Я видел по ней, что она давно все поняла. Бика не раз говорил, как сильно хочет литераторшу. Особенно жадно пожирал он ее глазами, когда Магедова приходила на урок в наглухо, до подбородка, застегнутой кофточке. "Засосы прячет. – говорил Бика и прибавлял. -

Ох, с каким удовольствием я бы ей засадил".

Лилия Петровна… Она надменно-строгая, но все равно женщина.

Молодая и интересная. Надменность была ее броней, но именно надменность распаляла, доводила Бику до стенаний. А что Магедова? На моего друга она не реагировала. И бояться не боялась, и никогда по-настоящему, не сердилась.

Омира же Лилия Петровна ненавидела.

Я не знаю, что понимала Лилия Петровна про меня как человека, но временами мы с ней разговаривали вне темы урока, но все равно о литературе.

На перемене был у нас и такой разговор.

– Я часто думаю над сочинениями Ирка Молдабекова. – сказала Лилия

Петровна и спросила. – Вы за ним ничего не замечаете?

– Нет.

– Советую приглядеться. – Глаза литераторши приобрели мечтательное выражение. – Ирк удивительный юноша… Он лиричен и дивно пишет… Он художник… Художник, чье дарование я затрудняюсь оценить.

Здрасьте. Он художник, А меня куда? Мне стало обидно.

Лилия Петровна приблизилась вплотную ко мне и глаза в глаза сказала:

– Вы – другой. – она сбавила голос до заговорщицкого шепота.

Я молчал.

– Вы… Я не подберу слова… У вас смелый дар…

Я покрылся иголками.

Много позднее я думал над словами Магедовой. Можно ли назвать смелым человека, который иногда, и только на бумаге, излагает то, что чаще всего его занимает? Потом в моей писанине много вранья. Где

Лилия Петровна разглядела смелость?

Нелады происходили с Джоном. Брат не выходил на улицу и часами сидел у окна в столовой. Его не трогали наши разговоры, не смотрел он телевизр, как и не читал газеты. Я зашел в столовую. Джон окинул меня отсутствующим взглядом и отвернулся к окну.

Я обнял его.

– Почему молчишь? Скажи, что с тобой.

Он понуро посмотрел на меня и с безразличием в голосе сказал:

– Мне уже девятнадцать…

Сказал и не сделал привычной попытки виновато улыбнуться.

Я вышел за Доктором. Он перепугался, но вида не подал.

Вдвоем мы зашли в столовую.

– Джон, – начал Доктор, – я все вижу, все понимаю… Ты думаешь, тебе ничего не светит…

Я вижу, как тебе хочется. Тогда у "Целинного", помнишь? Ты смотрел на эту шадру так…

В чем тут дело? Как тебе объяснить? Если рассуждать просто, как есть, то все бабы – бляди. Они только и ждут, чтобы их, как следует, отодрали. Но не так, чтобы ты заявился к ним и попросил: " Извините, можно натянуть вас на карабас?". В конце концов, они тоже люди. Те же собаки, прежде чем начать случку, и те обнюхивают друг друга.

Кого бабы любят?

Они любят веселых, легкомысленных.

А ты, извини меня, смотришь на них как на… Их не интересует хороший ты или плохой. И жалеть тебя они начнут только тогда, когда ты их в усмерть зае…шь.

Посмотри на меня.

С моей мордой ловли вроде нет. Как у меня получается? Я им не даю опомниться… Иду напролом. Запомни: никакой правды о тебе им не нужно. Тэц – на фортец, чик-чик, на матрас – вот и мальчик!

Понял?

Джон улыбнулся. Нормальной улыбкой улыбнулся.

Доктор закурил.

– Конечно, надо чтобы у тебя была девушка, которую ты мог бы уважать. Бляди блядьми, но есть и такие, которые заслуживают уважения.

Но это все потом. Поедешь со мной в Карсакпай? Я там тебе все устрою.

У нас дома живет Кайрат Шотбаков, сын папиного сослуживца по

Акмолинску. Кайрат приехал поступать на инженерно-строительный факультет Казахского политеха. Он умный, любит футбол и вообще весь спортивный. Шеф обращается с ним как с маленьким. Хотя Кайрату уже восемнадцать и если он не поступит в институт, ему грозила армия.

С ним можно говорить о многом. На смех не поднимет, даже если и вопрос задашь ему, что ни на есть самый несуразный.

– Кайрат, а для чего живет человек?

Кайрат почесал за ухом, задумался на секунду и сказал:

– Человек живет, чтобы повториться в детях…

Наиболеее серьезные вещи происходят с нами, когда мы мечтаем. Ибо только "сильное воображение готовит событие". Незадача однако в том, что никто из нас не знает, в какой мере можно полагаться на силу воображения, с тем чтобы с его помощью подготовить и осуществить событие.

Пахмутовой и Добронравову принадлежит песня "Звездопад". Написана она для дружины "Звездная" пионерлагеря "Орленок", потому в свое время и имела исключительно внутрилагерное хождение.

"С неба лиловые звезды падают…Звездопад, звездопад… Это к счастью друзья, говорят… Мы оставим на память в палатке эту песню для новых орлят…".

У песни знаменитый на весь "Орленок" припев.

Будет и Солнце,

И пенный прибой,

Только не будет

Смены такой…

– Товарищ старший пионервожатый! Дружина "Звездная"

Всероссийского пионерского лагеря "Орленок" на утреннюю линейку построена!

Старший пионервожатый взял в руки мегафон.

– Дружина, р-равняйсь! Сми-и-рно! Равнение на середину! Знамя дружины внести!

Серо-синее небо "Орленка вздрогнуло и зазвенело в такт строго торжественному маршу, под который чеканили шаг знаменосцы.

Старший пионервожатый Виктор Абрамович Малов, вожатые Зоя и Валя, мы все, как один, вскинули правую руку в приветствии, отдавая честь знамени.

В "Артек" папа грозился меня отправить с 61-го года. Прошло несколько лет, разговоры про "Артек" забылись. На дворе 67-й, я уже комсомолец. Какой в шестнадцать лет "Артек"?

Все устроилось на скорую руку и папа объяснил, что еще не поздно.

На деле получился не совсем "Артек". В "Орленке" проходил Всесоюзный фестиваль детской самодеятельности в честь 50-летия Великой

Октябрьской Социалистической революции. В Обкоме комсомола нас разделили. Первая группа блатных поехала в "Артек", вторая – в

"Орленок".

Перед линейкой Валя задержала меня.

– У меня в голове не укладывается… Неужели это сделал ты?

Сделал я следующее. В отряде Артур Дик из Коми АССР. Чем-то он мне навредил. Чем – не помню. О вредительстве Артура было известно всему отряду, в том числе Вале и Зое. Пацаненка из Коми АССР не побьешь, ему всего двенадцать лет. И в отместку канцелярским клеем я склеил ему пилотку. Тайком, когда все спали.

Было бы лучше, если бы Валя, сказав "какой паскудник сделал это?", успокоилась и молчала. Но она раздувала вопрос. Подозрения сходились на шестнадцатилетнем балбесе, который сводил счеты с малолеткой непостижимым для вожатой способом.

Валя так испереживалась, что я решил ни за что не признаваться.

Если бы Валя была понятливой девушкой, я может быть и признался бы.

С кем не бывает? Но после того, как она переполошилась, я начал немного понимать, что наделал. Теперь нельзя признаваться. Ни за что, ни в коем случае нельзя признаваться в том, что ты истинно зверек.

…Я тронул Валю за локоть.

– Да ну что ты, Валя? Разве я могу такое сделать?

– Правда? – Пионервожатая смотрела на меня испытующим взглядом. -

Хорошо бы так… А то я места себе не нахожу.

– Так, все так Валя.

Валя Саленко и Зоя Долбня – студентки из Ростова на Дону. Зоя про пилотку молчала, а Валя любое ЧП – мелкое ли большое – воспринимала всерьез.

Каких и откуда только ребят здесь не было… Туркмены, камчадалы, таджики, молдаване, эстонцы, узбеки… Мондыбаш, Ейск, Мелекес,

Кострома, Москва, Вильнюс, Инта…

Боря Байдалаков, Игорь Конаныхин из Ленинграда. Боря с 48-го года рождения, Игорь мой ровесник. Степенные, рассудительные ребята. Мы сидели на корточках на балконе и курили.

– Выступление через час. – сказал Боря. – Велено надеть бобочки.

Игорь кивнул. Велено так велено. Наденем.

– Предки хотели отправить меня в "Артек" – сказал я. – Но не вышло, и я попал сюда.