Жаль, сегодня не суббота…
Я бросил сумку у двери и сразу же подал о себе знать телефон.
– Приехал? – звонил Бирлес. – Мы скоро будем.
На кухне мама возилась с мясорубкой.
– Где Гульжан?
– Она ушла от нас.
Ушла? Ну и шут с ней.
– Звонил Бирлес. Говорит, с кем-то скоро будет.
– Спальный гарнитур сейчас привезут, – сказала она.
Спальный гарнитур? Матушка и Бирлес действуют в одной связке, в свои дела меня не посвящают. Иногда мне кажется, что я Бирлеса нисколько не интересую и приходит он к нам из-за мамы.
…– Какой еще спальный гарнитур? – спросил я.
– Увидишь, – загадочно сказала мама.
Гарнитур оказался не новым. Продала его маме Магриппа Габдуллина.
Мебель стала ненужной ее снохе после смерти сына Алтая. Мне-то зачем две кровати? Неужто…? Так и есть. Пока я неделю был на маневрах,
Карашаш, Бирлес и матушка завершили подготовку и решили поставить меня перед свершившимся фактом.
– Ты что делаешь?! – обрушился я на маму.
– Успокойся.- Она быстро крутила ручкой мясорубки. – Ты должен жениться.
Опять должен? Да что они из меня Кугеля делают?
– Мама, ты говоришь, что у этой женщины ребенок. Тебя это не смущает?
– Не смущает. – запальчиво ответила матушка. – У тебя тоже ребенок. – Она раскрутила мясорубку, вытащила ступившиеся ножи, заменила их на новые. – Отец больной, я больная… В доме нужен врач.
Беспощадная логика. Меня хоть когда-нибудь будут спрашивать? Я все понимаю, но я не марионетка, не игрушка. Имею право на самоопределение.
Гарнитур занесли в мою комнату и до часа "Х" решено его не собирать. Все из-за того, что может прийти Кэт и осквернить ложе. А что? Она всегда готова сняться с якоря с чужого причала.
В квартире ее матери в большой комнате на стене фотография старшего брата Кэт. Звали его Максут и погиб он в 72-м, перелезая с балкона на балкон пятого этажа. В 14-й алма-атинской зоне он сидел вместе с Доктором. В микрашах его еще помнят.
Когда мы с Кэт предаемся близости в квартире ее матери, подруга снимает со стены фотку.
– Мне кажется, он на нас смотрит… – говорит Кэт.
"Кажется, он на нас смотрит…". Ты сам-то куда смотрел? Куда и все смотрят – в Центр мироздания. Досмотрелся. "И это в то время, когда Большой театр бороздит просторы Вселенной…". Сейчас у
Центра мироздания барражируют отроки во Вселенной. Ну, Гуррагча!
Все из-за этой Умки. Идиотка! Подняла акции монгола, а эта… Эта тут же пошла тропою грома в пустыню Гоби.
Сейчас она на работе. Позвонить?
… В дверь не позвонили, тихо постучали.
На пороге соседский малыш.
– Тебя зовет какой-то дядя.
Каким-то дядей оказался Уран из косых домов.
Что ему надо? Встречное заявление? Так этот поезд давно ушел.
Около нашего дома своя трансформаторная будка из бетона. У нее мы и разговаривали.
Уран мой ровесник и житель косых домов. У него справка из дурдома.
– Что у тебя?
– Ниче?
– Тогда что пришел?
Уран может и псих, но уж очень подозрительно разумный псих.
– Ты в курсе, что Ес сидит?
– В курсе. И что?
– А то, что его надо загреть.
– Я не против. Загревайте.
Уран, хоть и опасно ядерный мужик, но смотрел на меня без злости.
Пришел не столько за гревом, сколько проверить на вшивость. Нет уж, хорош. Стопан. Уран и тот, кто его подослал, вконец офигели. Хоть за спиной я не ощущал дыхания Вечности, – за мной находилась стена трансформаторной будки, – но загревать подонка, хоть режьте, не буду.
И жалко нету.
Только бы не выдала дрожь, что пробирала изнутри.
– Так ты значит отказываешься?
– Да.
– Так и передать?
– Кому передать?
– А-а… Ну-у.. – Уран заелозил.
Никакой он не шизик. Он сам трухает.
– Все. – твердо сказал я. – Больше ко мне, чтобы никто не приходил. А то…
– А то что?
– Да ничего. За мной пасут. Негласное наблюдение прокуратуры. Понял?
– Понял, – Уран попятился, развернулся и быстро удалился.
"Негласное наблюдение прокуратуры". Поверил. Что значит тупой.
Дата суда приближалась.
Глава 10
Скончался Казай, муж Шарбану. Жаль, хороший,безобидный был человек.
Мама поддерживала отношения с Шарбану. Общалась, имела с ней дела, но не забывала сообщать тете Шафире о первоисточниках прирастания достатка сестренки.
– У Шарбану учится дочь начальника городского управления торговли. Это он ей достал "Мадонну".
Помимо сервиза, говорила матушка, начальник горторга открыл для
Шарбану свободный доступ к коврам, казы (по госцене), индийскому чаю, всему тому, к чему на сегодняшний день, с уходом от ответственности за снабжение дефицитом нашей семьи начальника отдела кадров Минторга Берикпола, она не могла подступиться.
Источником прямых денежных поступлений Шарбанки служили аттестаты. О том, что она ими широкомасштабно банкует, и догадаться нетрудно, и ходили разговоры. Естественно, Шарбану знала, что отпускать аттестаты зрелости по цене саксонского сервиза предосудительно. Помнила она и том, что каждый день заходит к ученикам в класс сеять разумное, доброе, вечное. Помнить-то помнила, а что это в истинности такое, и как на это прожить, Шарбанка не знала. С другой стороны, чем помимо астрономии и географии, прикажете заниматься директору школы рабочей молодежи?
За то, что ее могут поймать за руку, расколоть, если кто и беспокоился, то совершенно напрасно. Шарбану, не Яша Розенцвайг, и врет она так, как будто оттарабанила 25 лет на строгом.
Мама знала о проделках сестренки, но никак не реагировала, а что уж до моего предложения на корню пресечь торговлю фиктивной просвещенностью, то она делала внушение-объяснение: "Так нельзя. Она моя сестра".
– Какая она тебе сестра? – кричал я. – Ты забыла, что она говорила про тебя Гау?
– Ничего не забыла.
– Давай я знакомым ребятам из ОБХСС расскажу о Шарбанке. -
Разозленный маминой терпимостью веры, я внес неплохое предложение. -
Пусть год-другой посидит в тюрьме!
– Ой бай! Сондай соз айтпа.- испугалась матушка. – О бал.
По ее представлениям своих закладывать нельзя, грех. Но если свой твой враг, то посадить такую в клетку на хлеб и воду это не за падло. Чем она лучше других? Потом ведь это очень даже хорошо и полезно для самих земноводных.
Дядя Боря с 76-го года на пенсии. Его протеже, начальник республиканского управления сберкасс, дал вместе с персональной машиной маминому брату должность заместителя городского управления.
Дядя как и сестры – предприимчивая душа, но как и полагается старшему брату, из сестер любил он больше младшенькую.
Еще дядя Боря любил моего отца.
Муж и жена, вроде, как одна сатана. Мамина и папина родня считала моего отца чуть ли не матушкиной жертвой. Дескать, он всю жизнь горбатился, отправлял ее на курорты, не шел наперекор ее прихотям неизвестно с какой стати. Мама, по обоюдному мнению родни, этого не заслуживала. Не заслуживала, и вот на тебе! – при случае выстраивала родню по ранжиру человеческих свойств.
Ах, вернисаж, Ах, вернисаж…
– Где Кэт? – я зашел в комнату злой.
– Бяша, она у мамы. – Тереза Орловски тасовала перфокарты.
– Совсем обнаглела! – Я подошел к пустому столу Кэт. – Хотят – курят по два часа, хотят – на работу не ходят!
– Бяша, что с тобой? – Тереза оторвалась от колоды.
Что ты петушишься? Ты не хочешь признаться… Да, да… Сдаюсь.
Мне надо ее… Ох, как надо!
Воображение окончательно уступило место разыгравшейся мнительности. Где Гуррагча? С утра на работе он не появлялся. Она что делает дома? Мать ее на дежурстве. Нет, не надо туда ходить.
Вдруг я застукаю обоих?
Ой как нехорошо мне.
Это не инстинкт собственника, это наваждение.
Заходить в дом не стал, вызвал ее на улицу по телефону.
– Нам надо поговорить. – я схватил ее за руку.