– Расскажите еще что-нибудь. Ну пожалуйста!

– Хорошо. Только история должна быть короткая. Я лично прослежу. Но сначала… – Дайана напустила на себя серьезный вид и скомандовала: – Бросьте оружие, Корднер!

Хьюго протянул мне пистолет рукояткой вперед и проследил, как я вложил его обратно в кобуру.

– Большое спасибо, детектив Ломакс. Расскажите, пожалуйста, о первом убийстве, которое вы раскрыли.

– О, тогда я был еще подростком.

– Тем более!

– Мне было пятнадцать. Я, в отличие от тебя, Хьюго, и не думал, что стану полицейским. Моя мама работала каскадером, и я мечтал пойти по ее стопам. А по соседству жила очень славная старушка, миссис Ховзепиан. Она обожала работать в саду – целыми днями возилась с клумбами. Как ни иду из школы, миссис Ховзепиан подрезает усохшие листочки ножничками, крохотными такими, впору младенцам ноготки стричь, и разговаривает с цветами. Бывало, посмотрит на Меня и спросит: «Как по-твоему, Майк, я сумасшедшая?» А я-то читал, что, если разговаривать с растениями, они лучше растут, и всегда отвечал: «Что вы, миссис Ховзепиан! Конечно, нет». А она только вздыхала: «А вот Донни считает, что я рехнулась».

– Кто это – Донни? – спросил Хьюго.

– Ее сын. Ему тогда было уже лет пятьдесят, а он все жил с матерью. Донни со мной вел себя дружелюбно, но я чувствовал, что он притворяется, и сторонился его. Однажды, возвращаясь из школы, я с удивлением увидел, что в саду никого нет. Зато у дома миссис Ховзепиан стоит «скорая», а сама миссис Ховзепиан лежит на носилках в черном мешке. Говорили, что она упала с крыльца. Донни ее нашел.

– Так это он и убил! – воскликнул Хьюго.

– Я тоже так подумал. На похоронах Донни плакал и звал: «Мама, мама!» – мешая священнику. Но я ему не поверил. Уж очень ненатурально Донни выражал скорбь. Через несколько дней после похорон я увидел, что клумбы, над которыми так усердно трудилась миссис Ховзепиан, разворочены, а цветы выдраны. Я сразу понял, чьих это рук дело – такую гадость мог сотворить только злобный лицемерный Донни. Сначала мать убил, а теперь и за цветы ее взялся. Я пошел в полицию и изложил свои соображения по поводу смерти миссис Ховзепиан. Донни, сказал я, убил мать потому, что ревновал ее к цветам, – считал, что она уделяет им больше времени, чем родному сыну. И ревность его так сильна, что теперь он разворотил клумбы, чтобы и духу не осталось от обожаемых цветов миссис Ховзепиан. Детективы мне сказали, что тоже подозревают: миссис Ховзепиан не сама упала с крыльца, ее столкнули, однако доказательств нет. Меня только поблагодарили за бдительность. С тем и ушел.

– Вы же на этом не успокоились? – полуутвердительно спросил Хьюго.

Дайана прикрыла рот ладонью. Улыбку ей удалось спрятать, но глаза-то она никуда не дела. Глаза Дайаны сияли от радости.

– Сначала я ужасно расстроился. Не мог я допустить, чтобы сумасшедшему Донни убийство сошло с рук. Я принялся думать и наконец придумал. Идея была, прямо скажу, неординарная. Раз нельзя доказать виновность Донни, решил я, надо заставить его самого признаться.

– Здорово! Но каким образом?

– Я ведь знал, что Донни сумасшедший. На его сумасшествие я и сделал ставку. План мой назывался «Месть цветов». Я пошел в питомник и купил несколько ящиков цветочной рассады. В магазине канцтоваров купил писчую бумагу с изображениями разных цветов. На следующее утро, когда Донни вышел из дому, прямо на развороченной клумбе он увидел свежепосаженные маргаритки. А рядом лежала записка.

– Что было в записке?

– Всему свое время. Не порть мне историю. Я следил за Донни из окна. Я видел ужас в его глазах. Донни выдрал маргаритки, а записку сунул в карман, бросился к своей машине и рванул на работу. На следующее утро его ждали на клумбе свежие цветы – фиалки – и новая записка.

– Круто.

– Каждую ночь я сажал новые цветы и оставлял новую записку. Я знал, Донни следит из окна, но ночи как раз стояли темные и я проползал на животе незамеченным. На седьмое утро Донни увидел на клумбе розы, любимые цветы миссис Ховзепиан. И тут уж не поехал на работу и не стал топтать цветы – он сел на землю и заплакал. А потом вернулся в дом. Через десять минут я услышал вой сирен. Еще через минуту полицейские молотили в дверь Донни. Он вышел с поднятыми руками и все повторял: «Что я наделал, что я наделал?» Донни сам позвонил в полицию и сознался в убийстве. Дело закрыли. Мое первое дело.

Хьюго был в восторге.

– Донни сознался благодаря вам!

– То же самое сказали детективы, – скромно подтвердил я.

– А что было в записках?

– Всегда одно и то же: «Донни, ты плохой мальчик. Мы знаем, что ты сделал. Сознайся, или тебе не поздоровится». Каждая записка была подписана новым женским именем – Маргарита, Виола, Петуния, Лилия, Гортензия, Камилла. Последней шла Роза.

– Это же все названия цветов! Настоящая «Месть цветов»! Здорово!

– Шеф полиции думал иначе. Он долго проводил со мной… хм… разъяснительную работу на тему «Как далеко может зайти полицейский в своих подозрениях и до чего довести подозреваемого». Шеф полиции сказал, что я зашел слишком далеко, но поскольку я не полицейский и вообще несовершеннолетний, ничего противозаконного в моих действиях нет. Затем он пригласил моих родителей к себе в кабинет на частную церемонию вручения мне медали за геройский поступок. Еще мне вручили письмо-рекомендацию в полицейскую академию Лос-Анджелеса – на случай, если я захочу стать детективом. С того дня я думать забыл о карьере каскадера.

– Хочешь, чтобы детектив Ломакс отвез тебя в палату? – спросила Дайана.

– Хочу, – отвечал Хьюго. – А вы правда еще придете?

– Даже не сомневайся. Наконец-то я нашел человека, который с удовольствием слушает старого зануду. Я тебе еще надоем.

– Спасибо вам, детектив Ломакс!

– Можешь называть меня просто «Майк».

– Давайте лучше я буду называть вас «детектив Ломакс».

– Ладно. А чем тебе «Майк»-то не нравится?

– Просто у меня есть дядя Майк. И одноклассник Майк Джекман. Да и медбрата зовут Майк. Таким образом, у меня целых трое знакомых, которых я могу называть «Майк». А вот иметь друга по имени детектив Ломакс – это действительно круто.

– Не круче, чем иметь друга по имени Хьюго Корднер. – Я протянул руку, и Хьюго крепко ее пожал. – Полегче! – застонал я, потирая ладонь и кривясь, будто от боли. Затем я обратился к Дайане: – Этого молодого человека пора зачислить в бейсбольную команду полиции Лос-Анджелеса. Он мне руку чуть не сломал.

Я покатил коляску Хьюго из игровой. Дайана еле сдерживала смех.

– Ну, теперь держись! – И я погнал по коридору, словно по улицам Лос-Анджелеса.

Хьюго имитировал полицейскую сирену и хлопал в ладоши. От его смеха сотрясались стены.

На наши крики в коридор высыпали все медсестры, врачи, пациенты и их родители. Нас провожали улыбками и аплодисментами. Столь неординарные события не остаются незамеченными в детских онкологических отделениях.

Дайана послала мне воздушный поцелуй. Уже давным-давно на душе у меня не было так славно.