Медленно поворачивается ко мне.

Его ледяные глаза пустые. Совсем пустые. Никакой мысли, никакого человека за ними.

— Спокойно, брат, — выдыхаю, чувствуя, как каждая клетка тела становится натянутой, как леска. — Всё кончено. Мы взяли цель. Хватит.

Он наклоняет голову вбок. У него в груди поднимается низкий, предостерегающий рык. Он делает тяжёлый шаг ко мне. Потом ещё один. Мускулы на руках вздуваются, под кожей перекатываются тугие жгуты силы.

Кажется, что он вот-вот бросится.

— Тэйн! Тэйн, приём! — раздаётся в ухе хрип Валека.

Я дёргаюсь, но ствол не опускаю.

Одним движением активирую гарнитуру.

— Что? Не лучшее время, блядь, — рявкаю тихо.

— У нас проблема, — Валек рычит так, что слышно сквозь ветер. — Это маленький крольчонок.

АЙВИ

Я продираюсь сквозь промёрзшие заросли, колючие ветви хлещут по лицу, пока я несусь всё глубже в горы. Сердце грохочет в ушах, каждый рваный вдох жжёт лёгкие.

Но я не могу остановиться.

Не могу даже сбавить шаг. Ни на секунду.

Тяжесть винтовки Валека бьёт по плечу, ремень болезненно врезается в кожу. Его сумка снаряжения глухо бьёт мне в бок на каждом шаге, содержимое гремит — будто куча рассыпавшихся костей. Но я сжимаю всё это мёртвой хваткой. Не могу бросить.

Это моя единственная спасительная ниточка в этой дикой, беспощадной глуши.

Позади — треск веток. Хруст шагов, догоняющий меня. Я бросаю быстрый взгляд через плечо, холодный страх скручивается кольцом в животе.

Ничего.

Только бесконечные ряды иссохших стволов, закутанных в привидения снежных наметов.

Новая струя адреналина пронзает тело — и я ускоряюсь, хотя лёгкие уже вопят от боли.

Они не должны меня поймать.

Не снова.

Не после всего.

Я лавирую между тёмными стволами, ныряю под низко нависающие ветви, которые оставляют на щеках жгучие полосы. Мир расплывается — белый, серый, тени, пятнистая кора.

И вдруг — вспышка воспоминания. Я снова ребёнок. Бегу по лесу на тонких, быстрых ножках, за спиной всё ещё звучат крики солдат. Они заметили меня у своего блока, но я легко от них ушла.

Вот только от голода — нет. Он гнал меня по пятам всегда.

Впереди в кусты юркает кролик, маленькое белое облачко хвоста исчезает в снежной пыли. Я замираю, позволяя ему подумать, что я его не вижу.

Мама сказала, что нам нужна еда. Что мы не протянем ещё неделю без мяса. Она такая слабая… глаза провалились, кожа сереет, дышит тяжело.

Это мой шанс спасти её.

Я крадусь вперёд и вижу зверька в терновнике. Он крошечный. Беззащитный. Он просто грызёт кору, не подозревая.

Глаза наполняются слезами, когда я поднимаю камень в маленьком детском кулаке.

Я не могу. Не могу навредить такому безобидному существу.

И тогда голос мамы — хриплый, почти потусторонний — всплывает в голове.

Выживают сильные, детка. Слабые не выбирают.

Сжав глаза, я опускаю камень.

Воспоминание рушится, как разбитое стекло, когда я врываюсь на небольшую поляну. Грудь ходит ходуном. Я оглядываюсь, вслушиваюсь. Секунду слышно только надсадное шипение моего дыхания.

И вдруг — тихое бульканье.

Я резко разворачиваюсь, вскидывая винтовку — и только потом понимаю, что вижу. Ручей. Почти весь взят ледяной коркой, но маленькая полоска чёрной, живой воды бежит, бурля.

Жажда полосует меня изнутри, сухая, мучительная. Я не пила со… со вчера.

До боя.

До резни.

До…

Выталкивая воспоминания, я почти падаю на колени, торопливо расстёгивая сумку Валека. Внутри бренчат несколько фляг, инструменты, полезные мелочи, которые он успел набросать перед нашим безумным скачком через горы.

Я стягиваю балаклаву, открываю флягу. Прижимаю край к губам. Ледяная вода вливается в горло — и это рай. Настоящий. Она смывает липкий привкус страха и крови, оживляет меня, будто вспышка света.

И всё равно я заставляю себя остановиться. Нужно пить меньше. Осторожнее. Кто знает, сколько мне придётся идти, пока я найду новый источник? Сколько дней буду плутать по этим безжалостным вершинам — одна, загнанная, на грани выживания? Снег здесь пить нельзя — он заражён. Вся эта зона — проклятая.

Я закрываю флягу, прячу обратно. Движения резкие, неловкие — усталость впивается в кости, тяжёлое, свинцовое оцепенение. Каждая мышца ноет, каждый сустав дрожит от последствий безумного, панического бегства.

И я знаю: это только начало. Но я не могу отдохнуть. Ещё нет. Не раньше, чем между мной и той проклятой резнёй в особняке появятся километры.

Мой взгляд падает на край ошейника, всё ещё висящего у меня на горле — этот холодный, безжалостный обод стали, клеймо пленницы. Игрушки, которую можно отслеживать, контролировать, ломать.

Стиснув зубы, я хватаю болторез, который заметила в вещах Валека, когда рылась в поисках воды. Металл больно впивается в ладони. Пара злых рывков — и я просовываю лезвия под край. Сталь визжит, когда я давлю, мышцы дрожат от напряжения.

Острое ребро впивается в кожу. Я шиплю сквозь зубы, но не сдаюсь.

Ещё чуть-чуть.

Ещё…

И ошейник наконец разлетается с глухим клац.

Я швыряю искорёженные половинки в снег и вдыхаю, как утопающий, распахивая лёгкие. Впервые за чёртову вечность чувствую, будто могу дышать без цепи на горле. Но я не настолько глупа, чтобы думать, что свобода долговечна. Эти ублюдки уже идут по моим следам — с любыми ресурсами, с любой яростью, что у них есть.

И когда они меня найдут…

Холод просачивается в кровь. Я стискиваю винтовку так, что пальцы белеют.

Нет. Живой они меня не возьмут. Буду драться до последнего вдоха — и заберу с собой столько, сколько успею, прежде чем они уложат меня в землю. Особенно теперь, когда я обернулась против одного из их собственных.

Всё. Пределы есть у каждого.

Даже у самых бешеных альф.

Позади хрустит ветка — звук громкий, как выстрел. Я разворачиваюсь, винтовка вскидывается автоматически, палец ложится на курок.

Но это не Призраки.

Из-за деревьев выходят двое мужчин в тускло-зелёных униформах, ружья лениво болтаются в руках.

— Что это у нас тут? — протягивает один, голосом, набитым мерзким весельем. — Похоже, Красная Шапочка заблудилась по дороге к бабушке.

Я понимаю: в бегстве балаклава слетела, волосы рассыпались по спине огненной массой.

Они должно быть личная охрана олигарха. Отставшие от команды, пережившие первую атаку. Они скользят по мне взглядами, замирая, когда замечают оружие.

— Где взяла, крошка? — спрашивает второй, склонив голову. — Играла в переодевания в папкином снаряжении?

Снисходительная ухмылка сама вызывает у меня оскал. Я молчу, держа винтовку ровно. Они начинают смещаться в стороны, перекрывая пути к бегству.

— Не дуйся, — насмешливо бормочет первый. — Давай-ка отдашь пушку, пока сама себе что-то не прострелила?

Я перевожу прицел на него, снимая предохранитель с чётким щёлк.

— Возвращайся на пост, — сиплю, и даже сама пугаюсь того, как хрипло звучит мой голос. — Твои дружки уже мертвы. И ты к ним присоединишься, если сделаешь ещё шаг.

Они оба замирают. Глаза распахиваются. Потом высокий ржёт так, что эхо идёт по лесу.

— Хорошая попытка, сука. Но нет ни единого шанса, что такая дохлятина перебила нашу всю...

Выстрел гремит, отдача бьёт мне в плечо, и пуля срывает его с ноги. Он валится назад, глаза круглые, как монеты, алое пятно растекается по форме. И через секунду он лежит неподвижно.

Второй вскидывает ружьё сразу, движения резкие, отточенные. Но я уже падаю, ударяясь в землю, как камень, когда от его пули разлетается кора у меня над головой.

Я вжимаюсь за корявый ствол дуба, захватывая воздух рвано, судорожно. Он палит снова и снова, щепки сыплются мне на плечи, запах пороха режет нос.

Крепче прижимая винтовку Валека к груди, я ползу прочь, глубже в тени, пытаясь уйти от линии огня. Мне нужно укрытие. Нужно...