— Вот моя хорошая девочка, — шепчет он у уголка моих губ, большим пальцем отводя влажные пряди волос от моего раскрасневшегося лица. — Дыши.

И я дышу. Рваными вдохами втягиваю воздух, пока пламя внутри наконец не скатывается до тлеющего уголька.

Но жара это не гасит. Не до конца.

Боль всё ещё там — сладкая, сочная тяжесть внизу живота — но она уже не разрывает меня на части.

По крайней мере… на мгновение.

Я всё ещё пытаюсь поймать дыхание, когда волна жара снова поднимается из глубины. И хотя он снял остроту…

Его прикосновений мало.

Катастрофически мало.

ВАЛЕК

Я рывком просыпаюсь на диване в общей комнате — как обычно, выдернутый из сна чьими-то поднятыми голосами в коридоре. Протирая глаза, оглядываюсь. Похоже, остальные вернулись с осмотра территории, пока я отсыпался после удара по голове, который мне любезно обеспечила наша маленькая психопатка.

Кстати о ней…

Ноздри расширяются, когда меня накрывает густой, ударный запах. Ваниль и мед. И тот самый мускус омеги, который ни с чем не спутаешь. Мой член подёргивается в штанах, голод обжигает нервы, как язычки пламени. Я знаю этот запах. Знаю слишком хорошо. Хотя такой… такой манящий оттенок я никогда раньше не встречал.

Айви в течке.

Из коридора выходит Чума. Обычно холодный, отстранённый — сейчас он выглядит немного… растрёпанным. И пахнет ею. Её сладким запахом. Её феромонами. Её жаром.

Белая, вскипающая ярость мгновенно бьёт в голову.

Я вскакиваю. Хватаю Чуму за грудки. И со звериным рычанием вбиваю его спиной в стену.

— Ты, блядь, её трогал?

Он встречает мою ярость с безупречным спокойствием.

— Она корчилась от боли, — отвечает ровно. — Я всего лишь снял остроту по её просьбе.

— Ага. Конечно, — оскаливаюсь, резко тряхнув его. — Только это ты и сделал, хитрый маленький...

— Хватит!

Альфа-команда бьёт по нервам, как плеть. В дверях появляется Тэйн, рядом — Виски, кулаки в крови. Тэйн отрывает меня от Чумы с чудовищной силой — и тут же сам вбивает Чуму в противоположную стену.

— Дай мне хотя бы одну хорошую причину, по которой я не должен выпустить тебе кишки прямо сейчас, — рычит он, упершись предплечьем в горло медика. Чума чуть подаётся назад, но его хватка — несокрушима.

Чума лишь фыркает, презрительно.

— Потому что мне не нужно, чтобы ты мне верил, — спокойно бросает он. — Можешь спросить у Айви сам.

Челюсть Тэйна дергается. Пальцы чуть сильнее вжимаются в горло Чумы. На мгновение я почти уверен, что он сорвётся, поддастся ярости и сломает его, как бешеную собаку.

Но потом он медленно — очень медленно — отпускает.

— Это не конец, — предупреждает он, голосом, от которого кровь в жилах стынет. — Ещё раз провернёшь что-то подобное без согласования с остальными — и ты вылетишь. И второй попытки не будет.

Виски фыркает, губы тянутся в презрительной усмешке.

— Значит, он теперь на особом положении? Привилегии для доктора?

— Никаких, — рявкает Тэйн, резко поворачиваясь к нему. — Но у нас сейчас проблемы посерьёзнее, чем драки между собой.

Виски тычет пальцем в Чуму:

— Как он и сказал — у Айви течка. И с тем, что скоро подъедет конвой для сделки по оружию, её запах привлечёт каждого поганого наёмника и барыгу в сотне километров. Эти ублюдки в лесу нашли её легко даже тогда, когда подавитель ещё работал.

Тяжесть его слов ложится на комнату, как саван.

И сколько бы я ни ненавидел Чуму за его своеволие — Тэйн прав. Непомеченная, плодная омега в цикле — это маяк. Призыв. Сигнал для каждого свободного альфы вокруг.

А мы сейчас на территории самой мразотной публики — подпольных торговцев, похитителей, живодёров, которые бы убили за шанс заполучить такую редкую добычу.

— И что нам делать? — бурчит Виски, сжав руки в кулаки. — Мы же не можем оставить её так.

— Не можем, — жёстко кивает Тэйн.

У меня брови ползут вверх. Лёгкий холодок тревоги прокатывается по позвоночнику, когда я вижу взгляд, который он бросает на нас.

— Она сама выберет, — говорит он. — Кого из нас допустит к себе. Кто будет… удовлетворять её потребности. По собственной воле.

Он обводит нас тёмным, прожигающим взглядом, считывая каждую вспышку ярости и инстинктов, кипящих под кожей.

— Последнее, что нам сейчас нужно, — это кровавая бойня между неуправляемыми альфами, — продолжает он. — Айви выберет. И мы все это примем. Без споров. А тот, кто даже подумает о принуждении… ответит мне лично.

Эту угрозу озвучивать не нужно. Она ощущается в каждой линии его тела. В его глазах — холодных, бездонных, беспощадных.

Никто не хочет лишиться яиц от руки Тэйна. Но впервые — мы все согласны, даже без угрозы. Никто не заставит Айви делать то, чего она не хочет.

— Как и должно быть, — вставляет Чума.

Тэйн бросает в него взгляд, острый как лезвие.

— Кроме тебя. Ты — в стороне. Ты уже… продегустировал товар.

Чума смотрит на него долго, глаза чуть сужены, мышцы челюсти подёргиваются. Но затем он коротко кивает.

— Хорошо. Но объяснять это ей будешь ты.

— С удовольствием, — бросает Тэйн, уже разворачиваясь и шагая в сторону коридора.

Виски моргает, на лице мелькает растерянное выражение:

— Ты уверен насчёт этого? — выкрикивает он ему вслед. — Мы — альфы, а не какие-нибудь ручные киски. Ты правда думаешь, что ухаживания сработают? Особенно с омегой, дикой как мустанг?

Взгляд, который Тэйн бросает на него, тёмный, нечитаемый.

— У нас нет выбора, — глухо роняет он. — Не если мы хотим сохранить её живой.

И он исчезает в коридоре, его тяжёлые шаги вибрируют в полу.

Мы с Виски молча смотрим ему вслед. Тишина густая, как дым, тянется между нами.

Наконец Виски хмыкает, усмехаясь:

— Ну что ж… будет весело.

Я фыркаю, закатывая глаза и снова опускаясь на ветхий диван.

— Пусть победит лучший.

В этой стае это будет непросто, учитывая, что среди нас нет ни одного, кто был бы хоть немного лучшим.

И даже просто хорошим — тоже нет.

ТЭЙН

Густой, опьяняющий запах течки Айви обрушивается на меня, как приливная волна, едва я переступаю порог лазарета. Ноздри расширяются, каждую мышцу в теле сводит от того, как этот аромат заполняет чувства. Сладкая ваниль и мёд, смешанные с мускусным, осязаемым соблазном плодовитой омеги в полном расцвете.

Ничего подобного я ещё не чувствовал.

Это зов сирены, дёргающий за самые примитивные инстинкты, сидящие в глубине моего мозга, ту хищную часть, которая слишком хорошо знает её уязвимость. Знает, какое искушение предлагает её тело в таком состоянии.

Я сглатываю, сжав зубы, когда желание подойти ближе и забрать её прорывается сквозь контроль. Позволить зверю сорваться с цепи и взять то, что каждая жила моего альфа-естества считает принадлежащим мне по первобытному праву.

Только чистая сила воли удерживает меня на месте, ногти впиваются в ладони, пока я запираю это первобытное голодное урчание обратно в клетку.

Это Айви, моя омега.

А не какая-то жаждущая сука в течке, которую можно запомнить и загнать до тех пор, пока жар не выгорит сам.

Она заслуживает большего. Заслуживает быть нежно, трепетно любимой — так, как ни один из нас, ебанутых ублюдков, вообще не способен.

Но мы — всё, что у неё есть.

Айви шевелится на узкой койке, тонкая простыня сползает на её талию, обнажая мягкие изгибы тела, блестящие от пота. Её бездонные глаза — цвет самого моря — цепляются за меня, полуприкрытые, стеклянные от лихорадочного жара.

И я начинаю чуть меньше осуждать Чуму, если именно так она смотрела на него, когда просила его снять приступы боли.

Вроде как.