БЫВАЮТ ТАКИЕ МГНОВЕНИЯ…
Бывают такие мгновения,
Когда тишины и забвения,-
Да, лишь тишины и забвения,-
И просит, и молит душа…
Когда все людские тревоги,
Когда все земные дороги
И Бог, и волненья о Боге
Душе безразлично-чужды…
Не знаю, быть может, усталость,
Быть может, к прошедшему жалость,-
Не знаю – но, зяблое, сжалось
Печальное сердце мое…
И то, что вчера волновало,
Томило, влекло, чаровало,
Сегодня так жалко, так мало
В пустыне цветущей души…
Но только упьешься мгновенной
Усладой, такою забвенной,
Откуда-то веет вервэной,
Излученной и моревой…
И снова свежо и солено,
И снова в деревьях зелено,
И снова легко и влюбленно
В познавшей забвенье душе!..
l9 апреля 1916
Гатчина
ПОЭЗА СИРЕНЕВОЙ МОРДОЧКИ
Твоя сиреневая мордочка
Заулыбалась мне остро.
Как по тебе тоскует жердочка,
Куренок, рябчатый пестро!..
Как васильковы и люнелевы
Твои лошадии глаза!
Как щеки девственно-апрелевы!
Тебя Ифрит мне указал!..
И вся ты, вся, такая зыбкая,
Такая хрупкая, – о, вся!-
Мне говоришь своей улыбкою,
Что есть сирень, а в ней – оса…
4 мая 1916
Харьков
ПОЭЗА СЕВЕРНОГО ОЗЕРА
В двенадцати верстах от Луги,
В лесу сосновом, на песке,
В любимом обществе подруги
Живу в чарующей тоске.
Среди озер, берез и елок
И сосен мачтовых среди
Бежит извилистый проселок,
Шум оставляя позади.
Я не люблю дорог шоссейных:
На них – харчевни и обоз.
Я жить привык в сквозных, в кисейных
Лесах, у колыбели грез.
В просторном доме, в десять комнат,
Простой, мещанистый уют,
Среди которого укромно
Дни северлетние текут.
Дом на горе, а в котловине,
Как грандиозное яйцо,
Блистает озеро сталь-сине,
И в нем – любимое лицо!
С ольховой удочкой, в дырявой
И утлой лодке, на корме,
Ты – нежный отдых мой от славы,
Который я найти сумел…
То в аметистовом, то в белом,
То в бронзовом, то в голубом,
Ты бродишь в парке запустелом
И песней оживляешь дом.
На дне озерном бродят раки
И плоскотелые лещи.
Но берегись: в зеленом мраке
Медведи, змеи и клещи.
А вечерами крыломыши
Лавируют среди берез,
И барабанит дождь по крыше,
Как громоносный Берлиоз.
Да, много в жизни деревенской
Несносных и противных “но”,
Но то, о чем твердит Каменский,
Решительно исключено…
Здесь некому плести интриги,
И некому копать здесь ям…
Ни до Вердена, ни до Риги
Нет дела никакого нам…
Здесь царство в некотором роде,
И от того, что я – поэт,
Я кровью чужд людской породе
И свято чту нейтралитет.
Конец июля l916
Им. Бельск
ОПЕЧАЛЕННАЯ ПОЭЗА
Не вечно мне гореть. Не вечно мне пылать.
И я могу стареть. И я могу устать.
Чем больше пламени в моем давно бывалом,
Тем меньше впереди огня во мне усталом.
Но все-таки, пока во мне играет кровь,
Хоть изредка, могу надеяться я вновь
Зажечься, засиять и устремиться к маю…
Я все еще живу. Я все еще пылаю…
8 декабря 1916
Гатчина
МУЗЕЙ МОЕЙ ВЕСНЫ
О милый тихий городок,
Мой старый, верный друг,
Я изменить тебе не мог
И, убежав от всех тревог,
В тебя въезжаю вдруг!
Ах, не в тебе ль цвела сирень,
Сирень весны моей?
Не твой ли – ах! – весенний день
Взбурлил во мне “Весенний день”,
Чей стих – весны ясней?
И не окрестности твои ль,
Что спят в березняке,
И солнцесвет, и лунопыль
Моих стихов сковали стиль,
Гремящих вдалеке?
И не в тебе ли в первый раз
Моя вспылала кровь?
Не предназначенных мне глаз,-
Ах, не в тебе ль, – я пил экстаз
И думал: “Вот любовь!”
О первый мой самообман,
Мне причинивший боль,
Ты испарился, как туман,
Но ты недаром мне был дан:
В тебе была эоль!
И только много лет спустя,
Ошибок ряд познав,
Я встретил женщину-дитя
С таким неотразимым “я”,
Что полюбить был прав.
Да, не заехать я не мог
Теперь, когда ясны
Мои улыбки, в твой шатрок,
Мой милый, тихий городок,
Музей моей весны!..
l9 апреля 1916
Гатчина
ПОЭЗА ДМИТРИЮ ДОРИНУ
Я перечитываю снова
Твои стихи, – и в ореол
Давно угасшего Былого
Взлетел “Тоскующий Орел”!
Ах, чувствам нет определенья…
Чего до слез, до муки жаль?
Какое странное волненье!
Какая странная печаль!
Твои стихи! – они мне милы!
На редкость дороги они!
Моя известность не затмила
Того, что помним мы одни!
И если не совсем умелы
Твои смущенные стихи,
Что мне до этого за дело,
Раз сердцу моему близки?!..
Ведь в них и Фофанов, и Пудость,
Твоей застенчивости “аль”,
И внешних лет святая скудость,
Которую-то мне и жаль…
Пусть мой порыв нелеп и вздорен,-
Я не стыжусь его; я рад,
Что где-то жив мой грустный Дорин,
Меня волнующий собрат.
9 ноября 1916
Гатчина
ГАСТРОНОМИЧЕСКИЕ ДРЕВНОСТИ
Лукулл, Октавий, Поллион,
Апиций, Клавдий – гастрономы!
Ваш гурманический закон:
Устроить пир, вспенить ритон
И уедаться до истомы.
Прославленный архимагир,
Одетый чуть не в латиклаву,
Причудами еды весь мир
Дивил, и рокотанье лир
Отметило его по праву.
Не раз в шелках имплувиат,
Закутав головы кукулем,
К Лукуллу толпы шли мэнад
Пить выгрозденный виноград,
Соперничающий с июлем.
Из терм Агриппы сам Нерон,
Искавший упоенья в литре,
Шел к гастрономам спить свой сон,
И не Нероном ли пронзен
Прощающий его Димитрий?
И не на этих ли пирах
Тот, кто рожден с душой орлиной,-
Пизон, Петроний, – пал во прах,
Сраженный той, чье имя – страх:
Статилиею – Мессалиной?
15 октября 1916
Гатчина
РИФМОДИССО
Вдали, в долине, играют Грига.
В игранье Грига такая нега.
Вуалит негой фиордов сага.
Мир хочет мира, мир ищет бога.
О, сталь поляра! о, рыхлость юга!
Пук белых молний взметнула вьюга,
Со снежным полем слилась дорога.
Я слышу поступь мороза-мага;
Он весь из вьюги, он весь из снега.
В мотивах Грига – бессмертье мига.
1916. Ноябрь
Гатчина
