ТВОИ ПОЦЕЛУИ
Твои поцелуи похожи на розу,
Которая ветром прижата к другой.
Твои поцелуи похожи на грезу,
На грезу о жизни какой-то иной…
Лобзанья твои исступленно лазурю
(Для самоубийцы пленителен гроб…)
Твои поцелуи похожи на бурю!
На бездну! на хаос! на зной! на потоп!
О, ЕСЛИ Б…
О, если б ты могла услышать,
Что говорит моя душа,-
Высокий дух твой стал бы выше,
И ты б затихла, не дыша!
О, если б ты могла увидеть,
Какие в сердце спят края,-
Ты позабыла б об обиде,
Какую причиняю я!
О, если б ты могла почуять,
Как я безгрешен, несмотря
На все грехи, – меня целуя,
Ты б улыбнулась, как заря!
ТРИОЛЕТ
Она сидит мечтанно над рекой,
Смотря в ее синеющие глуби,
Вдыхая упоительный левкой.
Она сидит часами над рекой,
Зачерпывая изредка рукой
Ее воды и воду чуть пригубив.
Она сидит, вся в грезах, над рекой,
Любя ее ласкающие глуби.
ТЕРЦИНА-КОЛИБРИ
В твоих губах есть тайный уголок,
Исполненный неизъяснимой сласти,
Где ток бежит от головы до ног.
Изнемогая от избытка страсти,
Лианой приникаешь ты к груди,-
И если я в твоей покуда власти -
В моей, в моей ты власти впереди!
1919
“КАПРИЗ ИЗУМРУДНОЙ ЗАГАДКИ”
Под обрывом у Орро, где округлая бухта,
Где когда-то на якорь моторная яхта
Ожидала гостей,
Под обрывом у замка есть купальная будка
На столбах четырех. И выдается площадка,
Как балкон, перед ней.
К ней ведут две аллеи: молодая, вдоль пляжа,
От реки прямо к морю, – и прямее, и ближе,-
А вторая с горы.
Эта многоуступна. Все скамейки из камня.
В парке места тенистее нет и укромней
В час полдневной жары.
Я спускаюсь с откоса и, куря сигаретку,
Крутизной подгоняем в полусгнившую будку
Прихожу, и, как дым
Сигаретки, все грезы и в грядущее вера
Под обрывом у замка, под обрывом у Орро,
Под обрывом крутым.
Прибережной аллеей эластично для слуха
Ты с надменной улыбкой приближаешься тихо
И встаешь предо мной.
Долго смотрим мы в море, все оветрены в будке,
Что зову я “Капризом изумрудной загадки”,
Ты – “Восточной страной”.
А когда вдруг случайно наши встретятся очи
И зажгутся экстазом сумасшедшие речи,-
Где надменность твоя?
Ты лучисто рыдаешь и смеешься по-детски,
Загораешься страстью и ласкаешься братски,
Ничего не тая.
А потом мы уходим, – каждый разной дорогой,
Каждый с тайной тревогой, упоенные влагой,-
Мы уходим к себе,
И, опять сигаретку раскурив, я не верю
Ни бессмертью, ни славе, ни искусству, ни морю,
Ни любви, – ни тебе!..
ПОЭЗА НОВЫХ ШТРИХОВ
– Выпьем за наших любимых-ненавистных! —
сказал мне как-то Бальмонт
Цветет сирень, благоухая,
Томя, и нежа, и пьяня.
Какая радость! грусть какая
Сегодня в сердце у меня!
То я горю, то сладко гасну.
Всем отвечаю невпопад.
О, как невыносимо-страстно
Меня терзает аромат!
Я в исступленьи! я до боли
В ноздрях вдыхаю целый день,
Меня лишающие воли
Цветы под именем – Сирень!
Как призрачно! как белолистно!
Последней белой ночи мрак…
Любимая! ты – ненавистна!
Ты вражий друг! Ты дружий враг!
КАНЦОНА
О, водопады Aluojа -
Пятиуступная стремнина,
Пленительные падуны!
Паденье ваше – удалое!
Вы, кем овлажнена ложбина,
Вы, кто над скалами звучны,-
Краса эстийской стороны,-
Я вас пою, о водопады
Реки извилистой и бурной,
В орешник, в густоте сумбурной
Запрятанные! Край прохлады
В полдневный изумрудный зной,
Отныне вы воспеты мной!
Aluoja
ДВА ЦВЕТКА
От Aluojа до Pь hajф gi
Нет ни вершка:
Одна с другой сомкнулись в беге
С рекой река.
Какой он быстрый! какой он шустрый
Хрусталь – приток!
А при слияньи, в затоне, грустный
Речной цветок.
Он в Pь hajф gi иль в Aluoja
Узнаешь, как
Когда ни доброе и ни злое,
А просто так!
Ведь влага – влагой, река – рекою,
Водой – вода.
Так наше чувство – призыв к покою,-
Цветет всегда.
Оно твое ли? оно мое ли?
Никто того
Из нас не знает. Но нет в том боли,-
Лишь торжество.
АЛАЯ МОНАХИНЯ
Алая монахиня.
Очи – изумруд.
Дерзость в них и ласковость.
Нрав капризен. Крут.
Льдяная. Надменная.
Едкая. Кому,
Богу или Дьяволу,-
Служит – не пойму.
Нежно-милосердная.
Жестока и зла.
Сколько душ погублено!
Сколько душ спасла!
Помолись за грешника,
С чистым согреши…
О, душа безгранная,
Дева без души!
ЛЮБОВЬ – ЖЕРТВА
И есть любовь, но жертвы нет.
Фелисса Крут
Слова без песен есть, и песни
Без слов, но вот что улови:
Любви без жертвы нет, и если
Нет жертвы, значит – нет любви.
Любовь и жертва, вы – синоним,
И тождественны вы во всем:
Когда любовь мы окороним,
Мы Богу жертву принесем.
Любовь светла и жертва тоже:
Ведь жертвы вынужденной нет.
И-а всем, что с принужденьем схоже,
Лежит клеймо, позор, запрет.
Любви без жертвы не бывает.
Неизменимо, вновь и вновь,
Упорно сердце повторяет:
Любовь без жертвы – не любовь!
Tartu (Dorpat)
KEVADE
Проворная, просторная бежала по весне вода.
Ты, черная, позорная зима-мертвунья, сгинь.
Амурная, задорная, шалила дева Кеvаde.
Лазорно-иллюзорная, сияла небосинь.
Узорная, озерная трава на пряже невода.
Минорная подгорная растительность болот.
Фаворная, вся флерная смеюнья-струнья Kevade.
Упорная бесспорная забота от работ.
СОНЕТ СТУДЁНЫЙ
Мы с ней идем над морем вдоль откоса:
Лазурен штиль в лучистом серебре,
И вкус прессованного абрикоса
Таит шиповник прелый на горе.
Студеный день склоняется к заре.
Четвертый солнца час прищурен косо.
Щетиною засохшего покоса
Мы с ней идем над морем в октябре.
Мучительно представить город нам,-
Ведь он нанес удар тем самым снам,
Которыми у моря мы томимы.
Но не могли забыть его совсем:
Еще вчера мы были в нем, – меж тем,
Как с нашим морем часто разлучимы.
Valaste 21.Х
