Сошли человек пятьдесят, и очередь оживилась, задвигалась. Ари и Дов одними из первых заскочили в поезд и заняли первое купе, ближайшее к паровозу, непосредственно за спиной машиниста, крепкого афроамериканца средних лет по имени Сэмюель, если верить бейджику. «Хорошее иудейское имя», – подумала Пенина, вслед за сыновьями усаживаясь на диванчик.

И тут раздался звук, которого она ждала. Сначала изо всех громкоговорителей послышался звон, как перед важным сообщением, а затем металлический голос произнес:

– Бадди Лонго, свяжитесь с сорок седьмым участком. Повторяю: Бадди Лонго, свяжитесь с сорок седьмым участком. Спасибо.

Пенина посмотрела на секундомер. Тринадцать минут двадцать семь секунд. Она нажала «сброс» и установила секундомер с нуля.

Никто из отдыхающих на сообщение и внимания не обратил. Однако сотрудники парка при словах «Бадди Лонго» напряглись. В глазах у них отразилась тревога. Они знали: случилось что-то страшное.

Темнокожая женщина в форме кондуктора заглянула в кабину машиниста. На бейджике у нее значилось «Валенсия».

– Бадди Лонго, – сообщила она.

– Уже месяца два этого сигнала не слышал, – заметил Сэмюель.

– А где у нас сорок седьмой участок? – спросила Валенсия. Дов положил пакет со своими «метеоритами» на сиденье.

Пенина взяла пакет и сделала вид, что изучает состав продукта, чтобы не было заметно, как она прислушивается к разговору кондукторши и машиниста.

Сэмюель достал из кармана свернутый в рулон путеводитель по парку и принялся листать засаленные страницы.

– Где у нас сорок седьмой участок?.. Да вот же он – фаст-фуд «Орбитальная заправка».

– Спорим, у них на кухне пожар, – произнесла Валенсия.

– Какой там пожар! Бадди Лонго на подобные мелочи не разменивается. Наверняка сердечный приступ.

– А твой поезд Бадди Лонго когда-нибудь поминал?

– Типун тебе на язык. За семь лет, слава Богу, ни разу. Тошнило народ – это да, первую помощь приходилось оказывать, но никаких Бадди Лонго.

На перроне человек в форме железнодорожника сдерживал очередь.

– Поезд Свободы полнехонек. Мест нет, извините. Следующий через восемь минут.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, Сэмюель обратился к Ари и Дову:

– Ну-ка, джентльмены, кто из вас поможет мне дать свисток?

Братья с криком вскочили:

– Я! Я!

– Давайте по очереди.

Сэмюель вручил Дову длинную металлическую цепь. Мальчик дернул. Раздался свист. Дов передал цепь брату, тот дернул посильнее. Свисток завывал целых пять секунд, пока Сэмюель не отнял у Ари цепь – впрочем, очень деликатно. Паровоз запыхтел и медленно тронулся.

– Всем, всем, всем! – нараспев прокричала Валенсия. – Уважаемые пассажиры Поезда Свободы! Пожалуйста, во время движения не вставайте с мест и не высовывайте руки и ноги из поезда!

Пенина откинулась на спинку диванчика и постаралась сосредоточиться на содеянном. Ей уже случалось убивать людей – в юности они с Иаковом служили в действующей армии. Они убивали, чтобы выжить. В Израиле убивать учатся даже поэты. Пенина пришла к выводу, что сегодняшний ее поступок ничем не отличается от тогдашних. Сегодня она тоже убила лишь для того, чтобы выжить.

«Да, я только что одним ударом заработала денег больше, чем Иаков за всю свою жизнь. Теперь у моих детей будет все необходимое, и не только; мне же никогда не придется ни видеть, ни нюхать, ни осязать Хаима Шлотта».

Пенина закрыла глаза. Лицо ей обдувал теплый ветерок. Она приготовилась вдохнуть ароматы маков, резеды и полевых трав, что росли вдоль железной дороги, однако ноздри наполнил запах гари от паровоза. Пенина улыбнулась. «Это Иаков подал весточку», – подумала она.

«Любимая, – сказал Иаков. – Ты и наши дети страдали достаточно долго. Начинается твое собственное путешествие на Поезде Свободы. Ты его заслужила».

Когда пытаешься раскрыть серьезное преступление, о выходных можно забыть. Было воскресенье. Я вышел на работу. Терри тоже вышел, а заодно и все остальные сотрудники, кроме Мэтта Даймонда, который сообщил, что его жена Рэй рожает.

– Сколько сантиметров расширение? – со знанием дела осведомился Терри.

– Три, – опешил Даймонд.

– Давай выходи. Поработаешь, пока расширение не будет как минимум девять, – распорядился Биггз официальным тоном.

Даймонд – он у нас новичок – запаниковал и принялся объяснять, почему никак не может оставить свою жену в такой… м-м-м… трудный час. Тут Биггз сжалился и снял его с крючка.

– Спокойно, Даймонд. Это была проверка на вшивость. У нас принято так шутить во время сверхурочных. Ни пуха ни пера.

Терри повесил трубку и потянулся.

– Сговорились они размножаться, что ли? Сначала Фэлко, теперь Даймонд. Этот беби-бум нам все расследование тормозит. Вот что бывает, когда копы себя не контролируют.

– Оказывается, все дело в счастливых папашах. А я-то думаю, чего мы застряли? – съязвил я.

На работу вышел и шеф полиции Лос-Анджелеса. Он явился в стильном костюме для гольфа и позволил нам с Терри забросать себя вопросами. Шеф собирался играть в гольф с мэром и хотел потренироваться отвечать. Мэр, в свою очередь, был приглашен на обед к губернатору и также нуждался в тренировке. Надо же, сколько уважаемых людей от нас зависит; неудивительно, что мы расшибались в лепешку.

Зифф по кличке Нос, мой приятель из департамента по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, также работал по воскресеньям; он позвонил и сообщил, что арестован подозреваемый в убийстве Трахтенберга – некто Тино Сантьяго, мелкий наркодилер, который свел с Трахтенбергом счеты, вонзив ему в сердце топорик для льда.

– Ну хоть одна хорошая новость, – буркнул я.

– Вряд ли эта новость покажется хорошей миссис Трахтенберг, – произнес Зифф. – Сантьяго хочет посадить лет на десяток пару-тройку жирных крыс, которые всем заправляют, и обещал нас на них вывести, если мы смягчим обвинение. Ему не по вкусу формулировка «умышленное убийство».

– А какая формулировка ему по вкусу?

– Ну, например, «самозащита». Вот прокурор и задумался.

– Гадость какая.

– Скажи это прокурору. Я так уже сказал. «Повесьте Сантьяго, – говорю, – а наркобаронов я и без него вычислю. Не спускайте ему с рук убийство».

– Я смотрю, ты спишь и видишь, как бы в свой послужной список еще и раскрытие мокрого дела внести.

– К черту послужной список! – взбеленился Зифф. – Я и так лучший коп в департаменте. Я могу зайти к шефу в кабинет, помочиться ему на стол и сказать, что отрабатываю новый способ тестирования на наркоту по моче. А шеф мне скажет: «Молодец, Зиффер, так держать». А убийство я Сантьяго не спущу из глубокого убеждения, что люди, отправляющие на тот свет себе подобных, должны быть расстреляны, изжарены или на худой конец посажены за решетку до конца своих дней.

– Извини, Зифф, – смутился я. – Не думал, что ты такой идейный, вот и пошутил неудачно.

– Вот поэтому-то, Ломакс, я и не смог бы работать в убойном отделе. Мне претят сделки, на которые чуть не каждый прокурор всегда готов. Трахтенберг был, можно сказать, законопослушный гражданин – его единственная вина в том, что он вздумал ширнуться. Сантьяго тридцать семь лет; с семнадцати он торгует наркотиками. Представь, сколько народу он успел подсадить. Меня бесит, что Сантьяго пытается спасти свою задницу, заложив еще более мерзких типов, чем он сам. Я просил прокурора не поддаваться. Но это все равно что просить Лэсси не лизать собственные яйца.

Я хотел было напомнить сержанту Зифферу, что Лэсси – девочка, а значит, по определению не имеет яиц, но счел момент неподходящим. Я поблагодарил Зиффера и спросил, не мог бы он связаться со вдовой Трахтенберга.

– Не люблю я этого, – заметил Зйфф. – Но так и быть. Тебе и Лукаса за глаза хватит.

– Еще бы, – подтвердил я, не без удовлетворения отметив про себя, что даже такие осведомленные полицейские, как сержант Зиффер, не догадываются о серийном убийце.