Тетя Альмира и дядя Аблай приезжали к себе на дачу по воскресеньям. Хаки суетился, ставил самовар, брался за косу. С лица жены Есентугелова не сходило недовольство. Тетю Альмиру можно понять. Приезжать к себе на дачу в гости мало кому нравится, и она искала повод удалить бесплатных квартирантов. Вдобавок ко всему матушка пару раз проболталась ей о том, как сильно она волнуется за то, что я пью вместе с Хаки.

"В "Апокалипсисе сегодня" Френсис Форд Коппола показал американскую агрессию во Вьетнаме как трагедию человеческого духа, как разрушение нравственности. Эпизоды войны в картине кажутся сценами Дантова ада. Свидетелем их оказывается молодой офицер

Уильярд. На моторной лодке он пробивается по реке в джунгли, чтобы уничтожить обезумевшего полковника Куртца, основавшего здесь по своему произволу вотчину. У полковника (его играет Марлон Брандо) своя философия, им владеет идея насилия как средства современного господства, почти в религиозном экстазе он чинит массовые убийства, самого же его убивают не за жестокость, а за то, что вышел из подчинения. Особенно впечатляюще поставлены два эпизода – атака вертолетов и ночное шоу на стадионе, где освещенные прожекторами герлс танцуют перед доведенными до экстаза американскими солдатами, которые сейчас ринутся в несправедливый бой. Бой показан, как шоу, шоу – как неврастенический источник агрессии.

Трагедия, погружая нас в определенный момент в состояние ужаса, всегда стремится затем вывести нас в иное состояние – катарсиса, то есть дать нам возможность обрести душевную свободу. Как же достигает этого Коппола? Он укрощает ужас, эстетизируя его. Но в этом, на мой взгляд, противоречие картины:

Коппола эстетизирует зло, против которого выступает. Социальный конфликт разрешен эстетически, и поэтому художник проходит мимо трагедии вьетнамского народа. Но то, что и как показано на экране – расчеловечивание агрессора, его моральный крах, вызывает уважение к картине, сделанной по последнему слову кинематографической техники.

Нерв нашего тревожного века бьется и в картине Федерико Феллини

"Репетиция оркестра". Тут нет войн, нет военных сражений. Мы видим сражения, которые происходят внутри человека, в его сознании. Может быть, главное открытие Феллини в киноискусстве и состоит в том, что он сделал возможным изображение на экране сознания как документальной реальности, что позволяет нам поставить его вровень с такими гигантами кинорежиссуры, как Гриффит и Эйзенштейн. "Репетиция оркестра" – притча, в ней группа музыкантов рассматривается в качестве модели общества. Как всегда у Феллини, здесь нет заданности и схематизма. В отношениях оркестрантов с дирижером он видит проблемы демократии и власти. Сложны отношения между самими оркестрантами, анализируя их, режиссер выясняет причины страха и смятения, которые преследуют людей и мешают им объединить свои усилия. В момент разлада звучат уже не указания, а военные команды, которые дирижер выкрикивает на немецком языке. Срыв репетиции мы воспринимаем как перерождение, как катастрофу. В чем смысл картины?".

Семен Фрейлих. "Беседы о советском кино". Книга для учащихся старших классов.

По Феллини-Фрейлиху нас ждет, не дождется, срыв репетиции оркестра.

На небосклоне потухших квартир

Вдруг загорится звезда Альтаир…

Мама раскатывала тесто для бешбармака и лихорадочно предупреждала: "Ахрин заман кележатыр!". Пересказывая степные байки о приближении костоломных перемен, она не забывала предупреждать нас: "Язык зубами!". Держать язык за зубами, никому не говорить о приближении "Ахрина замана" – это все равно, что знать о начале

Третьей Мировой войны и ни с кем, на всякий случай, даже с КГБ, не делиться тайной о наступления дня "Х".

"Ахрин заман" – в переводе с казахского – Страшный суд. Приметы конца света маме неизвестны. Что там будет в начале и в конце

Страшного суда она тоже не знает. Знает она одно – всем нам, домашним кем-то незримо-неведомым велено до срока держать язык за зубами. По ее словам, каждого из нас, домашних, кто нарушит внушенное ей со стороны повеление, ждет расплата, наказание.

В любой казахской семье хранится предание о конце света. Наша семья не исключение. Матушкино предупреждение о Страшном суде в нашем доме обычно ограничивается самим напоминанием. При всем этом

Ситок со значением, твердя "язык зубами!", настойчиво вдалбливает нам в голову, что именно ей назначено кому-то из нас передать эстафетную тайну неясного предзнаменования.

Мама человек безграмотный, в бога верящий от случая к случаю, тем не менее, раз в два месяца она посылает Ситку Чарли купить в продмаге мешок муки, два десятка кусков хозяйственного мыла, пополнить запасы поваренной соли. Плюс ко всему Ситка должен сходить и на Никольский базар: в хозмаге обязательно надо отовариться пачкой

– другой свечек. Мучной резерв с солью должен помочь пережить переломное время. В свою очередь, свечи как будто означали, что помимо голодомора "Ахрин заман" непременно должен сопровождаться повсеместным отключением от электроснабжения.

Матушку еще Джон, когда находился в душевном здравии, обзывал

"паникмахером". Сколько с тех пор прошло времени, – не помню, но к матушкиному паникмахерству давно привыкли и родственники, и соседи.

Раскатывая тесто и, возбужденно бормоча об "Ахрин замане", матушка не скрывала, как много радостных надежд она связывает с приходом новых времен. "Шкын уахыт умытпаймын калай биздин Нурлан бир рет айткан: "Будет и на нашей улице праздник!". – говорила мама.

В эти мгновения глаза ее блестели и наполнялись благодарностью к отверженному сыну.

Паранойя – это мания величия. Мама по природе и необходимости считает себя и психиатром. Говорит, что природа насчитывает тысячу форм шизофрении. Говоря о том, как многого она ожидает для нашей семьи с концом света, Ситок совершенно не подозревала, что рассуждала как обычный параноик. С какой стати "Ахрин заман" принесет именно нам избавление и всеобщую радость? Дело тут даже не в том, что наша семья – зрелище для гурманов от психиатрии.

…Мама сокрушается тем, что не может растолковать почему всем нам следует строго-настрого придерживаться внушенного кем-то ей приказания "язык зубами!". "Шыркынай… Сенин билими маган кудай берсе… Кандай нарсе жасадым!". – качает она в тихом сожалении головой. Не стоит даже сомневаться. Матушке бы немного грамотешки, а к высокой трибуне она бы и сама без труда протолкнулась. А так… что ей остается делать, кроме как неустанно повторять заклинание:

"Язык зубами!".

В головах убогих рождаются опасные для человечества мечты.

Вообще-то, – думал я, – хорошо, если бы Ахрин заман грянул тотчас же, сию минуту. Все наши семейные вопросы сразу списались бы.

Дима, с которым с начала 70-х Шеф работал в институте металлургии, носит густые усы подковой и спереди лысоват. Я дал ему кликуху "Песняры".

Он с 1941-го года рождения, закончил политех, занимается тяжелыми цветными металлами.

Дима к водке расположен не очень, больше любит вино. Шеф тоже предпочитает винишко. Во-первых, выгодней, а во-вторых, вино больше располагает к разговору по душам.

"Песняры" из института металлургии поговорить любит. Так любит, что с перепоя, иногда забывается. В тот раз в большой компании накирялся так, что заговорил вслух о том, что у него накипело:

– Нуртас, не обижайся, но казахи – звери!

Все засмеялись.

Кроме Шефа в той компании других зверей не было – одни русаки.

Дима, похоже, спьяну и подумал, что Шеф или молча проглотит зверя, или посмеется вместе со всеми.

Шеф нисколько не обиделся и с одной банки отключил Диму.

Смех прекратился и после случая с "Песняры" институтские стали избегать заводить при Шефе разговоры о том, чтобы неплохо людям из зоопарка надеть намордники.

В институте работают однофамильцы Ахмеровы. Первого из институтских Ахмеровых зовут Ербол. Он старше меня на год, живет центре, около магазина "Юбилейный", в одном доме с тетей Раей