— Я видел, как он стоял у холодильника, — вмешивается Чума, окончательно махнув рукой на попытки починить нос. — Холодильник — шесть футов. На нём были банки кофе, фут каждая. Он был примерно на полторы банки выше холодильника. Так что я бы сказал: семь и пять, семь и шесть максимум.

— Это что, блядь, задачка по математике? — орёт Виски.

— И всё равно это не так странно, как то, что ты его рост до дюйма знаешь, — не унимается Валек.

— Мы вообще не знаем его точный рост, — отзывается Чума своим тихим, раздражающе воспитанным северным акцентом. — У меня в его карте только группа крови. И то лишь потому, что я сам взял образец.

Мы все одновременно на него поворачиваемся.

— Как ты вообще умудрился взять у него кровь? — спрашиваю, и в ту же секунду понимаю, что нахрен не хочу знать ответа. Нет ни единого шанса, что Призрак добровольно согласился.

Хотя… Я как-то замечал Чуму возле своей кровати пару месяцев назад.

Хм.

— Да какая, блядь, разница?! Это вообще не по делу! — взрывается Виски. Он поворачивается ко мне, глаза сверкают вызовом, которого я ждал скорее от Валека, но не от него.

Похоже, всё зашло дальше, чем я думал.

— И какая же у тебя мысль, Виски? — спрашиваю ровно. — Пока что ты только ноешь как сучка.

Его глаза сужаются, и он подходит ближе, тыкая мне пальцем в лицо. В груди сразу поднимается альфовская ярость, но я умею её давить. В последнее время это даётся всё сложнее. Наверное, из-за клаустрофобии. Как бы ни была велика территория Шато — мы всё равно пять альф, запертые вместе, и только бесконечные миссии позволяют не разорвать друг друга.

— Мысль, — выплёвывает он горько, — в том, что ты — лидер этой шайки. А значит, этот псих — твоя ответственность.

— Следи за языком, — рычу я сквозь зубы, и в голосе прорывается рычание. Не то, что я позволяю себе использовать на своих альфах — тем более на членах моей Стаи — просто так. — Этот “псих” — мой брат.

— Тем более ты должен держать его в узде, — выплёвывает Виски.

Мы стоим нос к носу, уставившись друг на друга, и ни один не собирается отводить взгляд первым. И тут справа из ниоткуда вылетает чёрная перчатка — и, прежде чем я успеваю среагировать, Чума хватает Виски за сломанный нос и одним резким движением вправляет его назад.

Воздух разрывает фонтан крови, а младший солдат издаёт истошный вопль, хватаясь за лицо.

— Блядь! Это больно, ты психопат! — воет он.

— Проще, когда не ожидаешь, — спокойно отвечает Чума, как будто только что не сломал человеку лицо вторично. Он достаёт из кармана красный платок — как какой-нибудь старомодный джентльмен — и тщательно вытирает кровь со своих перчаток.

— Кстати, ты потолстел. И это не мышцы, — добавляет он, кивком указывая на голый торс Виски.

— Ты что несёшь, чувак?! Я набираю массу!

Чума хмыкает:

— Ну, масса-то масса, но замедлять тебя она будет. Да и ты у нас и без того не самый ловкий альфа, как показала сегодняшняя миссия.

Виски яростно разворачивается и уходит из основного зала, бормоча под нос целую подборку птичьих проклятий. Валек идёт следом, охотничьей походкой, и ржёт так, что аж стены дрожат. Он любит боль. Любую. Хотя предпочитает быть тем, кто её причиняет. Впрочем, учитывая, что он был настоящим серийным убийцей в коридоре смерти, пока Совет не забрал его в мою коллекцию психопатов — причинённого им зла более чем хватит.

Но для него подойдёт любая боль.

Своя. Чужая. Главное — интенсивная.

Чума задерживается. Складывает оставшиеся инструменты обратно в свою кожаную врачебную сумку. Это точно не стандартное армейское снаряжение.

У него свой образ, что уж.

— Спасибо, — бурчу я.

— За что? — спрашивает он невинно, даже не поднимая головы, аккуратно укладывая стеклянные флакончики с антисептиками в сумку. Звон стекла о стекло — неприятный, режущий по нервам.

— За то, что остановил меня от того, чтобы надрать пацану зад.

— Вот оно что, — говорит он абсолютно бесстрастно — и как всегда невозможно понять, это сарказм или он правда считает нас научными образцами.

Я вздыхаю, проводя рукой по своим растрёпанным каштановым волосам. Мне давно пора постричься, если не побриться наголо, но кому вообще есть дело до внешнего вида в этих горах? У нас нет военных регуляций здесь, за пределами цивилизации.

— Он ведь и правда не ошибается, — говорит Чума, не оборачиваясь. — Поведение Призрака становится… более нестабильным.

Я сжимаю челюсть. Мне неприятно слушать это от него не меньше, чем от Виски, но отмахнуться не могу.

— Ты считаешь, он опасен.

Большая пауза. Он застёгивает сумку и поворачивается ко мне лицом.

— Я не совсем честно выразился, когда сказал, что у меня нет данных по нему, — произносит он. — Он не проходил ни одного медосмотра за всё время службы, но у меня есть доступ к его личному делу. Насколько оно вообще существует у Совета. Если я правильно помню, его нашли одного в Пустошах в возрасте примерно двенадцати лет. И он тогда убил тринадцать вооружённых до зубов альф. Его собирались утилизировать… пока твой отец не вмешался.

Я сжимаю челюсть сильнее. Ни одно слово не ложь. Но Призрак — тема, на которую я не способен реагировать рационально.

— Вот и я так думал, — произносит Чума. — Значит, опасность — неизбежный факт.

— И что ты предлагаешь? — рявкаю. — Опасный он или нет — он спасал тебе жопу больше раз, чем я могу посчитать. И мою — тоже.

Чума медленно кивает.

— Он — оружие, — произносит он задумчиво. — Но любое оружие полезно ровно настолько, насколько ты можешь удержать его от того, чтобы оно обратилось против тебя.

Мой взгляд случайно цепляется за отражение в зеркале. Ну да. Вид у меня тот ещё. Глаза темнее обычного, почти чёрные. Губы в полуоскале. Несколько прядей волос слиплись от крови — явно на пользу образу это не идёт. Я выгляжу как первобытный дикарь.

На самом деле…

Это недалеко от истины.

— И дело не только в Призраке, — добавляет Чума, поднимая руки в жесте капитуляции. — Мы все на грани. Пять альф, запертые в горах, и ни один из нас не видел омегу уже много месяцев. Напряжение — естественно.

— Ага, сейчас же включу в расписание экскурсию в ближайший бордель, — сухо отвечаю я.

Чума фыркает.

— Ну, это бы не помешало.

Он разворачивается и уходит, а его последняя фраза продолжает крутиться у меня в голове. Он не ошибается. Ни про Призрака. Ни про остальных. Мы как коробка, набитая динамитом. Где каждый отдельный кусок ещё и курит, рискуя поджечь фитиль соседа. Рано или поздно что-то рванёт. И я не уверен, что хоть кто-то из нас — а уж тем более любой бедолага рядом — выживет, когда это случится.

ТЭЙН

Я врываюсь в кабинет отца, всё ещё в полевой форме и мне насрать на грязь, которую я оставляю на его идеально чистом полу. Он поднимает голову от бумаг, ледяные глаза сверкают раздражением из-за очков для чтения.

Смотреть на своего отца — это всегда как заглянуть в возможное будущее. И обычно одного этого достаточно, чтобы держать меня в узде. Ну или, с его точки зрения, на той кривой тропе, которую я выбрал вместо той, по которой он мечтал бы видеть меня идущим.

Дело не в его внешности — я не возмущён тем, что однажды могу на него походить. Генерал Максвелл Харгроув уже не молодой альфа на пике своей силы, но даже в свои почти шестьдесят он выглядит чертовски бодро.

Когда-то его волосы были такого же тёмно-каштанового оттенка, как мои, но теперь в них много седины, и они коротко подстрижены «по уставу». Хотя он давно перерос необходимость следовать таким мелочам. Ростом он всего на дюйм ниже моих шести и семи футов, такой же широкий и мускулистый. От него мне достались резкие черты, прямая римская переносица и сильная челюсть — но глаза у меня материнские, тёмные, а не его ледяные голубые.