Сильные.
Созданы для насилия.
Для разрушения.
Не для этого.
Не для помощи.
Не для спасения.
Попробовать ещё раз.
Ещё.
Сильнее прижать.
Больше крови — размазать.
Она должна морщиться, дёргаться.
Её рука болит.
Её горло болит.
Она чувствует боль.
Бесполезный, отвратительный монстр.
МОНСТР.
МОНСТР.
МОНСТР.
Я вырываюсь наружу, в тускнеющий дневной свет.
Со всей силы врезаю кулаками в ствол дерева.
Рычу.
Оскал.
Рву.
Ещё.
Ещё.
Снова.
Всплеск щепок, выгрызенной коры, содранной спины.
Ствол трескается, грохочет, сосна рушится в снег.
Бесполезно.
Я годен только убивать.
Только рвать, ломать, разрывать на куски…
Только разрушать.
Но что-то меня останавливает.
Звук.
Тихий, болезненный всхлип.
Тянется из устья пещеры.
Запыхавшись, я бросаюсь обратно.
Все в коре. В смоле. В грязи.
В лесном месиве.
Слушаю.
Одна мысль сжирает всё остальное:
Омега.
Моя омега.
Моя омега, которая меня ненавидит.
Которая смотрела на меня с ужасом.
Отвращением.
Брезгливостью.
И ведь она даже не видела моего настоящего лица.
Верно?
Паника. Я хватаюсь за маску, проверяю, что она на месте.
Есть.
Мне нужно к ней.
Снова.
К её боку.
Защитить.
Я пригибаюсь и вхожу в пещеру, сгорбленный, почти ползу.
Омега не двигается. Только дышит.
Мои зубы сжимаются.
Нельзя дать ей истечь кровью.
Она заслуживает жить.
Она слишком долго боролась, чтобы умереть вот так.
Пальцы подрагивают, тянутся к её руке.
Надо сделать правильно.
Запах крови резанул нос, пропитал всё вокруг, пропитал меня.
Голод вспыхнул.
Я борюсь с собой. С этим зверем внутри.
Хочется наклониться ближе.
Почуять сильнее.
Попробовать.
Нет.
Придушить зверя.
Она — не добыча.
Не пища.
Она — моя.
Чтобы защищать. Беречь.
Не рвать.
Не пить.
Рву новую полосу ткани со своего рукава.
Прижимаю к её руке.
Моё лицо хмурится от сосредоточения.
Нужно быть очень аккуратным.
Очень точным.
Руки дрожат, когда я завязываю узел.
Достаточно туго, чтобы кровь перестала литься.
Но не так, чтобы причинить боль.
Не причинить вред.
Не идеально.
Но она — выживет.
Мой взгляд скользит от её руки к её груди.
К пульсу, бьющемуся в окровавленной шее.
К подъёму и спаду её груди.
Я склоняюсь ближе.
Вдыхаю.
Кровь и торт.
Странная смесь.
Дыхание сбивается, рвётся сквозь фильтры моей маски.
Моя омега не шевелится.
Спокойна — несмотря на всё.
Несмотря на бойню.
Столько насилия.
Столько крови.
Рваный порез уродует её горло.
Её обнажённое горло.
Кровь уже не идёт… но кожа — голая.
Где ошейник?
Проклятое стальное кольцо исчезло.
Нигде нет.
Выброшено.
Она сама его сняла.
Перекусила.
Освободилась от цепей, что мы на неё надели.
Хорошо.
Ниже — больший шрам. На плече.
Старый, но грубый.
Столько отметин. Столько следов.
Столько пережила.
Дикая, свирепая.
Дикая, идеальная, неудержимая.
Не кролик.
Лисица.
Под стать её рыжим волосам.
Я тяну руку — пальцы дрожат.
Касаюсь её шеи.
Ключицы.
Волос.
Шёлк, запутавшийся в моих грубых ладонях.
Она шевелится.
Я замираю.
Не дышу.
Я — монстр.
Демон.
Призрак.
Она откроет свои сине-зелёные глаза.
Увидит, что я осмелился.
Осмелился смотреть.
Осмелился касаться…
Но я не могу отвести взгляд.
Не хочу отводить.
Запомнить всё, каждый миллиметр, пока её не отнимут.
Как отнимают всё.
Всегда.
Я ошибался.
Она не может быть моей.
Благословения не предназначены для чудовищ.
Глава 30
АЙВИ
Треск выводит меня из беспамятства.
Я вскидываюсь, задыхаясь.
Рука пульсирует — будто раскалённый нож загнан глубоко в мышцу. Я морщусь, глядя на разорванную рубашку и тяжёлую куртку, наброшенную поверх моего тела.
Запах камня. Сырых листьев.
Запах Призрака.
Я сажусь медленно, но мир тут же начинает расползаться по краям, голова кружится. На бицепсе — обмотка из ткани, серый лоскут, пропитанный ржаво-бурой кровью.
Но самого Призрака нет.
Пляшущие тени бегут по дальней стене — свет дрожит, извивается. Я ползу вперёд, скрипя зубами, когда боль простреливает руку при каждом движении. Впереди — чёрный провал входа в пещеру.
Снаружи — ночное небо, глубокое, бархатное, усыпанное звёздами.
И там — у небольшого огня — сидит он.
Призрак.
Его огромная фигура заслоняет половину неба, силуэт — словно вырубленный из тьмы, подсвеченный вспышками пламени. Он подбрасывает в огонь огромный кусок расколотой сосны, и искры взмывают вверх, гаснут.
Я застываю. Его голова резко дёргается вверх, бледные глаза тут же находят меня. Страх сжимает мне горло. Ещё секунду назад я висела в его руке, его пальцы давили на шею, мир мерк… и тьма поглощала меня.
Он поднимается на ноги. Лавина мышц. Глыба теней. Из фильтров его маски идут белые клубы пара. Сквозь вход слышно ровное, гулкое «фууу-ххх», его тяжёлое дыхание.
Передняя часть его серой майки пропитана засохшей чёрной кровью — сплошное мрачное пятно.
Я отползаю назад, прижимаюсь к холодной каменной стене. Страх сжирает меня, я даже всхлипываю. Но он останавливается. Между его бровями появляется глубокая складка, когда он видит мою панику.
Смущение. Стыд. Сбитость. Эти эмоции будто промелькивают по его изуродованному лицу. Его взгляд опускается к моей руке — к крови, проступающей сквозь повязку.
Тихий, низкий рык срывается с его груди. Хриплый, резкий, режущий тишину.
— Ты… ты это сделал? — шепчу я, осторожно трогая повязку.
Он резко кивает. По-своему. Почти рывком.
Меня снова швыряет назад к стене — от облегчения. Силы покидают тело, адреналин тает, оставляя слабость, дезориентацию. Мир сужается в туннель. Я оседаю вперёд — уже уверенная, что ударюсь лицом об каменный пол.
Но удара нет.
Чьи-то огромные руки — его руки — подхватывают меня. Он держит меня осторожно, будто я не покрытая грязью и кровью беглянка, а что-то хрупкое и драгоценное. То, что он боится раздавить.
Он опускает меня на землю медленно. Нежно. Снова накрывает меня курткой, поправляя её вокруг плеч, чтобы я не мёрзла.
Потом снимает рюкзак, достаёт флягу и прижимает к моим губам — потому что мои пальцы слишком дрожат. Вода ледяная, она растекается по пересохшему горлу, и я жадно пью, пока несколько капель не скатываются по подбородку.
Призрак смотрит на меня. И в этих бледных глазах…
Что-то есть.
Не ярость.
Не хищное безумие.
Что-то другое.
Он протягивает мне пайковый батончик. Обёртка серебрится в огне. Но меня коробит от одной мысли о еде. Я мотаю головой, и он, нахмурившись, убирает бар обратно.
Он просто отступает к дальнему краю пещеры и садится, поджав ноги. Даже сидя — он огромен. Он наклоняется вперёд, локти на коленях, тело — сжатая пружина. И всё это время он продолжает смотреть на меня, бесстыдно, внимательно, настороженно.
Взор его глаз пронзительный, как лезвие.
В бровях — тревога.
— Ты знаешь, где остальные? — спрашиваю я. Голос хрипит.
Он качает головой, резко.
— Ты можешь связаться с ними? Передать, где мы?
Призрак поднимает руку к маске. К горлу — закрытому тонкой, но плотной чёрной тканью. Медленно качает головой. Потом касается пальцем уха — там, где должен быть их комм. У него его нет.
