установить происхождение вещицы.

— Забудем. Уверяю вас, артефакт принадлежит мне, и никак не церкви.

— У меня друг живет в гетто, — неуверенно начинает Эфран, — еврей, очень образованный. Он и его семья давно торгуют заморскими древностями и диковинками, многие из которых я покупаю для них в порту. — Юноша щелкает пальцем по эскизу. — Эрманно вполне может разузнать об этой вашей вещице. Она из серебра, говорите?

— Думаю, да, серебряная. Но как по мне, христианскому монаху не дело искать помощи от жидовского торгаша.

Закатив глаза, Эфран парирует:

— В первый черед мы венецианцы и лишь потом жиды или христиане.

В этот момент Томмазо замечает в переулке по ту сторону двора округлый силуэт брата Маурицио. Томмазо накладывает руку Эфрана на эскиз и просит:

— Тогда буду вам признателен, если покажете рисунок своему другу. Однако, прошу, пусть все останется между нами. — Маурицио тем временем уже выходит неуклюже на площадь. — Мы с этим монахом из одной обители. Пожалуйста, при нем ни слова об артефакте.

Спрятав эскиз в карман, юноша встает на ноги и убедительно переводит внимание на ведро, чашку и колодец.

— Тогда желаю вам, брат Томмазо, доброго дня и безопасного плавания. — Он указывает на одно из окон. — Мой дом на втором этаже, напротив этой комнаты. Тот, что с одной коричневой ставней; вторая сломана, и я все никак не соберусь ее починить. Будете в наших краях, не смущайтесь и спрашивайте меня — с радостью дам еще воды.

Эфран уходит прежде, чем Маурицио добирается до колодца, и Томмазо ведет брата назад к лодке. Вот так недоверие к аббату завело в липкую паутину обмана.

Штаб-квартира карабинеров, Венеция

Кабинет завален коробками с пиццей и банками с пивом. Команда собралась у Карвальо на инструктаж. Атмосфера напряжена, и воздух буквально трещит, словно оголенный провод.

Все хотят первого слова.

Всех распирает, у всех теории и сомнения.

Валентина веером выкладывает на стол фотографии интерьера лодочного сарая.

— Взгляните на лодки. Вот это — «Чеерс»: корпус из углеродных волокон, на солнечных батареях, скорость до тридцати узлов.

Нахмурившись, Вито подводит к сути:

— И ты упомянула ее, потому что…

— Она согласуется с образом миллиардера. Для богача вполне нормально иметь лодку на солнечных батареях. — Валентина выкладывает еще несколько снимков. — Нормально иметь и такую моторную лодку, и такие рыбацкие лодочки, и даже спортивные лодки, больше похожие на НЛО. Но вот это… — Она роняет на стол снимок блестящей черной гондолы. — Вот это с образом миллиардера не вяжется.

— Почему? — Рокко Бальдони разворачивает снимок к себе. — Много кто из богатых венецианцев выкупает гондолы, ремонтирует и выставляет напоказ. Некоторые в гондолах клумбы для цветов устраивают.

— Бред собачий, — отрезает Валентина. — Марио — это тебе не хиппи, не дитя цветов.

— Э-э, вообще-то, — возражает Вито, — Марио именно что хиппи. Он под коммуну весь остров отвел.

Валентина раздраженно хлопает в ладоши.

— Но цветов-то в гондоле не высадил, — полным сарказма голосом говорит она. — У Марио гондола на плаву. Хоть сейчас в каналы.

— И ты думаешь — что? — продолжает придираться Вито. — Марио незамеченным вышел на своей гондоле в лагуну и заминировал лодку Антонио? А до того похитил на ней туристов, привез к себе на Остров фантазий, где и расчленил? — Он по-отечески смотрит на подчиненную и, устало вздохнув, произносит: — Твоя версия притянута за уши. Вспомни: Антонио на остров послали искать наркотики. И если в гондоле что и отыщется, так это следы тех самых наркотиков.

Вмешивается Рокко:

— Если учесть, сколько туристов приезжает в Венецию, то следы иностранцев отыскать немудрено.

— Идиот! — срывается на нем Валентина. — Марио не возит на своей гондоле туристов! Лодка — в частном пользовании.