– И обязательно накажите Сайтхужинова, – добавлял Иоська. – За всю свою жизнь я ни разу не встретил ни одного хорошего татарина.

Сайтхужинов издевался над вами и мать твоя правильно бомбит прокуратуру.

Иоська предлагает начать с Меченого. Омаров виноват в том, что организовал притон. За то, что он принял Шефа за Бисембаева, я тогда нисколько не виноватил Меченого.

– Обознался он с перепугу… – говорил я.

– Да ты что! – вскипал Ким. – Как можно обознаться? Чтобы убедиться в том, что перед тобой, не живой человек, а труп, надо к нему приблизиться, хотя бы потрогать его. Ты должен понять простую вещь. Омаров договорился с Бисембаевым, чтобы тот смылся. Еще день-два и Нуртаса бы похоронили в общей яме и продолжали искать, как убийцу Бисембаева… Ты хоть это понимаешь?!

– Понимаю.

– Когда Омарова выпустили из КПЗ, он пошел к этим… Котовым и увидел там Бисембаева. Тот никуда не смылся. Вот тогда-то Омаров понял, что Бисембаев подвел его и пересрал за себя. Снова побежал в ментуру. Сказал, что якобы перепутал.

"Это ж каким характером надо обладать, чтобы устроить инсценировку с обознайством. – думал я. – Нет, Меченый хлипкий старикан. Поднять спектакль ему не по зубам. Потом, он никуда от меня не уйдет. Рано или поздно я его достану. Надо искать тех, кто убивал Шефа вместе с Бисембаевым".

Матушка солидарна с Ким?м. В?первопричи?? организл Ми Меченым убийства она выдвигала квартиру. По ней, Омаров тяготился пребыванием в квартире Бисембаева и, желая как-то от него избавиться, спровоцировал Шефа на избиение щипача. Специально разработанного плана у Омарова не было, но все его действия, разговоры и подтолкнули Шефа с Бисембаевым к 27 февраля.

Определенная сермяга в рассуждениях мамы есть. Она не знала, что сыр-бор разгорелся из-за Надьки. Меченый рассказал Шефу о драке, отлично зная, что он так это не оставит. Если бы мама знала и о роли

Надьки, то картина у нее бы сложилась и вовсе целостной, убедительной. Но опять же, из-за квартирной чепухи затевать убийство, – не слишком ли? Не слишком, убеждала меня матушка, – на кону стояло душевное спокойствие Омарова. Бисембаев и Шеф объективно мешали хозяину квартиры. Так что, отправив одного на тот свет, другого в тюрьму, он разом избавился от обоих, кого давно хотел, но не решался, по трусости, выгнать из дома. Все произошло случайно, это так, говорила мама, может Омаров и не ожидал, что дойдет до смерти, но ход событий Меченый в общих чертах предвидел и готовил.

Сайтхужинов дал объяснения в райпрокуратуре. На начальника ОУР я не злился. Шефа он в глаза не видел, но сразу же после убийства в квартире был и Аблезов. Он хорошо знал Шефа. Аблезов тоже обознался?

Если так, то Меченый и подавно мог подождать.

Боря Ураган говорил, что Бисембаев был не один.

– Нуртасика обманули, – сказал он. – Один на один Мурик с ним не пошел бы.

– Он же сзади несколько раз ударил… – сказал я. – Вполне мог сделать это и один.

– Не-ет… – качал головой Боря – Он был не один.

Шеф не знал, что такое зверек. И на этом его подловил Бисембаев.

Никто не мешает мне самому проверить. Как я проверю? Надо найти

Соскина, поспрашивать. Там видно будет.

Если хочешь, на, докури и купи…

Пришла Галина Васильевна. Бывшая соседка прочитала мамину жалобу в прокуратуру. Прочитала и сказала:

– Здесь не будет объективного расследования. Милиция сама вляпалась и теперь будет выгораживать убийцу…

– Уже выгораживает. – сказала мама. – Прокурор района кричал мне, что мой сын тунеядец и сам во всем виноват.

– Вот видите. – Черноголовина сняла очки. – Надо подключить к расследованию Москву.

– Как это сделать?

– Будем действовать через газеты. Я поговорю с корреспондентом

"Известий" Мацкевичем. Эх… Если бы выйти на Ваксберга.

Я вспомнил слова Большого и подумал, что журналистов, как и судей, тоже вдохновляют лишь исключительно хрестоматийные случаи. И хорошо бы при этом, чтобы в потерпевших оказался человек заслуженный, или ничем не запятнавший себя его родственник.

Журналисты такие же, как и мы все, люди. С предрассудками, предубеждениями. В статьях на уголовную тему они перво-наперво тепло и сердечно рассказывают о том, какой потерпевший был полезной обществу личностью. Шеф не работал, пил. Кто знал Шефа так, как я?

Кто вообще может знать, почему он собственно метался и пил? И какое это теперь имеет значение?

– Вы напишите письмо в "Известия", – сказала мне Галина

Васильевна. – Потом, может, покажете мне, а я, с вашего позволения, подредактирую.

– Хорошо.

Черноголовина встала и сформулировала задачу:

– Ясно одно. Убит сын писателя. Мы должны защитить честь семьи писателя. Что ж… Будем бороться.

Вот оно как! До прихода Галины Ваильевны я не мог взять в толк, чего же хочу.

Вечером я сел за письмо в "Известия".

Камбар Увашевич учит папу ходить. Отец гортанно клекочет:

"Камбар, айналайын!". Лечащий врач разрабатывает папины руки и ноги сверх процедур массажиста. Не его это дело, но он делает это.

Утром позвонил к Гау: "Хотел бы увидеть Дагмаренка. Как ты на это смотришь?".

Гау гуляла с Дагмар в парчке у гостиницы "Казахстан". Дагмар – рыжая в папину родню. Взял на руки. Пыхтит, ругается: "Бектак, аты шока… Бектак аты – бока".

– Когда ты в тот день звонил мне было до слез жалко тебя, – сказала Гау. – Понимаешь, Нуртаса я плохо знала… Но ты так плакал, что я не выдержала и тоже разревелась.

Гау не прочь воссоедниться. Мне не до воссоединения и вообще ни до чего и ни до кого дела нет.

У магазина "Россия" встретил однокурсника Кенжика Тахира

Избакиева. Он работает в КГБ, как на местах работают с жалобами знает.

– В газеты писать бесполезно. Что они могут? – сказал Тахир. -

Надо писать в ЦК.

– Яков Михайлович, Владимир Ильич просил передать… Фракцию левых эсеров на съезде арестовать.

– Уже…

– Что уже?

– Уже арестована…

Я с Кочубеем у ТЮЗа, в цветочных рядах. Пантелей сказал, что вчера видел Соскина. Доктора не видел. В том, что Доктор знает обо всем, Пантелей не сомневается: "Все, кому надо и не надо, знают, значит и Доктор знает". Знает, но домой не идет. Из-за Надьки?

– Ты Мастер? – я вплотную подошел к парнише тридцати пяти – сорока годков.

– Мастер.

– Уголовный розыск, – сказал я. – Пошли.

– Парни, вы меня зря забираете. – Мастер шел между мной и

Кочубеем. – Я на вас работаю.

– На кого ты работаешь? – я притормозил.

– На Аблезова.

– Разберемся.

Мы подошли к выходу из сквера. Куда вести Мастера? Кочубей предложил: "Может здесь ему п… дадим?".

– Ладно, – я повернулся к Мастеру. – Мы не из уголовного розыска.

– Кто вы? – Мастер остановился.

– Я брат Нуртаса. Сейчас ты мне расскажешь, что тебе обо всем этом известно.

– Нуртаса? Я ничего не знаю. – Мастер бросил удивленный взгляд на

Кочубея. – Я откинулся месяц назад.

– Какие-то разговоры в цветочном ты слышал. Рассказывай.

– Да никто ни о чем не говорит. Слышал, что ты и без меня знаешь.

Убил Мурик… Все. А Нуртасу я благодарен.

– За что?

– Когда я сидел, он мою жену спасал.

Я повернулся к Кочубею.

– От него толку нет.

Нужен Соскин. Я знаю, где он живет. Сходить к нему домой не догадался.

Сэм свел меня с Борей Питерским, Муржуком. Боря с виду мужик серьезный, но и он ничего не знает. Муржук бродовский вор, живет, как и Потап, в доме двадцатого магазина. Тоже ничего не знает.

Загадочного в убийстве Шефа, я это хорошо осознавал, ничего нет.

И как бы я не злился на людей, но окружающие справедливо видели в убийстве только бытовуху, пьянку. Они не в курсе подоплеки. Только к чему людям подоплека? Подтекст интересен только родным.

Безжалостно лгут люди, когда убеждают других, что ищут правду.

Что делать с правдой? Она никому не нужна. Если люди заняты поисками не правды, а лишь – самооправдания ради, тогда что я ищу?