ПОЭЗА НОВАЯ НА СТАРЫЙ ЛАД
Что значит – одну любить?
Что значит – с одною жить?
Зачем же так много дев,
И в каждой есть свой напев?
И этих напевов рой
Не может пребыть в одной…
Кто любит напевы все,
Тот предан одной красе.
Краса не в одной – во всех.
В одной только часть утех.
Чтоб всю красоту впитать,
Нельзя уставать искать.
Стремиться от сна ко сну…
Всех – значит любить одну.
ТЕБЕ ОТВЕТ
Ты говоришь, что книги – это яд,
Что глубь душевную они мутят,
Что после книг невыносима явь.
“Избавь от книг, – ты говоришь, – избавь…
Не только в книгах яд, – он и в весне,
И в непредвиденном волшебном сне,
И в роскоши волнующих витрин,
В палитре струн и в музыке картин.
Вся жизнь вокруг, мой друг, поверь мне, яд -
То сладостный, то горький. Твой напад
На книги – заблужденье. Только тот
Безоблачен, кто вовсе не живет.
НАПЕРЕКОР
Опять себя вообрази
Такой, какой всегда была ты.
И в дни, когда блестят булаты,
Ищи цветочные стези.
Вообрази опять себя
Эстеткой, а не грубой бабой,
Жизнь, ставшую болотной жабой,
В мечтах, как фею, голубя.
Пусть мир – вперед, а ты – все вспять:
Не поддавайся прозным бредням…
Цветком поэзии последним
Вообрази себя опять!..
ЛИЛОВАЯ ЦВЕТУНЬЯ
Стремись поймать эола,
Дитя, в цветной сачок.
Дурманит матиола.
Стрекочет ручеек.
И в обоянье гвозди
Сирень, безбольно вбив.
Пылает на погосте,
Вся – фьолевый порыв.
В цветение июня
Кусты свои накрень,
Певучая цветунья,
Крылатая сирень!
НОНА
О среброголубые кружева
Уснувшей снежной улицы – аллеи!
Какие подыскать для вас слова,
Чтоб в них изобразить мне вас милее?
В декабрьской летаргии, чуть жива,
Природа спит. Сон – ландыша белее.
Безмужняя зима, ты – как вдова.
Я прохожу в лазури среброкружев,
Во всем симптомы спячки обнаружив.
СЕКСТИНА XI
Каких-нибудь пять лет, – и что за перемена!
Какой разительный с умчавшимся контраст!
Взамен изысканных деликатесов – сено,
И братоненависть взамен и сект, и каст,
Картофель – тысяча рублей мешок!.. Полено
В продаже на фунты!.. Выбрасывай балласт!
Умчаться от земли мешает нам балласт -
Земная наша жизнь. Но манит перемена:
Самоубийством ли покончить? взять полено
И голову разбить? – ведь жизнь и смерть контраст:
Не лучше ль умереть, чем жить средь зверских каст,
И вместо хлеба – есть овес, солому, сено?
Нет, сена есть нельзя. Однажды ели сено
В “Пенатах” Репина, на мясо, как балласт
К возвышенным мечтам, смотря… Но “сенных каст”
Судьба плачевная: такая перемена
Ускоривает смерть, – трава и вол – контраст,
Как дева и мечта, как скрипка и полено.
Убийственные дни! не время, а – полено!..
И не цветы цивилизации, а – сено!..
В Гармонию ножом вонзившийся контраст…
И жизнь – нескидываемый во век балласт…
И с каждым новым днем угрозней перемена
Средь политических противоречных каст…
Нам не на чем уплыть от голода, от каст,
От драговизны: вместо корабля – полено,
Нам некуда уйти: едят повсюду сено;
И нечего нам ждать: какая перемена
Нам участь облегчит? Весь выброшен балласт,
А шар не высится: его влечет контраст…
Живя в поленный век, где царствует контраст
Утонка с грубостью; устав от всяких каст
Разбойных и тупых; на жизнь, как на балласт,
С унынием смотря; в душе людской полено
Невольно усмотрев, – ложимся мы на сено
И пробуем уснуть: сон – все же перемена…
СЕКСТИНА XII
Любовь и страсть! Страсть и любовь!
Валерий Брюсов
Страсть без любви – лишь похоть, а не страсть.
Любовь без страсти просто безлюбовье.
Как в страстный бред без нежности упасть?
Без чувства как озноить хладнокровье?
Как власть любви сменить на страсти власть
Без огневзорья и без огнесловья?
Горячими тропами огнесловья
Идет всегда безразумная страсть.
Сладка ее мучительная власть,
И перед ней, в испуге, безлюбовье
Шарахнется, и, съежась, хладнокровье
Сторонится, чтоб, в страхе, не упасть.
Как счастлив тот, кто может в страсть упасть,
Скользя в нее лавиной огнесловья,
В зной претворяя сердца хладнокровье,
В нее, в засасывающую страсть.
А перед тем бессильно безлюбовье:
Власть безлюбовья – призрачная власть.
Лишь власть любви есть истинная власть,
И этой власти вечно не упасть,
Пусть временно и тленно безлюбовье,
Но где цветет кострами огнесловье,
Где соловьем руладящая страсть,
Там кровь жарка, – пусть мертвым хладнокровье.
Эмблема смерти – это хладнокровье,
И ледовита хладнокровья власть.
Как на катке, опасно там упасть.
Тех не вернет живительная страсть
Вновь к жизни эликсиром огнесловья,
Нелюбящему – ледник безлюбовья.
Будь скопческое клято безлюбовье
И ты, его наперсник, хладнокровье!
Будь жизненное славно огнесловье!
Прославься ты, единственная власть,
Под игом чьим отрадно мне упасть,-
Страсть и любовь! и вновь – любовь и страсть!
СЕКСТИНА XIII
Блажен познавший власть твою и гнет,
Любовью вызываемая ревность!
В тебе огонь, биенье и полет.
Вся новь в тебе, и мировая древность.
Ах, кто, ах, кто тебя не воспоет?
Ты – музыка! ты нега! ты напевность!
И что ни разновидность, то напевность
Иная каждый раз, и разный гнет…
Кто все твои оттенки воспоет,
Хамелеон! фатаморгана! – ревность!
Одной тобой благоухает древность,
Одной тобой крылат любви полет.
Однако обескрылен тот полет,
Однако безнапевна та напевность,
Тот аромат не истончает древность,
И тягостен, как всякий гнет, тот гнет,
Когда не от любви возникнет ревность,
А от тщеславья, – ту кто воспоет?…
Никто, никто ее не воспоет,
Не обратит ее никто в полет,-
Нет, не оправдана такая ревность.
При ней смолкает нежная напевность,
Она – вся мрак, вся – прах земной, вся гнет,
Ее клеймят равно и новь, и древность…
Чем ты жива, мудрейшая, – о, древность?
Не вспомнив страсть, кто древность воспоет?
Не оттого ль бессмертен твой полет,
Что знала ты любви и страсти гнет?
Не оттого ль ярка твоя напевность,
Что зачала ты истинную ревность?
Блаженны те, кто испытали ревность
И чрез нее прочувствовали древность,
Чьи души перламутрила напевность!
Прославься, мозгкружительный полет!
Тебя безгласный лишь не воспоет…
Чем выше ревность, тем вольнее гнет.
