Еще до этого, но уже в своем 756-м полку, вынужденную реорганизацию провел Зинченко. Сильно обескровленный 3-й батальон Степана Неустроева он пополнил остатками 1-го, а заодно и присвоил его порядковый номер.
Так накануне решающего штурма германской столицы – уже в который раз за войну – из нескольких взводов своих чудом уцелевших бойцов и очередного пополнения капитан Неустроев (сам каким-то удивительным «невзначаем» оставшийся в живых и даже не раненый) снова собрал более или менее полноценное подразделение.
Ровно через неделю этот батальон сначала замелькает в идущих на самый верх донесениях, а потом прочно войдет в историю Великой Отечественной войны под номером «первый».
Впрочем, вопрос о том, кто, куда и под каким номером войдет, у нас на Руси спокон веку решала вышестоящая инстанция. Так, на четвертые сутки Берлинской операции, когда основная часть войск 1-го Белорусского фронта находилась еще только на подходе, а артиллеристы 136-й бригады дали первый залп по окраинам германской столицы, высшая инстанция в лице маршала Г. Жукова издала знаменательное распоряжение.
Итак, вот оно:
«20 апреля 1945 г . 21.50.
2-й гвардейской танковой армии поручается историческая задача первой ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Лично Вам поручаю организовать исполнение.
Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин и поставьте им задачу: не позднее 4 часов утра 21 апреля 1945 г . любой ценой (опять «любой ценой»! – Примеч. авт.) прорваться на окраину Берлина и немедля донести для доклада т. Сталину и объявления в прессе.
Жуков
Телегин» [44].
Не думаю, что острое желание командования фронтом как можно быстрее порадовать Вождя и народ чем-то значимым, нуждается в каких-то особых объяснениях. И так понятно, что загнавшему себя и своих подчиненных в цейтнот Г. Жукову теперь, как воздух, для докладов на самый верх требовался исключительно эффектный, исторически значимый материал.
А что может быть убедительнее картины развевающегося красного флага над поверженной столицей фашистской Германии?
Иной вопрос, какое такое «Знамя Победы» должны были куда-то нести и где-то водружать танкисты генерал-полковника Богданова?
Время готовить стяги
Невероятная вещь! Но даже сейчас, перекопав спустя более полвека горы документов и опросив не один десяток причастных к тому людей, я так и не получил внятного ответа на этот вопрос. Единственное исключение составил, пожалуй, рассказ «главного хранителя» того Знамени Победы, которое сегодня как бесценная реликвия хранится в московском Центральном музее Вооруженных сил. Не год, не два, а добрый десяток с гаком лет, основательно углубившись в тему и собрав сотни документов, свидетельств, фотографий, изучал этот предмет старший научный сотрудник музея, ветеран войны Аркадий Николаевич Дементьев.
По его данным, первое упоминание о том, что же должно развеваться над столицей поверженного врага, датировано 6 ноября 1944 г . Именно в этот день И. Сталин, подводя на торжественном заседании Моссовета итоги боевых операций близившегося к концу года, призвал советских воинов «добить фашистского зверя в его собственном логове и водрузить над Берлином Знамя Победы».
В практическую плоскость вопрос был переведен только пять месяцев спустя, когда наши войска уже вели подготовку к Берлинской операции. 16-го апреля 1945 г . состоялось совещание начальников политотделов всех армий, входящих в состав 1-го Белорусского фронта. Вот тут-то с понятной для того времени неизбежностью и возник вопрос, как выполнять «указание вождя», где, на каком конкретно объекте водружать.
Для начала попросили указаний от Г. Жукова. Резонно рассудив, что вопрос политический и даже судьбоносный, тот переадресовал его в Москву, в Главное политическое управление армии и флота. Там, некоторое время посовещавшись и, возможно, получив добро из Кремля, ответили «Рейхстаг».
На этом же совещании приняли решение «в целях повышения наступательного порыва воинов» изготовить красные знамена своими силами, вручив их тем соединениям, чьи подразделения первыми прорвутся в район Рейхстага. Вопрос внешнего вида оставили на усмотрение военных советов армий.
В ходе завершающей фазы операции – штурма самого Берлина, чем дальше, тем с большей очевидностью стало вырисовываться, что наиболее предпочтительные шансы подойти к Рейхстагу первыми у 3-й ударной армии. Вообще-то, по первоначальному замыслу здание германского парламента, выйдя на него с востока, должна была брать 5-я ударная армия генералполковника Н. Берзарина. И взяла бы. Потому что, кроме всего прочего, доказала свою исключительную боеспособность в Висло-Одерской операции. Достаточно напомнить, что именно эта армия отбила и удержала исключительно важный для развертывания будущей Берлинской операции Кюстринский плацдарм. И, конечно, потому, что имела своим командующим несомненно выдающегося военачальника, про которого даже скупой на похвалу Г. Жуков напишет в боевой характеристике: «Лично решительный, энергичный и культурный генерал». Эпитет «культурный» в устах сверхжесткого, не страшащегося никаких жертв маршала дорогого стоил. Ибо отмечал у Берзарина полководческий талант особого, увы, не частого в нашей армии свойства: умение и задачу выполнить, и войско при этом не побить.
Однако при всех этих очевидных плюсах на долю Берзарина и его армии в Берлинской операции выпала исключительно тяжелая задача – воплощать в жизнь особо любезное сердцу Г. Жукова наступление в лоб, по наиболее укрепленным районам вражеской обороны. При восхождении на эту рукотворную «Голгофу» надежная, как трехлинейка, 5-я ударная положила массу сил и времени. А тем временем наступающая гораздо севернее 3-я ударная армия, предметно демонстрируя преимущества первоначального плана Ставки, удачно прорвала оборону, обошла город и отсюда, уже с северо-западного направления, была брошена Г. Жуковым пробиваться к центру…
Не скажу про весь командный состав 3-й ударной – большинству в этой жаркой схватке было, конечно же, не до мыслей о высоких правительственных наградах. Но кое-кто из высшего командования и особенно политорганов в этой однозначно сложившейся ситуации уже мысленно начал сверлить в гимнастерках дырки за причастность к водружению Знамени Победы. А какое из них станет таковым, решала судьба, а точнее самонадеянно вмешавшееся в ее дела высокое начальство. Логика его, по информации А. Н. Дементьева, якобы была такая: какая дивизия первой пробьется к Рейхстагу и в результате штурма водрузит над ним один из флагов Военного совета, тот и станет Знаменем Победы.
Уже после войны все эти детали были подтверждены начальником политотдела 3-й ударной армии полковником Ф. Лисицыным. По его свидетельству, именно он, вернувшись с фронтового совещания начальников политотделов армий (согласно принятому тогда сокращению – «поармов»), на докладе Кузнецову и другим членам Военного совета армии предложил изготовить не одно, а девять знамен. Совет поддержал предложение Лисицына, уже одним этим определив ту самую «логику» превращения одного из флагов в Знамя Победы, о которой упомянул А. Дементьев. На этом же совещании было решено, как знамена должны выглядеть. Организовать их изготовление поручили все тому же Ф. Лисицыну.
«Получив такое указание, – пишет в своих воспоминаниях бывший поарм 3-й ударной армии, – я вызвал к себе начальника армейского Дома Красной Армии Г. Н. Голикова, ознакомил его с решением Военного совета. Уточнили детали: шить знамена работники Дома Красной Армии будут из обычной красной материи, по размеру и форме Государственного флага СССР. В левом верхнем углу, у древка, должна быть эмблема серпа и молота со звездой.
И закипела работа. Женщины кроили и шили полотнища, художник В. Бунтов рисовал эмблемы, киномеханик Саша Габов изготавливал древки и крепил к ним знамена. Древки венчали металлические наконечники.
Наконец работа была закончена. Г. Н. Голиков привез все девять знамен в политотдел. И в ночь на 22 апреля мы от имени Военного совета армии распределили их между соединениями. Знамя под номером 5, которому впоследствии суждено было стать Знаменем Победы, командир 150-й стрелковой дивизии генерал-майор В. М. Шатилов принял в пригороде Берлина – Карове» [45].
