ПОСЛЕДНИЕ ЗЕЛЕНЫЕ ЛИСТКИ…
На эстляндском ли берегу, восемнадцатого ноября,
У Балтийского в сизый цвет моря выкрашенного,
Над вершинами гор и скал – я над крышами иду,
паря,
В бездну тучи летят песка, шагом выкрошенного.
Что за пламенная мечта, увлекающая, словно даль,
Овладела опять душой? чего выскочившая
И вспорхнувшая снова ввысь, возжелала ты,
птица-печаль,
В это утро, как малахит, все заиндевевшее?
Цель бесцельных моих шагов – не зеленые ли вы,
листки,
Уцелевшие от костлявой, – сочувствующие,-
Той, что осенью все зовут, покровительницы чар тоски,
Той, чьи кисти – шалобольные, безумствующие?…
1918 – XI
ПОРА БЕЗЖИЗНИЯ
Кончается октябрь, бесснежный и туманный.
Один день – изморозь. Тепло и дождь – другой.
Безлистый лес уснул гнилой и безуханный,
Бесцветный и пустой, скелетный и нагой.
На море с каждым днем все реже полотенца:
Ведь Осень, говорят, неряха из нерях…
И ходят две сестры – она и Инфлюэнца,
Две девы старые, – и топчутся в дверях.
Из скромных домиков их гонят: кто – дубиной,
Кто – жаркой банею, кто – ватным армяком;
Кто подогадливей, их просто гонит хиной,
Легко тягающейся с крепким тумаком…
Пора безжизния!.. И даже ты, телега,
Не то ты ленишься, не то утомлена…
Нам грязь наскучила. Мы чистого ждем снега.
В грязи испачкала лицо свое луна…
1918 – Х
ПРЕДВЕШНЯЯ ЭЛЕГИЯ
Не знаю – буду ли я жив
К весне и вкрадчивой, и нежной;
Пойду ли вновь с мечтой элежной
К полянам, песнь о них сложив.
Не знаю – станет ли сирень
Меня дурманить вновь фиолью,
Какою занеможет болью
Моя душа в весенний день.
Не знаю – буду ли я знать,
Что значит упиваться маем,
Туберкулезом злым ломаем,
И, умирая, жить желать.
1918 – XII
ЭТО ЯВЬ ИЛИ ГРЁЗА?
Сон мой был или не был? что мне снилось,
что снилось? только море и небо,
Только липы и поле! это явь или греза? сон мой
был или не был?
Я здесь жил или не жил? ты была ли со мною?
здесь тебя ли я нежил?
Что-то все по-другому… Будто то, да не то же…
Я здесь жил или не жил?
Та же самая дача… Те же самые окна…
В них смотрела ты, плача…
А потом улыбалась… А потом… Да, конечно:
та же самая дача!..
Значит, “Тост безответный” здесь написан,
не правда ль? И обложкой приветной,
Все сомненья рассеяв, убедил меня в яви
милый “Тост безответный”.
l918 – IV
МУЗЕ МУЗЫК
Не страшно ли, – тринадцатого марта,
В трехлетье неразлучной жизни нашей,
Испитое чрез край бегущей чашей,-
Что в Ревель нас забрасывает карта?
Мы в Харькове сошлись и не в Иеве ль
Мечтали провести наш день интимный?
Взамен – этап, и, сквозь Иеве, в дымный
Холодный мрак, – и попадаем в Ревель.
Как он красив, своеобразен, узок
И элегантно-чист, весь заостренный!
Восторженно, в тебя всегда влюбленный,
Твое лицо целую, муза музык!..
Придется ли нам встретить пятилетье
И четверть века слитности – не знаю.
Но знаю, что никто-никто иная
Не заменит тебя, кого ни встреть я…
Встреч новых не ищу и не горюю
О прежних, о дотебных, – никакие
Соблазны не опасны. Я целую
Твое лицо открытое, Мария.
13 марта 1918
Ревель, гостиница “Золотой лев”
ЭЛЕГИЯ ИЗГНАНИЯ
В моем добровольном изгнании
Мне трудно представить, что где-то
Есть мир, где живут и мечтают,
Хохочут и звонко поют.
Да полно! Не только ль мечтанье -
Соблазны культурного света?
Не всюду ли жизнь проживают,
Как я в заточении тут?
И разве осталась культура,
Изыски ее и изборы,
Утонченные ароматы
Симфоний, стихов и идей?
И разве полеты Амура
Ткут в воздухе те же узоры?
И разве мимозы не смяты
Стопой озверелых людей?
Вот год я живу, как растенье,
Спасаясь от ужасов яви,
Недавние переживанья
Считая несбыточным сном.
Печально мое заточенье,
В котором грущу я по славе,
По нежному очарованьв
В таком еще близком былом…
1918 – Х
II. ПЧЕЛЫ И СТРЕКОЗЫ
ВОСЕМНАДЦАТЫЙ ВЕК
Восемнадцатый век! не ему ли дано
Слыть изысканным хамом во веки веков?
В нем с учтивостью грубость – сплелась заодно,
И с изяществом пошлость придворных домов.
Ришелье исщипал в синяки Шаролэ.
Бил Субиз по щекам, наземь бросив де Нель.
За Шасси выбегала кокетка Буфле
И кричала: “Желаю его на постель!”
Герцогиня Беррийская в пьянстве сожглась.
Graile и Logre называли maman… Помпадур!
Было много чудовищных зрелищ для глаз,
Было много средь фрейлин развратниц и дур.
Куаньи, проиграв капитал принцу Домб,
Закричал: “Так везет лишь ублюдкам одним!”
Создавая шантан, устроители помп
Говорили: “Традиции monde'a храним…”
Эстрада, в браке с маршалом, игорный дом
Совершенно открыто держала, свой сан
Позабыв, – дом, где “в пух” проигрался Вандом
И богачкою стала madame Монтеспан.
1918 – Х
СОНЕТ XXIX
Век грации, утонченный век-стебель!
Ланкрэ, Ла-Туш, Бушэ, Грэз и Ватто!
Андрэ Шарль Булль – поэт, не твой ли мебель?
И ты, Бертон, не ты ль певец манто?
Век мушек-”поцелуев”, вздохов гребель,
Духов и комплиментов, – но зато
Виконт бранится дома, как фельдфебель,
А виконтесса, как – не знаю! – кто…
Двуликий век Раттье и Фрагонара -
Изящества и грубого кошмара! -
Ты мне напомнил “эти” времена:
Не та же ли культурность показная,
Которую определенно зная,
Спасти не могут наши имена?
1918 – IX
ГАЗЭЛЛА IX
А если б Пушкин ожил и к нам пришел?…
Тогда б он увидел, что хам пришел.
И Мережковскому бы сказал он: “Да,
Собрат, вы были правы, – “он” там пришел.
Грядуший Хам окончил свой дальний путь,
И рады иль не рады, он к вам пришел…”
Потом бы Пушкин “новых” читал стихи:
“На смену мне рой целый в мой храм пришел,
И “гениев” так много теперь у вас,
Что и меня забыли, я сам пришел:
Хотелось насмотреться на вашу жизнь,
Но, посмотрев, воскликну: “В бедлам пришел!..”
“САМАРСКИЙ АДВОКАТ”
Посредственному адвокату
Стать президентом – не удел.
Он деловито шел к закату,
И вот дойдя – он не у дел!..
Напрасно чванилась Самара:
“Волжанин стал почти царем!”
Он поднимался, как опара,
А лопнул мыльным пузырем.
Но не конфузятся волжане:
“Керенки” знает вся страна.
Они у каждого в кармане -
А чтобы драл их сатана!
Народ, жуя ржаные гренки,
Ругает “детище” его:
Ведь потруднее сбыть “керенки”,
Чем Керенского[22] самого!..
1918 – V
