Динмухаммед Ахмедович, сросшийся с генерал-губернаторским креслом, полагал, что власть в республике принадлежит лично ему и, что, назначая того или иного человека на место возле себя, дарит он от своего имени высокое положение, за что тот должен быть преданным ему до гробовой доски. В то время как назначенец на самом деле думает по-другому. Его осеняет сатанинская мысль: "С чего это он взял, что в нашей партии власть исходит от единственного человека? Заблуждается, глубоко заблуждается генерал-губернатор. Когда-то его самого избрали в руководители.

Наверное, он и не вспоминает об этом. А зря. Потому, как когда-то и его можно тем же Макаром убрать с поста. Все обыденно, все просто".

Только человек чрезвычайно проницательного ума, смолоду изведавший самых сильных дъявольских искушений, может разгадать подлинность намерений своего окружения. Именно таким человеком был

Сталин. Будучи, возможно, и сам сатаной, он преотлично знал, чем заняты головы его соратников. И чтобы не забывались, не мнили о себе

Бог знает что, он время от времени крепко одергивал их. И его приближенные, челядь пребывали уже не просто в беспокойстве за свое положение, они тряслись от страха за собственную жизнь. Где уж там помышлять о захвате власти?

… Летом 78-го внезапно ушел из жизни секретарь ЦК КПСС

Кулаков. Гадать, кто займет его место не было нужды. По традиции руководил в стране селом выходец из Ставрополья. Сам покойный секретарь в свое время покомандовал тамошним крайкомом партии. В крае издавна сложился обычай опробывать наиболее передовые методы ведения дел в сельском хозяйстве. На момент смерти Кулакова гремел по стране ипатовский метод. Что-то вроде злобинского подряда в строительстве. Поэтому по укоренившейся привычке Москвы назначать на село ставропольца и место Кулакова должен занять секретарь крайкома Горбачев.

По всей видимости 47-летнему Горбачеву с одной стороны и легко, а с другой и трудно было освоиться с новым для себя кабинетом на

Старой площади. Легко потому, как его врожденная обходительность не могла не быть по душе чувствительным, стареющим членам Политбюро. А трудно потому, что разница в возрасте с соратниками Брежнева могла сыграть роковую роль для его карьеры.

…Те, кто в том далеком 78-м году не разглядели в нем могильщика коммунизма в Европе, должно быть предполагали, что с ним

(с Горбачевым) произойдет обыкновенная для партии история. Пройдет время, перспективный секретарь постареет, превратится в дежурного соратника один за одним начавших покидать этот мир соратников. В

78-м никто не мог знать, сколько амбиций скрывалось за любезной предупредительсностью нового секретаря ЦК по сельскому хозяйству"

Заманбек Нуркадилов. "Не только о себе".

– У Зямы отец умер. – сказал Шастри.

– Когда?

– Вроде как вчера.

В номер зашел среднего возраста небольшой крепыш с пакетом. В пакете жареная курица.

– Борис Федорович, познакомься с братишкой.

– Манаенков, – пожал руку крепыш.

– Почитай выступление Бориса Федоровича на Пленуме, – Шастри развернул Казахстанскую правду".

– Оставь, – Манаенков выхватил из рук Шастри газету и бросил на кровать.- Лучше выпьем за знакомство.

Стук в дверь.

– Роман? Заходи.

– Рейнгольд Литтман. – пожал руку и сел в кресло высокий, сорока лет, мужик в синем костюме с депутатским значком и медалью "Серп и молот".

– Тоже из Балхаша?

– Из Сарани. Шахтер.

– Роман, как гегемонится? – спросил Шастри.

– Пойдет.

"Надо сходить к Зямке". – подумал я и спросил Шастри: "Когда пойдем к Зяме?".

– Мы сейчас пьяные. Неудобно. – ответил Шастри. – Давай завтра.

Из-за туманов неизвестно когда улетим. В справочной аэровокзала велели звонить через каждый час. Шастри заночевал у меня. С утра он,

Шеф и я пьем спирт.

Пришел Хаки.

– Слыхали о зямином отце? – спросил Хаки.

– Он умер.

– Не просто умер. – сказал Ташенев. – Ему голову отрезали и унесли.

– Что-о?!

– Да. – Хаки рассказывал с невозмутимостью криминального репортера. – Мать Зямки пришла с работы, на полу везде кровь, а в ванной отец Толика без головы.

– Кто это сделал? – спросил Шеф.

– Сначала думали, что его убили из-за марок… На работе ломали голову: "Зачем и кому нужно отрезать голову старику?". – Хаки поправил очки. – Марки действительно исчезли. Потом доперли, что не марки причина. Потому что вместе с головой, с марками исчез и Валерка.

– Что за Валерка?

– Зямин старший брат.

Господи, только не это… Я про себя молил Хаки замолчать. Мне стало до дрожи нехорошо, и до безумия не желалось верить, что сделал это брат Зямы.

Меж тем Хаки продолжал:

– Шизики они хитрые. Отрезал голову, для вида забрал марки и дал деру…

Бедный Зяма. Бедный, бедный…

– А тебя я знаю давно. – Хаки наконец сменил тему и улыбнулся

Шефу. – Мне мой двоюродный брат рассказывал, как ты в шестьдесят втором вышел драться против Дышлы, Маркина и Нечистика.

– А это что ли… – Шеф усмехнулся. – Нет, с Нечистиком я не дрался. Но Дышлу и Маркина, было дело, я буцкал обоих, а они позвали

Нечистика.

– Все равно. Дышла и Маркин мужики здоровые, мастера спорта.

Раньше Хаки не говорил мне, что он, кроме Ситки и меня, знает со стороны и других моих братьев.

Как там Зяма? Что с ним? Хаки говорит, что от институтских на похоронах был Муля. Толян мужик бывалый. Но такое и не всякий бывалый снесет. О том, что стряслось в его семье не то что говорить не хочется – думать нельзя. .

Гидролизный спирт не только сушит рот, он, как и предупреждал

Зяма, чреват поперечными напряжениями. Пробовал перебить вином, стало еще хуже. Шастри и Даулет на завод ездят без меня. Обливаюсь холодным, липким потом, и мерзну под теплым одеялом. Не сплю вторые сутки. Сверлят думки, плавно перетекающие в кошмарики.

Вспомнил о папе. Надо позвонить домой. Дрожащими руками натянул на себя одежду и побрел на переговорный пункт.

– Как папа?

– Ничего. На следующей неделе выписывается.

– Язык не заплетается?

– Вроде нет.

Хорошо если так. В башке ухнул репродуктор: "Внимание…!".

Во как меня кидает. Надо бросать пить! Все. Завязываю.

Скоро Новый год. Что я здесь делаю? Шастри и Даулет обойдутся без меня. Надо сваливать. На самолет перед праздниками билет не достать, да и после туманов о самолете слышать не хочу.

Покачу-ка я на автобусе.

… В салоне "Икаруса" темно и тепло. Скорость по заснеженной трассе сняла остатки гидролизно-поперечных напряжений во лбу.

Пассажиры спят. Мне бы тоже не мешало поспать. Успеется. Потянуло сигаретным дымком. Курил водитель. Я прошел вперед, встал рядом с шофером.

– Можно и мне покурить? Я аккуратно.

Водитель кивнул головой. Справа от него работающий транзисторный приемник. Маяк передавал концерт по заявкам. Дорога до первой остановки в Уч-Арале прямая как стрела. Автобусные фары кроме снежных сугробов из темноты ничего не выхватывают. "Фергиссмайннихт, незабудки…". Что со мной? Откуда незабудки с фергиссмайннихт? Не могу вспомнить. С чего полезли незабудки?

Негромко пело радио. "Не знал, как это хорошо ехать глубокой ночью под музыку", – думал я. Отходить от водителя не хотелось.

Погода – это ты…

Туманы в Алма-Ате рассеялись, снега по-прежнему нет. Прилетел из

Москвы Саян Ташенев. В Москве, рассказывал он, месяц стоят холода, стены домов промерзли насквозь, жители обогреваются у газовых плит и электрообогревателей. Колотун установился в конце ноября, обогреватели в итоге дали прыжок нагрузки, как результат, – полетели предохранители, один за одним пошли каскадные отключения электричества, встали насосы, вода в теплосетях обратилась в лед.

Мощность всех теплоэлектроцентралей Мосэнерго равна совокупной мощности всех электростанций Казахстана. Месячные холода разбили в пух и прах управляемость энергосистемой. Несколько десятков ТЭЦ теперь сами нуждаются в помощи извне. Холодно и в соседних с