Да, это была не игра. То, что происходило на поле было выше человеческого понимания.

Бразильцы не смутились. Вдобавок ко всему вратарь венгров так и не сумел справиться с самим собой. Отбил несильный удар прямо перед собой и один из бразильцев добил мяч в ворота.

1:1.

Мы очнулись. Чудес на свете не бывает.

Человека видно по походке издалека. Наконец зажегся Флориан

Альберт. В Ливерпуле пробил его звездный час.

Выверенными, плассированными ударами раз за разом он отправлял

Бене пытать удачу. И в тот вечер Лайоша Бене никто бы не смог удержать. Ветер победы дул в его паруса.

Бене получил мяч от Альберта и на противоходе обошел защитника.

Не входя в штрафную, он косым, – справа-налево, – резанным ударом направил, по роковой для бразильцев дуге, мяч. Шедший из глубины поля Фаркаш не опоздал. С полупрыжка, оттянувшись корпусом назад, обводящим ударом он наказал Мангу.

О-о-о!!!

Нет, футбол это не игра и даже не жизнь. Разве такое возможно в жизни?

В предвкушении победы венгры стали пятиться к своим воротам.

Получил повреждение Кальман Мэсей. Бразильцы заторопились. Страх перед двукратными чемпионами мира был сильнее меня. Я боялся, что еще чуть-чуть и венгры дрогнут, сломаются.

Бене вновь продрался по правому краю и его сносят в штрафной.

Пенальти?

Да. Пенальти.

С повязкой через плечо к мячу подходит Мэсей. Несколько венгров не выдерживают, закрывают лица руками, кто-то отворачивается.

Холл в "Лесных далях", как и стадион в Ливерпуле, умер как один.

Капитан венгров поправил мяч, разбежался. Удар. Гол.

Потом началось и продолжилось. Мушкетер Флориан Альберт с невозмутимой безупречностью графа де Ла Фера нанизывал на шпагу одного за одним сникших гвардейцев кардинала – бразильцев. Альберт то подбирал под себя мяч, то держа на невидимой привязи, отпускал его далеко от себя. Все у него получалось. И он делал все, что хотел.

Дядя Боря много не говорит. Он делает. Дядя устроил посещение

Мавзолея Ленина без очереди. Коля, дочь управляющего Госбанка республики Бондаренко и я ждали дядю Фархата. Друг дяди Бори работал в Верховном Совете СССР. Очередь к Ленину начиналась в

Александровском саду, змеилась мимо Музея революции и неторопливо втекала на Красную площадь. Вообще-то ничто не мещало нам, как всем, с утра занять место в общей очереди. Ничего бы с нами не случилось.

Однако без очереди лучше и дядя Боря хорошо понимал, как важно дочери Бондаренко и племяннику по приезде в Алма-Ату похвастаться перед друзьями: "Я и в Мавзолее побывал без очереди".

Дядя Фархат вышел из Кремля, и, подойдя к офицеру, молча показал бордовую кожанную корочку с золотым тиснением "Кремль". Офицер кивнул и так же взглядом пасанул нас другому офицеру. Старший лейтенант выбросил руки в разные стороны, вошел во вступавшую в

Мавзолей очередь и наклоном головы сделал нам троим знак: "Вставайте".

Мы вошли в Мавзолей Ленина.

Через неделю дядя Боря за ужином сообщил:

– Завтра в одиннадцать вы должны быть на Красной площади… Я договорился с ребятами… Побываете в "Музее-квартире Ленина в Кремле".

Когда он успевает со всеми договариваться и, главное, не забывать об обещаниях?

Мы без очереди осмотрели уже и Бородинскую панораму. В

Музей-квартиру Ленина в Кремле не хотелось.

– Дядя Боря может не надо в музей?

Мамин брат не согласился со мной.

– Надо. Обязательно надо. Заодно и Кремль изнутри увидишь…

Музей "Квартира Ленина в Кремле" находится в здании Совета

Министров. Туда кого попало не пускают.

Наташа Бондаренко поддержала дядю.

– Правильно.

Дочь бывшего начальника дяди Бори училась в седьмом классе.

Неделю назад прилетела посмотреть Москву и тоже жила у Сабдыкеевых в

"Лесных далях".

Дядя Боря на два года младше мамы. Про таких, как наш дядя Боря, папа говорил: "Пьян да умен – две выгоды в нем". Фронтовик. После войны окончил техникум, позже финансовый институт в Ленинграде.

"Атлетико Байдильдао" – человек-сфинкс.

Ему битый час рассказывали о том, как по пьяной лавочке поливал его грязью заместитель управляющего Областным банком. Рассказывали не просто так, а для того, чтобы дядька сделал поганцу вливание. Ему приводили слова, какие не пожалел для Сабдыкеева областной банкир, а дядя Боря молча читал газету.

Подчиненный закончил передавать агентурное сообщение и спросил:

– Что скажете Байдулла Сабдыкеевич?

Дядя Боря оторвал взгляд от газеты и сквозь очки сказал докладчику про злоречивца:

– Он собака такой. Я его давно знаю.

И продолжил чтение газеты.

В маминой палате пополнение. Черноволосая, с живыми глазами, грузинка лет пятидесяти.

– Ты какие газеты читаешь?

– "Советский спорт", "Футбол", "Комсомолку".

– Читаешь ли ты "Известия"?

– Не всегда.

– А читал ли ты репортажи Стуруа с чемпионата мира?

– Еще бы. Стуруа хорошо разбирается в футболе.

– Да ты что?! – женщина широко улыбнулвсь. – Как он красиво пишет! Как здорово написал он про бразильцев! "Она умирала на далеких берегах…". Как хорошо…

Она пододвинула ко мне тарелочку с апельсином и конфетами:

– Ты почему не кушаешь? Не стесняйся.

Рыжеволосая разговаривала с матушкой.

– Где ваш муж работает?

– В управлении делами Кремля.

В этот момент зашла медсестра и сказала матушке.

– Звонил из Горького ваш брат… Справлялся о здоровье, передавал привет.

Дядя Боря поехал в Горький за машиной для постпредства.

Черноволосая спросила маму:

– У вас брат золотой?

– Золотой.

– А сноха? – Черноволосая приоткрыв рот, внимательно смотрела на маму. – Серебряная?

– Серебряная. – нехотя согласилась мама.

Женщина взяла меня за руку:

– Кем ты хочешь стать?

– Раньше хотел стать футбольным комментатором. Сейчас не знаю.

Вмешалась мама.

– Он станет как его дядя постпредом.

Соседку мамин прогноз не устроил.

– Зачем же постпредом?- И, глядя мне в глаза, уточнила. – Если на то пошло, тогда уж лучше полпредом. Чрезвычайным и полномочным представителем нашей страны. – Она перевела взгляд на маму. – А вообще это не так уж и важно кем станет ваш сын. – И снова взяла меня за руку. – Правда?

– Э-э… Наверное.

Здесь на моей памяти единственный раз похвалили маму за ее детей.

– У вас хороший мальчик!

– Очень хороший мальчик. – горячо поддержала ее рыжеволосая.

Очень хороший мальчик стоял перед директором и завучем нашей школы.

Директор Николай Александрович и завуч Ефим Исакович премного недовольны мной.

– Думаешь, мы не знаем, чем ты занимаешься? – Директор сверлил меня сине-рыжими глазами. – Ты отбираешь деньги у одноклассников…

Кто меня заложил? Николай Александрович Мартемьянов не давал опомниться. Ефим Исакович Землянский, которого школьный народ звал

Ефимом, не отставал от него. Мне ничего не оставалось, как сказать:

– Отбирать деньги меня заставляет Ш.

Директор и завуч переглянулись. Выглядело правдоподобно. Ш. – десятиклассник лихой, Николай Александрович и Ефим и сами бы по его приказу с удовольствием обложили бы податями не только школьников, но и учителей. На Ш. повесить можно все что угодно. Только бы директор и завуч не заложили.

Мартемьянов вел химию. После войны работал председателм райисполкома, в Гороно и с 53 года директорствовал в 55-й школе, где учился Ситка Чарли.

Ефим Исакович Землянский вел математику с 5-го по 8-й класс.

Гонял нас за курево и прически. Поймает в туалете с сигаретой и давай коронное: "Ах ты турок этакий!". Турок у него хуже немца.

За прическу Ефим гонял Мурика Акишева и Ирка Молдабекова. Мурик отпустил длинные, под битла, волосы, и завуч отправлял его с уроков в парикмахерскую: "Если вернешься на стриженный – возьму ножницы и сам подстригу тебя под ноль". Акишев, огрызаясь, уходил с уроков.