11
Hй lй ne росла на дальнем юге
В именье дяди-старика
Без вдохновительной подруги,
Без родственного языка,
Без материнской несравнимой,
Теоретически-любимой,
Единой ласки, без отца,
Без образного образца…
Трех лет ей не было, как спали
Уже родители в земле,
В большой усадьбе при селе.
Ах, двадцать девять лет опали
С тех пор, как почиют в гробах
Родные листья на дубах.
12
Ее дубы! У них спросить бы
О многом, памятном лишь им:
О днях до горестной женитьбы,
О спальне с шелком голубым,
Об одиночестве духовном,
Телесном, – всяческом, – о ровном
Теченьи весен, лет и зим,
Чей ровный плеск невыразим,
О брате матери – о дяде,
Больном печальном старике,
С бессменной книгою в руке
Сидящем у окна, о взгляде
Его помимном и немом,
Как весь – теперь сгоревший – дом.
13
Росла одна и, кроме Феклы
И англичанки Харингтон,
Не отражали в доме стекла
Ни одного лица. Ни стон,
Ни смех людской не долетали
В заклятый круг ее печали.
Когда ж ей стало десять лет,
От мисс остался только след:
Язык английский, строфы Шелли,
Любимого поэта мисс,
И аткинсоновский “Ирис”,
Что впитан спальней. Неужели
Воспоминаний смолк черед,
Их нет, и жизнь спешит вперед?
14
Как будто нет. А впрочем… впрочем,
Дай вспомнить: кажется, что есть
И внучки дядя бедный – вотчим.
Он в гувернеры взят – прочесть
Курс гимназический. Он учит
Родному языку и пучит
Глаза, когда ребенок вниз
Сойдя, “Прошу вас” в “If you pleas[35]”,
Забывшись, превратит. Филолог,
За нежность к Герцену, изъят
Со службы, обучать был рад
По совести, и честно долог
Урок учителя. Лет в семь
Она прошла по классам всем.
15
В семнадцать лет она узнала
Все то, что удалось узнать,
Из юношеского журнала
Стараясь тщетно жизнь понять.
Ну как же можно тут резвиться,
Когда не более, чем тридцать,
Во всем именье было книг:
Книг не выписывал старик,
Довольствуясь своей бессменной,
Единственной, чей переплет
Он неизбежно клал в комод,
Упрятывая в сокровенный
Потайный ящик. Что за том
Был то, никто не знал о том.
16
Она не раз его просила
Купить ей книг (не про Ягу!)
И получала только мыло
И от Балабухи нугу…
Он говорил слов десять в месяц
(Сюжет веселенький для пьесец!)
И за семнадцать лет пять раз
Впрягались кони в тарантас,
Хотя был Киев верст за восемь…
На слезные ее мольбы
Добряк пожевывал грибы
И говорил несвязно: “Озимь
Поспеет – будет”, и затем
Ставал на две недели нем.
17
Немудрено, когда Фостирий
Вдруг появился в их дыре
(Их дом был отдан штаб-квартире
На срок маневров на Днепре)
И познакомилась с ним Лена,
Отчаявшаяся от тлена
Обставшего, немудрено,
Что ею было решено
Принять немедля предложенье,
Чтоб только жизнь переменить,
Порвав с живой трупарней нить,
И броситься в изнеможеньи,
Раз выхода иного нет,
Пожалуй, даже в высший свет!..
18
…Они живут уже пол-лета,
Отбросив всякий этикет.
Гоняют шарики крокета,
Почти влюбленные в крокет…
Простые ситцевые платья
Зовут в зеленые объятья
К ним расположенных ветвей,
Их увлекает соловей,
И сравнивать то со Ржевусской,[36]
То с Зембрих северный комок,
Что так очаровать их мог,
Они не в шутку любят: русской
Душе доступно чувство то:
Она – прозрачнее Vatteau.
19
Как хорошо из душной спальни
В оранжевый росистый час
Бежать, смеясь, к мосткам купальни,
Быть светской куклой разучась…
Как хорошо в воде прохладной,
Любуясь кожей шоколадной,
Стянувши в узел волоса,
Плескаться добрых полчаса…
Как хорошо ловить руками
Неуловимо карася,
И вновь, и вновь воды прося,
Купальню оплывать кругами.
В воде привольно и свежо…
Как молодо! Как хорошо!
20
А разве плохо, крикнув Груню,
Идти “по ягоды-грибы”
В июне и в леса к июню
Навстречу, может быть, судьбы?…
А разве плохо ледовые
На сыроежки рядовые
С почтеньем осторожно класть?…
Смеясь над мухомором всласть?…
И, перепачкавшись в чернике,
Черникой зубы почернить,
И, утеряв тропинки нить,
Поднявши до колен туники,
Болотничать до тьмы в лесу,
Приняв за зайчика лису?…
21
Пять дней в неделю были днями,
А два совсем ни то – ни се:
Он приезжал, и вмиг тенями
Вокруг подергивалось все…
Смолкали ветреные шутки,
Собаки забивались в будки,
На цыпочках ходил лакей,
И веял над усадьбой всей
Дворцовый сплин. И наши девы,
Меняя в день пять раз костюм
И слушая “высокий” ум,
Ныряли грезами в напевы
Уже грядущих дней пяти,
Воззвав ко времени: “Лети!”
22
Но обескрыленное время,
Казалось, улыбалось зло,
Постукивало скукой в темя
Хозяек молодых, ползло.
Однако, к полдню воскресенья
Зачатки явны окрыленья,
И только подан лимузин.
Оно над рощицей осин
Уже выращивает крылья.
Когда же скроется авто,
В какую высь оно зато
Взлетает, выйдя из бессилья,
И снова жизнь глазам видней,
Ушам слышней… хоть на пять дней!
23
Елена в парк идет. Олунен
И просиренен росный парк.
В ее устах – прозрачный Бунин,
В ее глазах – блеск Жанны д'Арк…
А Кириена за роялем,
Вся преисполнена Граалем,
Забыла про кузину Lugne,
А Lugne вошла душой в июнь…
Она вошла и растворилась
В олуненной его листве
И, с думою о божестве,
Присела у пруда. Свершилось:
Она увидела в тени
Дубовой грустные огни.
24
Не поняла сначала – что там,
И только грусть их поняла
И, внемля отдаленным нотам
Рояля, думала: “Что мгла
Таит? откуда эти блики?
Что за сияющие всклики?
Как их печальна бирюза!”
И вдруг постигла: то – глаза!
Не испугалась: были жданны.
Немного вздрогнула: уже!
Ее костюма неглиже
Не вспомнилось. Как чувства странны!
Как пахнет белая сирень!
И эта ночь – как лунный день…
