Я спрятал кейс и видеокассеты в багажник, и мы с Дайаной поехали в Сенчури-Сити.

– Можно задать глупый вопрос? – сказала Дайана, когда я свернул на Уилшир.

– Если хочешь узнать, что это за жирный дядька и почему я так снисходителен к бреду, который он несет, лучше меня не провоцируй. Потому что ответ будет не для женских ушей. Если речь о другом – валяй спрашивай.

– Вопрос о ламааровском видеофильме. Скажи, они ведь инсценировали землетрясение?

Я попытался не расхохотаться, но Дайана заметила мои потуги.

– А почему тебя это интересует?

– Я предупреждала: вопрос будет глупый.

– Извини. Это нервный смех. Ты меня заинтриговала. С чего ты взяла, что землетрясение инсценировали?

– Видишь ли, ты просил Большого Джима обратить внимание на голос за кадром. Ну и я заодно обратила, а поскольку голос был мне незнаком, гораздо большее впечатление на меня произвели слова. Оператор сказал «дубль один» и сразу же назвал дату – девятнадцатое мая две тысячи второго года.

– Ну да. В этот день проходили съемки.

– Майк, девятнадцатого мая две тысячи второго года в Лос-Анджелесе не было землетрясения. Вот почему я подумала, что они его инсценировали. Но это, конечно, чушь. Кому придет в голову инсценировать землетрясение? И я решила, что, наверно, съемки проходили в каком-нибудь другом городе.

– Нет, именно в Лос-Анджелесе. Эми так и сказала: Дин снимал фильм в одном из своих павильонов.

– Ну, значит, этот Лебрехт просто перепутал дату, – не унималась Дайана. – А в Лос-Анджелесе девятнадцатого мая никаких землетрясений не было.

Мы доехали до Беверли-Глен. Сбавив скорость перед светофором, я смог отвлечься от дороги и посмотреть на Дайану.

– Вот интересно, как ты умудрилась запомнить конкретный день без землетрясения?

– Очень просто. Мы с мужем переехали в Лос-Анджелес из Нью-Йорка в апреле две тысячи второго. Я боялась землетрясений. Муж сказал: «Не волнуйся, не так страшен черт, как его малюют. Вот перетерпишь первое землетрясение, а на остальные и внимания обращать не будешь». Первое землетрясение, которое мне пришлось перетерпеть, случилось двадцать третьего мая две тысячи второго года.

– Ты уверена насчет даты?

– Помнишь, я говорила, что май – мой любимый месяц? – улыбнулась Дайана. – Я не просто так сказала – надеялась, ты спросишь, почему именно май. Так вот: у меня день рождения двадцать третьего мая.

Тип, затормозивший позади меня, отчаянно засигналил, и я рванул с места. От потуг сложить из кусочков паззла картинку мозги мои закипали.

– Дайана, расскажи о землетрясении поподробнее. Ты помнишь, где оно тебя застало, в какое время, чем ты занималась?

– Забудешь такое, как же. Я спала и проснулась оттого, что кровать тряслась. Я здорово перетрусила и закричала: «На кой черт мы сюда переехали?» Муж пытался меня успокоить. Это, говорит, тебе подарочек ко дню рождения. Хорош сюрприз, да? Моими молитвами. Ну и в таком духе. А я не слушала и визжала, пока толчки не прекратились. Муж сказал, что в следующий раз я буду меньше нервничать. Но ошибся. Я по-прежнему ужасно боюсь землетрясений.

Эх, жаль, Терри сейчас не с нами. Он бы озвучил квинтэссенцию моих соображений, и из смутных догадок нарисовалась бы ясная картина. А теперь мне в одиночку придется продираться сквозь собственное косноязычие и косномыслие.

– Дайана, давай сначала. В фильме Лебрехт называет дату девятнадцатое мая, то есть за два дня до смерти Ламаара. А ты утверждаешь, что землетрясение произошло двадцать третьего мая, то есть через два дня после смерти Ламаара.

– А если на пленке на сам Дин Ламаар?

– Да нет, это он. – «Облапошить меня, загримировав под Дини какого-нибудь актера, еще можно, но с Максин Грин этот номер не пройдет». – Однако если Лебрехт назвал неправильную дату и на самом деле фильм снимался двадцать третьего мая, значит, Дин Ламаар не умер двадцать первого мая, как было объявлено.

Нет, невозможно поверить. С другой стороны, если принять во внимание все последние события, факты, сплетни и вопросы, оставшиеся без ответов, невозможно не поверить.

– А если Дин Ламаар не умер двадцать первого мая, – продрался я к закономерному выводу, – значит, готов поспорить, он и до сих пор живехонек.

Я подавил желание развернуться и поехать в участок, вспомнив, что собираюсь отнюдь не кино смотреть, а брата из дерьма за уши вытаскивать.

Поэтому я повернул на Санта-Моника и заехал на подземную парковку. Мест было предостаточно. Я встал поближе к выезду, заглушил мотор и еще раз спросил Дайану:

– Ты точно уверена насчет даты?

– Я понимаю: блондинок лучше переспрашивать по нескольку раз, а то мало ли что. Но тут можешь не сомневаться: первое свое землетрясение я пережила двадцать третьего мая две тысячи второго года, в собственный день рождения. По крайней мере я привыкла считать эту дату своим днем рождения. Не мешает, конечно, свериться с водительскими правами. А заодно и вам, офицер, их предъявить. Не желаете?

– Достаточно будет вас обыскать, – улыбнулся я, целуя Дайану. – А возможен ли такой вариант: землетрясение произошло девятнадцатого мая, а двадцать третьего ты ощутила толчки после основной части?

– Ты хочешь сказать, что я, как неопытная в делах землетрясений жительница Нью-Йорка, могла не почувствовать основную серию толчков, от которых живот сводит, но четырьмя днями позже пообвыкла, отточила сейсмочувствительность и ощутила-таки, как кровать подо мной отплясывает ча-ча-ча? – Дайана поцеловала меня и прошептала мне на ухо: – Детектив, это очень интересная версия, но, по-моему, она не пройдет в суде. А теперь давай возьми кейс с деньгами и отдай его мафиози, чтобы папочка тобой гордился. Я подожду в машине.

– Обожаю послушных женщин.

Я открыл багажник, достал кейс и побежал по эскалатору, перепрыгивая через две ступеньки. Едва оказавшись в зоне доступа, я выхватил мобильник и набрал домашний номер Мюллера.

– Записывай, – зашипел я в трубку. – У нас видеокассета, которая предположительно была снята в Лос-Анджелесе девятнадцатого мая две тысячи второго года. Появилась версия, что кассету отсняли двадцать третьего мая того же года. Съемка прерывается небольшим землетрясением. Его камера зафиксировала.

– Понял, – отозвался Мюллер. – От меня требуются данные о землетрясениях в мае две тысячи второго. И если я выясню, когда произошло наше землетрясение, ты сможешь определить дату съемок. Проще простого.

– Меня также интересует баллы и продолжительность. На пленке землетрясение длится двадцать две секунды и заставляет людей прятаться под столы.

– Ну, теперь вообще пара пустяков. Кстати, Майк, – если, конечно, ты не руководствуешься принципом «меньше знаешь – крепче спишь», – будь добр, объясни, почему для нас так важно, в какой именно день снимался фильм.

– Потому что в главной роли Дин Ламаар. А если верить сообщениям прессы, он умер двадцать первого мая. Я тебе перезвоню.

Я купил в кассе билет и вошел в кинозал. Свет еще не погасили. Помощники Каппадонны сидели в предпоследнем ряду. Я уселся за ними, подался вперед и шепнул:

– Извините, ребята, небольшая перестановка.

Ребята напряглись. Ежик тоже подался вперед.

– Только не трогайте кобуру, – предупредил я. – Деньги при мне. А вот пятнадцать минут, которые я должен высидеть после вашего ухода, для меня сейчас слишком большая роскошь. Так вот, излагаю новые правила. Я ухожу. Вы остаетесь. Если вашему боссу это не понравится, пусть он позвонит нашему общему другу в Вегас, поскольку дело мое имеет для этого друга первостепенное значение и друг не потерпит, чтобы я терял время, пялясь на ваши жирные затылки и дыша вашим дешевым одеколоном.

Свет погас. Я подтолкнул кейс ногой, так что Бамбино и Ежик услышали скрежет.

– Так вы не против, ребята?

Бамбино нагнулся, поднял кейс и положил его себе на колени.