Давай сейчас его вернем,

Пока он площадь переходит…

Я быстро забыл, что сделала для меня и всей нашей семьи Гау. Тут еще матушка поволокла на Балию Ермухановну, задела Гау и Нуржика.

Теща не осталась в долгу: "Чья б корова мычала… У самой двое сумасшедших сыновей, а критикует чужих детей…".

Бекен Жумагалиевич при ссоре не присутствовал, но сказал Гау, что ее маме не следовало так говорить. Претензии копились. Я как будто ждал повода и встал на сторону Ситка.

Папа неделю с давлением лежал в больнице и позвонил мне.

– Вчера приходил Бекен… – Он протянул мне, перетянутый шпагатом, сверток из плотной бумаги.

– Что это?

– Екимжан принес два блока "Филипп Моррис".

– Спасибо.

– Мы с тобой никогда не говорили по душам… Все надеялся, что ты сам все поймешь. Ты не прекращаешь пить, а я лежу по ночам и не могу уснуть. Думаю о том, что будет после моей смерти с больными детьми.

– Папа остановился у елки. Мы прогуливались по территории больницы.

– Ты послушался нас, слава богу, наконец, женился. Родилась дочь. И распоясался. Ладно, со мной ты можешь не считаться. Но любовь к своей матери не освобождает тебя от обязанности думать своей головой. Согласен?

– Согласен. Но папа… С чего вы взяли, что я с вами не считаюсь?

Я…

– Сейчас не об этом. Я хочу, чтобы ты понял, какой золотой человек Бекен. Твоя жена чистая… Ты же ей хамишь, разрушаешь семью…

– Пап, вы не все знаете.

– Знаю или не знаю, – это мелочи. Потом я знаю твою мать, тебя.

Может уже поздно говорить, но ты должен знать: если мужчина мелочен, он не человек. Понял?

– Понял.

– Балам, прошу тебя – будь умным.

– Хорошо, пап.

– Вот… еще возьми. – Он вложил в мою ладонь три рубля.

Душа обязана трудиться,

Держи ее, злодейку, в черном теле,

И день, и ночь,

И день и ночь!

У Жаркена Каспаковича голова большая. Не такая большая, как у

Симашко или Маркизы, но все равно мама говорит, что такие головы бывают только у сверхумных ученых.

Каспаков пришел к нам домой с женой в новой югославской тройке.

На кухне переговаривались Гау и Доктор.

Я похвалил научного руководителя:

– У вас замечательный костюм.

– М-да… – Жаркен Каспакович распахнул пиджак.- Смотри, тут кармашки, и тут кармашки…

Жена Каспакова почуяла каверезность и заметила: "Что ты как маленький? Еще подумают, что у тебя только один костюм".

Жаркен соскочил со стула и выбросил вперед растопыренную пятерню:

– Дома у меня пять костюмов!

Папа не без ехидцы протянул: "Молодец". И строго посмотрел на меня. Мол, прекращай издеваться над пьяным человеком.

– У меня есть тост. – Я встал с рюмкой водки. – Не знаю, имею ли я право вслух говорить о мечте, и поймете ли вы меня, Жаркен

Каспакович, но я…

– Говори, – разрешил научный руководитель.

– Я мечтаю стать таким же красивым и умным, как вы, Жаркен

Каспакович.

Папа озабоченно потер лысину, вздохнул. Мама ничего не поняла и одобрительно зацокала языком. На кухне примолкли Гау с Доктором.

Язык мой – враг мой.

Жаркен молчал секунд пять.

– Но для этого ты должен много работать! – Он треснул кулаком по столу. Зазвенели вилки, ножи, повалился на скатерть бокал с вином. -

Надо работать! День и ночь! День и ночь!

Уф, алла. Пронесло. Папа смотрел в тарелку, мама прошла к Гау со словами: "Оказывается твой муж умеет хорошо говорить тост". Кухня отозвалась смехом Гау и Доктора.

Аленький цветочек

Олежка Жуков любит песню "Колорада ярмарка", а Юра Фанарин всю дорогу поет: "Маленький волшебник белой розы…".

Маленький врошебник белой розы заглянул с известием в комнату:

– По радио передали: папой избран поляк.

– "Матка бозка остромбазка", – прокомментировал решение кадрового вопроса в Ватикане Хаки.

– Не матка бозка, – уточнил Юра, – а пся крев получилась.

– В Ватикане денег, как грязи. – заметил Муля.

– Как тебе новый премьер-министр Англии? – спросил Фанарин Руфу.

– Ты про Тэтчер? Ниче.

"Тут вновь подошел Киндзюлис".

– Ее еще и трахать можно. – вставился Шастри.

– Да ну. – поморщился Руфа. – В ней что-то крысиное.

– Точно. – согласился Фанарин. – Англичане на морду страшные.

После Госпремии Юра переключился на исследование горения.

Что нам известно о горении?

По легенде Прометей серьезно пострадал за факт передачи огня людям. Как нам объясняла историчка в пятом классе: боги ничего не дают людям даром, на Олимпе считали, что кто-то должен платить по счетам.

Горение – процесс самопроизвольный. Стоит лишь поджечь, а дальше только успевай дровишки подкладывать.

Юра разъяснял нам на пальцах:

– Горению предшествует взрыв. Большой или маленький. Глядите, как мы зажигаем спичку. Трем серную спичечную головку об, обмазанную той же серой, спичечную коробку. Инициируем небольшой взрыв.

По ЦТ в "Международной панораме" выступает политический обозреватель "Известий" Александр Бовин. Он предрекает:

– С избранием на папский престол кардинала Войтылы костел может взорвать Польшу.

Как там насчет костела – надо еще посмотреть, только учительница

Надя Шевелева из "Иронии судьбы" взорвала порядок в семье Лала

Бахадур Шастри.

Марьяш прессует мужа из-за Барбары Брыльски. Стоило Нурхану при очередном повторе фильма произнести: "Чудесная женщина эта Барбара

Брыльски!", как тут же получил от татарчонка дуршлагом по голове.

– А-а, тебя уже и на полячек потянуло! Пусть эта Брыльская только приедет в Алма-Ату, – я ей сделаю!

Шастри то ли нравится, что его ревнуют к Брыльски, то ли сам поверил, что с артисткой у него может что-то получиться.

Когда Марьяш наведалась в институт с жалобами на актрису, то Хаки и я не преминули заняться диверсионной работой.

– Ты за Нурханом в оба гляди, – предупредил я Марьяш, – Может

Барбара Брыльски с ним уже переписывается.

– Да,. да… – подхватил Хаки и напомнил. – Знаешь, полячки маленьких любят.

– Почему? – Марьяш обратилась в слух.

– Маленькие они порочные. Полячкам только порочных и подавай.

Муж и жена – одна сатана. Марьяш раздула ноздри точь в точь, как

Шастри и закричала:

– Маленьких любят! Порочных ей подавай! Развратница!

Будет людям счастье,

Счастье – на века!

С коммунистической бригадой,

Мы снова вместе – впереди!

Со знаменами предприятий-победителей социалистического соревнования на сцену театра Лермонтова выходили знатные люди

Советского района. Жаркен Каспакович привел меня с собой на слет передовиков.

"Сегодня мы не на параде, а к Коммунизму на пути…".

Поддатый Каспаков притопывал ногами в такт маршу коммунистических бригад. Без приглашения прошел на сцену поздороваться с секретарем

Советского райкома партии директор гостиницы "Алма-Ата".

Поздоровался и остался на сцене.

– Этот везде вперед лезет, – проворчал Каспаков, огляделся вокруг и сказал. – Пошли в буфет.

В буфете хлопнули по сто пятьдесят шампанского.

– Твой отец просит, чтобы я тебя в партию протолкнул, – икнул шампаневичем Жаркен Каспакович.- Я ему говорю, ваш сын годами не платит комсомольские взносы, на него жалуется Нуркин (секретарь комитета комсомола института), ни в какой общественной работе не участвует. Как такого толкать в партию?

Я недовольно напомнил.

– Нуркин не говорил вам, кто стенгазету оформляет?

– Ты это… брось. Подумаешь, нарисовал к празднику портрет

Ленина и все что ли?

– Нуркину нравится, как я рисую Ленина. Сам-то он, какую работу ведет? Поручения раздает и у знамени Победы фотографируется.

– Хватит! – парторг КазНИИ энергетики строго посмотрел на меня. -

В тебе много желчи. Ты знаешь об этом?