Не прошло и недели, как он ожил и вновь замелькал.

В последний раз Галя пришла к нам следующим после моего дня рождения вечером. Единственная из всех она сделала мне подарок – толстый сборник стихов Маршака.

Больше мы ее не видели. Братья пытали Доктора, но он так и не признался, чем обидел ее. Галя много чего могла ему простить.

Значит, произошло что-то нечто серьезное, после чего Доктор про Галю не сказал ни одного слова.

Всего каких-то десять дней назад все было многообещающе идиллически. Доктор на кухне в общей тетради старательно обводил буквы "Галия, Галя, Галочка…".

Приближалась сессия и матушка теребила Доктора:

– По сопромату зачет сдал? Политэкономия где?

Брат жаловался на трудности. Подзапустил, отстал. Надо бы позаниматься с умными ребятами. Но в общежитии всегда народ. Не сосредоточишься. Мама удивилась. Кто тебе мешает позвать умных ребят домой? Закроетесь в столовой, мешать никто не будет.

Доктор возликовал и сказал маме, что с ним согласилась заниматься ленинская стипендиатка. Мама обрадовалась больше Доктора и спросила:

"А по ТММ она тебе поможет?". "Да, – ответил Доктор, – и по ТММ поможет".

– Уф, как хорошо… Она слышала, что ТММ (теория машин и механизмов) расшифровывается студентами как "тут моя могила", почему и добавила – Слава богу.

Для ленинской стипендиатки Вера Горячева была излишне хороша. Но держалась умно.

Вера кушала пельмени, когда мама принесла из спальни рулон ватмана.

– Такая бумага пойдет?

Горячева вытерла салфеткой руки, пощупала ватман.

– Бумага очень хорошая.

Шеф, Джон и я были в курсе какое ТММ ожидается в столовой. Доктор велел Джону спрятаться на балконе и оттуда подсекать за курсом ТММ.

Джон не дождался выхода из комнаты Веры, чтобы проскользнуть на балкон. Первое занятие по ТММ проходило два с половиной часа.

Матушка часто повторяла: "Меня не подведешь". В смысле не проведешь. Вера ушла с Доктором, мама позвонила Боре Расновскому:

"Борис, ты знаешь ленинскую стипендиатку Веру Горячеву?".

Боря староста группы и ему полагалось знать всех. О Вере

Расновский ничего не знал, но догадался. Ответил, что всех девушек с потока не может знать. Про ленинских стипендитов все же не стал отпираться. На факультете есть такой. Он единственный и это парень.

Почему мама учуяла, что ее пытаются подвести? Вера сделала все правильно. Оделась со вкусом, никакой краски на лице. Матушку сбила с толку ее деловитость. Верина четкость, обязательность резко контрастировали с беспечной задумчивостью Гали.

Мама любила прихвастнуь и знанием людей. Дворового собутыльника

Доктора – Алима Кукешева невзлюбила в открытую. Алим младше Доктора на несколько лет, чувак, хоть и недалекий, но парень как парень – из тех, что ловят торч от самого себя. Доктору матушка наказывала про

Алима: "Ты с ним не ходи. Он – продажный, завистник".

Про Алима мама не ошибалась. Ей даже не понадобились угрозы -

Алим с удовольствием и в подробностях рассказал правду о Вере

Горячевой. Приехала Вера из Горького, ни в каком институте не училась и всерьез замыслила женить на себе Доктора.

Мама возмутилась: как, бродовская проститутка посмела выдавать себя за ленинскую стипендиатку? Она с опозданием включила сирену.

Когда папа узнал правду о Вере Горячевой, то зло усмехнулся и сказал про Доктора: "Шожебас".

Что до Алима, то Доктор и не думал обижаться на него. Порывать не помышлял, продолжал проводить с ним время.

Алим потерял отца в раннем детстве, школу бросил в восьмом классе. Жил с матерью и старшим братом. Как-то в расстроенных чувствах его прорвало и он сказал: " Был бы жив отец, – всем показал бы кто я такой". Отец Кукешева после войны работал в ЦК, и как знать, будь он жив, Алим и вправду бы показал себя. Отца Алим помнил плохо и, верно, если что и унаследовал от него, так это желание выбиться в люди. Выбиться в люди по Кукешеву означало заделаться начальником.

При том, что мама откровенно презирала Алима, тем не менее она не считала собутыльника сына пустым человеком. Мы возвращались с ней с базара и навстречу нам пылил Кукешев. Разговорились и матушка ему в лоб: "Алим, ты хоть и придурковатый пройдоха, но знаешь чего хочешь.

Молодец!".

Алим надулся как сеньор Помидор.

– Ага… школу вечернюю закончу… В МИМО поступлю.

"Девочка ищет отца" фильм про белорусских партизан, про командира отряда, про маленькую девчонку. Дети ищут отцов и в мирное время.

Я катался на горке. Мама позвала домой.

– Из госпиталя звонил Кулдан. К нему приехала дочь. – сказала она.

– Какая дочь?

– Роза из Ташкента, Город не знает, идет к нам по Мира. Встретишь и проводишь к нам.

Я скользил по укатанной горке и время от времени поглядывал на прохожих. Дочь дяди Кулдана подойдет сверху, не прозеваю. Катался я с полчаса, но никакой девушки не увидел.

Я поднялся домой.

– Я смотрел и смотрел… Никто не пришел.

Мама засмеялась.

– Хорошо ты смотрел… Вот она… Наша Роза…

На кухне и впрямь сидела Роза. Она улыбалась.

Мама удивлялась дяде Кулдану.

– Кандай акмак, мынау Кулдан. Такая дочка у него…Ой бай, ой бай…

Я привязался к Розе и ходил за ней по пятам. Меньше стал болтаться на улице только лишь потому, что в доме теперь Роза.

Она мало что говорила. Больше слушала. Мыла посуду и слушала.

Готовила обед и слушала.

Где бы мы с ней не появлялись, на нее все обращали внимание.

Выбирали с ней виноград на базаре – на нее пялили глазы торговцы. На нее глазели Таракан, Галимжан – первые стиляги нашего двора.

– Узбеки за копейку готовы часами торговаться. – заметил папа.

– Да, – ответила Роза. – еще они любят получать все даром.

– Это любят все. – уточнил отец.

Мама надоедала дяде Кулдану с вопросом: "Когда позовешь дочку домой?".

Кулдан тянул с приглашением. Оправдывался болезнью тети Зины.

Мама напомнила ему, что Розе нет никакого дела до Зины, – дочь хочет видеть отца.

Сходила Роза к дяде Кулдану с родителями

Вернулись они быстро. Роза держала ладонь на лбу.

– Понравилось? – подбежал я к ней.

– А-а… – Роза презрительно сузила губы. – Девочки его встретили хорошо. Но Зина… – Роза всхлипнула. – Эта… Зина ослепила отца.

– Что? Развыступалась?

– Нет. – Роза смахнула слезу.- Лишнего она ничего не говорила.

Только три раза глянула на меня. Но как!

На гандбольных площадках зооветеринарного института (зовета) старшие пацаны играли в футбол.

Центровские пацаны потешались на зоветовцами. Приезжие студенты, все как один, казачата, сбившись в кучу, представляли для нас неведомый, непонятный мир сообщества, жизнь которого протекала исключительно по законам бесконтрольных инстинктов.

Неизвестно с каких пор, рассердившись, русские обзывали казахов калбитами. Не всегда, но за калбита можно было схлопотать. Имелось для нас, казачат, и более доходчивое завершенной обобщенностью, понятие. Зверек. Если калбита можно было, хоть и с трудом, но проглотить, то "зверек" всегда ставил любого из нас на место.

Казалось, словцо это, брошенное вскользь, с оттяжкой, выворачивало исконную, природную нашу изнанку, первородную суть. После того как тебя притормозили "зверьком", можно никуда не спешить, не рыпаться.

Это был финиш, после которого, хочешь, не хочешь, руки сами собой опускались.

Мне казалось, что зоветовские студенты не способны проникнуться значением и смыслом слова "зверек". А то с чего бы они ни при каких обстоятельствах никогда не изменяли своей природной непосредственности.

Самый приметный из зоветовцев Коля, маленький и черный, как антрацит, казачонок. Спереди на красной майке у Коли выведено черными буквами АЗВИ, на спине – цифра "5". Наши пацаны называли его

"АЗВИ – пятый номер".

Со скамейки дворовые ребята кричали:

– Коннобалетная школа – вперед! Бей!

Сарым Салыков чуть не заработал от "АЗВИ-пятого номера". Сарым крикнул Коле: "Чомбе, давай!". Хуже Чомбе могли быть только Мобуту с