Когда ему сообщили о наличии свободного парня без вредных привычек, да еще родом из его мест, то он, не глядя, согласился: такой как раз ему и нужен. Понятно, заботу о карьере, квартире главный прокурор

Казахстана брал на себя.

Мама обрадовалась готовности законника принять к себе Бирлеса и потирала руки от предвкушения еще одной удачи. Такой сват ей нужен самой.

Пока же она на время отложила в сторону прокурорские дела и требовала от меня поторопиться.

Ее методы пропаганды и агитации не претерпели изменений и почти слово в слово повторяли, апробированные на предыдущей жертве.

– Нога у Айгешат прямой… Сама белий-белий…

Она считала, докторша у нее в кармане и на упоминание, что надо иметь еще хоть какую-то тягу к человеку, у нее удивлялся все тот же вопрос: истинно ли, что я не думаю о больных родителях?

Какая Айгешат? У нее идеальная фигура, красивые карие глаза…

При всем этом я видел в ее глазах и отсутствие блеска. Она была зажата… и что-то пугало меня в ней. Я не Кай, но видел в ней и

Снежную королеву. И то, как она со своими данными понуро шла на заклание, не взирая на средневековую форму знакомства, унижало ее и меня. Понять матушку можно. Только кто мог понять меня?

С какой стати? А с такой, что мне не мешало бы на себя в зеркало полюбоваться, прежде чем…я окончательно не грузану читателя.

Словом, не оживляжа ради называю я себя и крокодилом, и чудовищем.

Остановка внутри себя назрела давно. Но я еще не решился. Так что повременим. Пока.

Ты обнимай, не обнимай,

Но только ты мою покорность за любовь не принимай, -

Я одиночества боюсь…

– Папа учился в аспирантуре ФИАНа у академика Черенкова.

– У того, что открыл эффект Вавилова-Черенкова?

– Да.

– Правда, что он член-корреспондент?

– Нет… Он кандидат наук.

Я облегченно вздохнул. Как хорошо, что он не член-корр. О чем бы с ней еще поговорить? После обеда мама взяла с меня обещание о предложении руки и сердца. Пригрозила устроить скандал, если и сегодня я уклонюсь.

– Ты это самое… – я смотрел вниз и еле находил слова. – Как бы ты отнеслась…

Она смотрела не вниз, куда-то в сторону.

– Как бы это… ты… посмотрела на то, чтобы я сделал тебе предложение, – я наконец справился с собой.

Продолжая смотреть все туда же, она затянулась сигаретой и сказала:

– Вы не хотите познакомиться с моими родителями?

Причем тут ее родители? Когда до меня дошел смысл ответа, то жертвой я ее уже не считал.

Какая у меня дурацкая жизнь! "Ничего, – успокоил я себя, – выкручусь". Как? Не знаю, но выход должен быть. Пока же будем тупо выбивать мяч в аут или на угловой. Потянем время.

Мне не с кем обсудить внутренний кризис. Если хорошенько посоображать, дело не в Кэт. Она дура и человек без комплексов. Мы с ней не только разные, с ней мне не по пути. Женитьба это не шутки, это серьезная вещь. Настолько серьезная, что меня посетило предчувствие и я представил свое будущее в виде параметрического уравнения, заданного в неявной форме.

"Айгешат – Снежная королева, – подумал я, – и я погиб".

Безвозвратно погиб для всего того, о чем только-только начинал вновь мечтать, строить планы.

Еще больше мне стало не по себе, когда мама отправила меня с

Терезой Орловски в Советский райЗАГС добывать, до сих пор не оформленное, свидетельство о разводе.

У кабинета заведующей очередь в три человека. Тереза чувствовала, что со мной происходит, и помалкивала. "Получу свидетельство о расторжении брака и… – думал я. – Дальше развитие событий перейдет полностью под управление матушки…".

Подошла моя очередь, я схватился за дверную ручку, как неизвестно откуда взявшийся старикан с деревянной тростью отстранил меня.

– Куда без очереди? – прохрипел я.

– Участник войны. – сказал, подвернувшийся под горячую руку, старикан.

– Когда вы все передохнете?! – прокричал и, мгновенно испугавшись трости ветерана, подхватил Терезу Орловски: "Быстро сваливаем!".

– Мама, знаешь кого я сегодня встретил?

Встретил я сегодня Жуму Байсенова. Он бы меня не узнал, не обрати внимания на него я сам и если бы не вспомнил, как четыре года назад о говорил о нем Шеф. Друг детства окончил Крагандинскую школу милиции, работает следователем в РОВД.

Матушка не забыла Жуму, его семью.

Друзья детства существуют для того, чтобы о них больше вспоминать, случайные встречи с ними не всегда повод для возобновления отношений.

Жума про наше детство не вспоминал, но не прочь вновь как-нибудь встретиться. Обменялись телефонами.

Мама, узнав, что Байсенов признан одним из лучших следователей города, удивилась.

– Надо же, сын рабочего и такой умный. – сказала она.

Братья Дживаго выучились на авиаторов и где-то летают.

Более-менее определенное что-то слышал про Эдьку. Знаю, что последние годы работал в Мангышлакском авиаотряде, что первого сына он назвал в честь старшего брата Андреем. Оксанка, их младшая сестра вроде как ушла в журналистику.

Дядя Толя и тетя Валя по прежнему живут в Алма-Ате.

Встреча с Жумой дала повод еще раз убедиться: ничего не изменилось. Не знаю как другие, но твердо убежден, кроме как выпить, я не знаю чего хочу.

"Все те бесчисленные дела… – так кажется, писал Лев Толстой, – в действительности нам не нужны". Его Ерошка говорил хорошие слова:

"Пей – трава вырастет".

Вчера приходил Зяма. Почти год не виделись. Ни шуток, ни прибауток, совсем задумчивый стал. Толян предложил дернуть по чуть-чуть. Пошел с нами на Весновку и Серик Касенов.

Я наябедничал на Мулю.

– Весной у меня вышла статья в газете, а твой кореш воспринял ее как конкурент.

– Не удивительно, – Зяма усмехнулся. – Этот человек давно все позабыл. Когда припрет, боюсь он и не вспомнит, где его "я".

– Толян, в ноябре в "Просторе" должен выйти мой очерк. Там и про тебя написано.

– Хоп майли. Не забудь подарить один экземпляр.

Про то, что Зяблик в материале не обозначен ни именем, ни фамилией, я не сказал. Почему я так сделал? У Зямы нет положения, и калбитизм в себе мне не побороть.

Еще не было и пяти часов, литр водки оказался столь малым, что хотелось еще поговорить, но денег не было. Мы с Сериком проводили

Толяна до дома, вернулись на работу, я раздобыл десятку и не медля позвонил Зяме. Держал трубку минуты три. К телефону никто не подошел. "В клуб, наверное, пошел". – подумал я.

Иван Падерин

Отца моего крупно обманывали два раза. Наверное, тогда-то он жалел, что не выбился в начальники.

Первый раз казачнул его мамин дальний родственник, известный в республике фронтовик. Матушкиному родичу сделал литературную запись фронтовых воспоминаний местный писатель из русских. Воин по-свойски предложил папе перевести рукопись на казахский. Герой войны казахского не знал, но решил, что ничего дурного в том нет, если авторство казахской версии по неоспоримым заслугам героя перед

Родиной перейдет к нему. Что, мол, отец мой повозмущается и осознает свою беспомощность.

Так оно и вышло. Отец доказывал в издательстве, что фронтовик не знает казахского и хотя бы поэтому не имеет присваивать себе авторства перевода воспоминаний. Собрался папа писать в ЦК. Мама отговорила его. Заслуги ее родича настолько велики, что жаловаться бесполезно.

Второй раз папа обмишурился в эпизоде, связанном с рукописью о казахском борце Кажимукане. Самое обидное, что с борцом обвел его вокруг пальца уже не героический человек, а средней руки деятель физкультурного движения. Видимо, отец где-то дал пенку и не во всем был чист в истории с книгой о Кажимукане, но как бы там на самом деле не было, он вновь элементарно лопухнулся.

Макс близкий друг Марадоны и сын бывшего зампреда общества

"Знание". В его доме, как он рассказывает, иногда вспоминают мою маму, про моего отца, судя по некоторым его ретрансляциям, максовские предки не говорят.