Возвращался не стриженный, но Ефим так и не решился взять взять в руки ножницы.

Ирк Молдабеков в битлы не рядился и обрастал до первобытной волосатости по иным причинам. С ним завуч тоже намучился.

Мартемьянов, как и Ефим, педагог речистый, великолепно объяснял свой предмет. Но против Землянского выглядел немного скучноватым.

…Ложный донос на Ш. удовлетворил директора с завучем.

– Как брат?- спросил директор.

– Так же. Болеет.

– Э-эх… Какой парень…

– Чем болеет его брат? – заинтересовался Ефим.

– У него внутреннее…- Мартемьянов замялся.

– Внутреннее…?

– Ну… Он душевнобольной.

Девятый "Е" класс особый. Другие классы имели более-менее пристойную профессиональную ориентацию: химики, телеграфисты. Мы

"ешники" слесари-сборщики низковольтной аппаратуры. Класс на 80 процентов из пацанов. Девчонкам с нами было не легко. Пацаны у нас подобрались гайдаровского типа: огонь-ребята.

Первый из них – Бика Халелов.

Пришел к нам Бика из 56-й школы и жил рядом с оперным театром.

Халелов крепкий биточек, два года занимался у Кадетова. Запугать его не просто и мне в дальнейшем пришлось бы ему много доказывать, если бы он сам, повернувшись с сигаретой в школьном туалете удивленно не спросил: "Так ты Нуртаса брат?".

Мы подружились.

А как же Вася Абрамович? Никак. Я отошел от него на какое-то время, а позже он куда-то пропал и я его уже не искал.

С Омиром я учился с 8-го класса, где он застрял на второй год из-за математики и физики. Отношения с Омиром дружбой назвать язык не повернется. Обращался с ним я небрежно и он все время напоминал:

"Я тебе столько добра сделал…А ты…".

Парень он неплохой, но видимо было в нем что-то такое, если я мог не придавать никакого значения сотворенному им для меня добру. Омир пропадал у нас дома допоздна и на вопрос " не пора ли тебе дружочек домой?" неизменно отвечал: "А меня дома не ищут". Ну это он загибал.

Дома его всегда ждали, и если Омир надолго пропадал, то родители активно звонили по друзьям-приятелям, искали, где мог задержаться мой одноклассник.

Против дружбы с ним выступали папа и матушка. Почему Омир не нравился им, тоже не могу понять. Отец одноклассника поэт, знаком с нашим Валерой давно и по идее нам с Омиром бы дружить и дружить на паритетной основе. Но равноправия не получалось.

Кенжик после восьмого учился в "А" классе и мы охладели друг к другу. Ничего особенного. Он по прежнему все так же, как и в третьем классе, бурчит, критикует и время от времени обращается за защитой.

Кенжик пришел к нам двор жаловаться на Таракана. Моему соседу мало сторонних девок, усатый взял в оборот Батимку. Про тараканьи проделки Кенжик наслышан и ему обидно за сестру.

– Я предупредил Батимку и… хмыря этого, что скажу тебе.

Кенжик переоценивал мои возможности. Таракан хоть и трухалей, но он ровесник Шефа и я при всем желании никак не мог запретить усатому ходить с сестрой друга детства. Хотя Батимку жалко. Задорная, прозрачная девчонка. Учится на химфаке в КазГУ, с ее данными республиканским комсомолом бы руководить, а вышло так, что хуже не придумаешь. Все-таки девки дуры, почему и любят отпетых дураков. На первый взгляд, Таракан не дурак. Говорит дельные вещи, что-нибудь невпопад никогда не брякнет. Но дурака, за какими бы умными словесами он не прятался, с головой выдает напыщенность. А наш Омар

Шариф напыщен до индюшачьей важности. Батимка же девчонка умная, но и она не устояла перед соблазном правильных черт физиономии Таракана.

Через день Таракан с Батимкой вызвали меня во двор. Глупо было бы думать, что Таракан испугался меня. Сосед чувствовал, предвидел, чем обернется для Батимки связь между ними и в дальнейшем не собирался отвечать за нее. Побалуется и бросит. Вот это то и ощущение неправоты и довело его до разговора со мной. Он и Батимка наперебой ругали Кенжика и я понял, что Батимка любит Таракана и ничего тут не сделаешь.

Познакомил их Галимжан, старший брат Пельменя. Галимжан с

Пельменем дальние родственники Кенжику с Батимкой. На родственных началах Галимжан и создал у себя в квартире условия Батимке с

Тараканом.

Пельмень рассказывал:

– Целку Батимке Таракан взорвал у нас дома.

Потеря невинности когда-то должна произойти и дело не только в ней. Серьезно пить Батимка начала как раз с тех пор, как стала женщиной. Разумеется, Таракан насильно не вливал ей в рот алкоголь, но все равно было б лучше держаться ему подальше от Батимки.

Следующий раз я встретил ее в 96-м году и, увидев своими глазами, что с ней стало, вспомнил сентябрь 66-го.

В первое воскресенье октября Бика позвонил с утра. Он звал к кентам в парк.

– Не могу. На базар с матушкой иду. Сам приходи ко мне после обеда.

– Добро.

По дороге на Зеленый базар мама обещала зайти к Шарбану. Клара вернулась домой после одиннадцати. Шарбанка донесла, что племянница побывала в ресторане, а на ее замечания чихать хотела.

Первенец дяди Бори Клара училась на первом курсе и после Москвы

Шарбанка для нее была пустым местом.

Клара занимала двуспальную кровать Шарбанки и ее мужа Казая.

Сейчас отсыпалась после вчерашнего. Матушка подняла племянницу тумаками и криком: "Акесын тантайым!".

Шарбану бегала вокруг кровати, мама кричала, Клара плакала.

Отведя душу, мама зашла в шарбанкину столовую. В комнате на полу, привалившись спиной к дивану смотрел телевизор старший сын Шарбанки одиннадцатилетний Талап.

Мама спросила о чем-то, Талап безотрывно от телевизора ответил. В ответе племянника матушке померещилась непочтительность. Она подошла к Талапу, свалила оплеухой его на пол и принялась методично утрамбовывать моего двоюродного брата ногами.

В спальне ревела Клара, в столовой – Талап. Получался дуэт.

На столе в табаке недоеденный с вечера бешбармак. Тесто по краям ссохлось, свернулось в трубочки. Продолжая утаптывать визжащего

Талапа, мама не спеша перебирала левой рукой мясо. Отобранные куски она неторопливо и тщательно пережевывала.

Забрасывая в себя мясо, мама о чем-то задумалась, нахмурилась. И долбанув под финиш ногой по спине Талапа, скомандовала: "Жилдам орамал акель!". Талап быстрее собственного визга помчался за полотенцем в ванную.

На базаре ее поджидала радость. Горисполком запретил торговать мясом дороже трех рублей. На всх ценнниках мясных рядов стояла цифра 3.

Матушка тыкала мясо большой вилкой. Вот это мне давай, еще вот это. Мама отобрала лучшие кусманы и собралась рассчитываться с мясником по горисполкомовской цене – три рубля за кило. Мясник улыбнулся и объяснил: на ценник не надо обращать внимания.

– Как это? – удивилась мама. – Тебе что приказ горисполкома не указ?

– Приказ для отвода глаз. – сострил мясник.

Очередь возмущенно зашумела. Взяла лучшие куски и еще дурочку изображает.

Я шепнул маме на ухо:

– Мама, завязывай парафиниться…

– Сандалма! – Мама подняла крик. – Иди за милицией!

За милицией идти не пришлось. Сержант стоял поодаль и наблюдал за перепалкой. Он подошел и сделал так, чтобы всем стало хорошо.

– Апай, что вы тут устроили? Платите по три пятьдесят… Набрали одной мякоти и кричите…

Мама посмотрела на сержанта так, как будто подловила его на растлении несовершеннолетних. Вздохнула и поперла на мусора буром.

– А…а… Одна шайка! Как твоя фамилия?

Сержант понял, что дал маху и заорал на мясника.

– Кто тебе дал право не выполнять решение горисполкома? – он метнул быстрый взгляд на маму и добавил. – Продавай по три!

Бика с Джоном раскумарились.

– В экспедиции у одного уйгура купил башик опия. – рассказывал

Джон. – Привез домой. Не знал как его принимать. Сашка Остряк сказал, что лучше размешать в чае…

– Накрыло? – засмеялся Бика.

– Там совсем другой торч… – ответил Джон. – Офонарел от него.

Что было – не помню… Через два дня стал слышать голоса. Чуть с третьего этажа не выбросился.