Про Веньку Адама я мало что определенного слышал. Состоявшимся фактом было то, что Адама безоговорочно уважали Бек с Саней Башем.
Ходили среди центровских разговоры и про братьев Памазяровых.
Братья прославились стычкой с пушкинскими. Пушкинские облили их серной кислотой, в ответ Памазяровы устроили за ними погоню со стрельбой из обрезов.
Алик Азербайджанец действительно был у нас дома. Родители ушли в гости и Доктор привел Азербайджанца. Гость, не спеша, снял пальто, повесил на вешалку и перед нами предстал квадратный, с длинными бакенбардами Алик Азербайджанец. Доктор поставил на плиту чайник, водрузил на стол бутылку рымникского.
Алик прост и естественен. Посмотрел на бутылку и сказал:
– Сегодня в "Вишневом саду" пил пиво.
– Любишь пиво? – спросил Доктор.
– О, я большой болельщик пива.
– Как с учебой?
– Очень прекрасно. Один экзамен остался.
Алик учился в сельскохозяйственом институте, был членом профсоюзного комитета. Поспевал всюду и сейчас пил вино аккуратными глотками, не курил.
Время позднее. Азербайджанец засобирался. Доктор предложил вызвать такси. Алик отказался.
– Пройдусь пешком.
– Тебе далеко добираться.
– Ничего. Если устану…- Алик застегивал пальто. – Таксисты меня по походке узнают… Без денег подвозят.
Батимка существо хрупкое и отчаянное. Не то, что ее брат Кенжик.
Этот по характеру бука и увалень. Сегодня Батимка прибежала радужная
– Бека! Привет! Передай училке: Була заболел.
Без Кенжика скучно. Я заметил: он не обращает внимания на девчонок. Кажется, даже и на девчонку из цековского двора. Тут я перегнул. 2-85 не замечать мог только слепой. Наверное, Кенжик, так же как и я, никому не раскрывал, что творилось у него внутри. О том, что кто-то, где-то, с кем-то ходит, мы сплетничали. Но ни о чем таком, способном обнаружить лично собственный интерес, симпатию – никогда.
С ним интересно. Очень наблюдательный мальчик. В его семье выписывали журнал "Советский экран". Было это зимой. Как раз на экраны вышел фильм "Хоккеисты".
Я спросил у Кенжика о чем написали в журнале про "Хоккеистов".
– Плохо написали. – Кенжик закряхтел – Ерунда какая-то.
– Какая ерунда?
– Ну… там, в общем… Помнишь эпизод, когда Леждей проснулась утром, а ее Шалевич в губы целует?
– Помню. И что там такого?
– Как что там такого? По утрам изо рта знаешь, как воняет?
Сначала надо зубы почистить и горло прополоскать.
Девчонка номер 2-85. Я по прежнему много думал о ней.
Представления, какие я разыгрывал в первом классе у фикуса в квартире Какимжановых, сменились простейшими желаниями оказаться вместе с ней где-нибудь в дальнем походе. Я воображал как мы будем ходить по горам. Спустится вечер, будет гореть костер и она скажет.
Что скажет? Не знаю…
Что она красива – понятно. 2-85 была самой красивой девчонкой из всех девчонок, родившихся в 1951 году в Советском Союзе. Но все это было ничего в сравнении с мечтами, какие рождали ее серые, завораживающие глаза. Когда я встречался с ней взглядом, то неясно чувствовал, что где-то есть какая-то другая жизнь. Жизнь бесконечно далекая и прекрасная, как она сама 2-85, заслужить которую было бы самой немыслимой радостью из всех радостей на свете.
"Новый год – порядки новые" – любил повторять Шеф.
Студенты ввалились гурьбой. Папа отдыхал в Трускавце. Надзирала за молодежью мама.
Доктор знакомил матушку с ребятами. На минутку зашла тетя Шафира.
Доктор прицепился к ней: "Мурат где? Можно позвать его встречать с нами Новый год?".
– Ой, что ты! Для вашей компании Мурат слишком взрослый.- тетя
Шафира похлопала по плечу Доктора и ушла.
Вновь открылась дверь и Доктор взвился вьюном. Пришла Галя. Она с улыбкой слушала мамину установку.
– Галошка. Айналайын, байха…Я бол.
За полчаса до двенадцати студентки бросились звонить.
…Я заглянул в детскую. Никого. Студенты танцевали в столовой.В детской столы вытянуты буквой "Т". Водка, вино. Не долго раздумывая, я взял бутылку портвейна. Наполнил рюмку и залпом выпил. Как на вкус? Не лимонад. К этому надо привыкнуть.
Вышел в коридор. Скоро должен подойти кайф. На кухне возилась мама. Впорхнула искрящейся снежинкой Галя. Следом – Доктор. Матушка по новой взялась за свое.
– Галошка, следи за ними… Посуда дорогая. Хорошим вещам они цену не знают. Говорила ему, поставь простую… – она метнула в
Доктора сердитый взгляд. – А он: не бзди, не бзди…
Если хоть одну тарелку разобьют, я…
Галя прикрыла ладонью лицо.
– Тетя Шаку не волнуйтесь… Я внимательно слежу.
Сколько прошло? Минут пять-десять. Никакого кайфа и в помине не было. Одной рюмки мало. Точно мало. В детской все еще было пусто. Я по новой налил из той же бутылки в рюмку. На этот раз кайф от меня никуда не денется.
Я ждал, но кайф ко мне не приходил. Выпить еще? Пожалуй, не следует. Но пока не поздно надо что-то делать. Новый год все-таки.
В детскую заглянул студент. Поочему он один? Все равно пора.
Деваться некуда и я начал изображать.
Закрыл глаза и рухнул под стол.
Посуда осталась цела. Через два дня Доктор вернулся из института злой и закладывал меня маме.
– Валерка видел, как Бек валялся под столом. – Зыркнул гневно на меня и добавил. – Зверь! В лоб хочешь получить?!
Студенты оставили проигрыватель с пластинками. Доктор не спешил отнести музыку в общежитие.
Шеф с Джоном крутили пластинки.
Шеф говорил: "Мне нравится вот эта". И ставил "Я люблю тебя, жизнь".
Марк Бернес пел: "…Все опять повторится сначала". Эх, Бернес,
Бернес… Когда Ситка впервые увидел его по телевизору, то сказал:
"Жидобольшевик!".
Шеф хохотал полчаса.
Мне тоже нравилась "Я люблю тебя, жизнь". Но не так сильно, как та, которую безостановочно крутил Джон.
В полях, за Вислой сонной,
Лежат в земле сырой,
Сережка с Малой Бронной,
И Витька с Моховой.
"Девчонки, их подруги – все замужем давно…". Мне становилось безнадежно грустно, когда доходило до слов
Свет лампы воспаленной
Пылает над Москвой,
В окне на Малой Бронной,
В окне на Моховой:
Одни в пустой квартире
Их матери не спят.
"Свет лампы воспаленной…". Только начался 61-й год и я вновь видел Москву на рассвете. Я видел окна, где горел воспаленный, желтый свет.
Глава 4
Часов в девять вечера папа как обычно слушал новости. Выключил радио и произнес: "Ташенева освободили…". Прибежала с кухни мама:
"Что?"
– Только что передали указ Президиума Верховного Совета…
Родители молчали. И тут я подумал: "А что если бы Ташенева сняли двумя месяцами раньше? Получили бы мы тогда квартиру?". Я вспомнил, что сказал отец в день переезда.
Спустя неделю случилась еще одна неожиданность. Пришел из школы, а в столовой милиционер разговаривает с матушкой.
– Соседи с четвертого этажа могли взять? – спросил мильтон.
– Конечно могли… Кто кроме них…
Мама держала на балконе чернобурку. Об этом попросила ее тетя
Шафира. Вчера лиса с балкона исчезла, матушка побежала к тете
Шафире: "Ой бай, украли ".
Кроме соседей с четвертого этажа подозревать некого. У них, как и у нас, по два спаренных балкона. Чернобурку было легко, наискось с противоположного по диагонали балкона четвертого этажа зацепить любой палкой.
Дядя Урайхан прислал милицию.
Кроме мамы допросили Ситку и Доктора. Остальные домашние оперативников не интересовали.
Через день мама сидела на кухне притихшая. Версия с соседями бездарно провалилась. Доктора вызвали в райотдел и он раскололся.
Никакие там ни соседи, а именно брат стибрил лису. Стибрил, продал, промотал.
Тетя Шафира успоркаивала матушку:
– Ничего, ничего, женгей. С кем не бывает.
Мне было жалко Доктора. Шеф ехидно вспоминал, как Доктор с матушкой в поисках чернобурки ворошил балкон. Волновался я и за то, как бы кража и последующее разоблачение не доконали брата. По началу так вроде и было. Доктор ни с кем не разговаривал, валялся на койке лицом к стене.
