Ужас поднимается по горлу, душит.

Альфовская стая.

После всего.

После всех попыток «переломать» меня.

Я думала — даже надеялась — что они просто оставят меня здесь загнивать тихо, спокойно, не бросая под сапоги альф, которым я никогда не уступлю.

— Какую? — хриплю я, голос рвётся через пересохшее горло.

Улыбка Эмилии превращается в уродливую гримасу.

— Призраков.

У меня перехватывает дыхание, вырывается сдавленный звук. Даже в полном изоляционном блоке слухи доходят.

Призраки.

Самые жестокие цепные псы Совета. Самый смертоносный спецотряд региона. Альфы настолько беспощадные, что о них шепчутся даже солдаты — и то с опаской.

Улыбка Эмилии расширяется, она смакует мою реакцию.

— О да, милая. Настоящие дикари. Убийцы, у которых нет ни морали, ни жалости. Говорят, за Призраками остаётся только смерть.

Она наклоняется ближе, её затхлое дыхание обжигает мне лицо.

— И ты, дорогуша, станешь их новой игрушкой.

Она хватает меня за руку, пальцы впиваются в кожу, вытаскивая на ноги.

На удивление, я настолько ошеломлена, что даже не сопротивляюсь, когда она тащит меня наружу. Мои босые ступни скользят по холодному полу.

— Слышала, они как-то раз вырезали целый лагерь повстанцев меньше чем за полчаса, — продолжает Эмилия, её голос полный садистского восторга. — Трупы развесили, чтобы другим неповадно было. Ни одного живого не оставили. Один из них потрошит людей голыми руками, а остальные…

Она ухмыляется.

— Представь, что они сделают с маленькой дерзкой омегой вроде тебя.

Меня мутит. Желчь поднимается к горлу. Я сглатываю, подавляя тошноту.

Мы подходим к душевому блоку, знакомый запах хлора и плесени бьёт в нос. У входа стоят два здоровых охранника с шлангами наперевес. Их похотливые ухмылки вызывают у меня дрожь.

— Раздевайся, — приказывает Эмилия, толкая меня вперёд.

Когда я медлю, застыв между унижением и страхом, она кивает охранникам. Те поднимают шланги угрожающе. Я быстро стаскиваю тонкую рубашку — это жалкое подобие одежды — и она падает к моим ногам.

— Так-то лучше, — мурлычет Эмилия фальшиво-сладким голосом. — Мы же не можем отправить тебя к новым хозяевам грязной, верно? Хотя, уверена, им бы понравилось отмывать тебя самим. Альфы обожают «ломать» новые игрушки.

Вода обрушивается на меня ледяными иглами, настолько холодными, что перехватывает дыхание. Я задыхаюсь, спотыкаясь под напором струй. Они моют меня, как скот, сильная струя бьёт по коже, оставляя багровые следы.

— Слишком рискованно позволять тебе нормальную ванну, — кривится Эмилия, перекрикивая шум воды. — После того случая с той бедняжкой Стражницей. Чуть не утопила её, тварь мелкая.

Я вспоминаю — и мрачное удовлетворение расправляет плечи.

Глупая бета попыталась окунуть мою голову в воду, «изгоняя неповиновение». Я чуть не отправила её в могилу, прежде чем меня оттащили, пальцы всё ещё были вцеплены ей в глотку.

— Интересно, попробуешь ли ты то же самое с новыми альфами, — бормочет Эмилия, наблюдая, как я захлёбываюсь под ледяным напором. — Я бы заплатила, чтобы увидеть. Но вряд ли ты переживёшь попытку. Призраки не славятся терпением. Или милосердием.

Воду, наконец, отключают. Я стою, дрожа, зубы стучат, руки крепко обнимают собственное тело. Эмилия швыряет в меня грубое полотенце — ткань царапает и без того избитую кожу.

— Вытирайся и одевайся, — бросает она, кидая к ногам свёрток одежды. — Нельзя, чтобы ты встретила своих новых хозяев голой. Ну… пока что.

Она начинает хохотать, мерзкий звук прыгает по черепу, как стеклянные осколки.

Я натягиваю простое платье и обувь. Пальцы дрожат, пуговицы не слушаются.

В голове звучат её слова.

Хозяева.

Дикари.

Убийцы.

Я пережила многое. Выжила там, где другие бы давно сдались. Не дала сломать себя, даже здесь, в Одиночном крыле.

Но это…

Это может сломать.

Я поднимаю голову. Смотрю в пустоту перед собой.

Я не дам им увидеть страх.

Никогда.

Но внутри…

Внутри я кричу.

ТЭЙН

Усиленные металлические двери Центра Перевоспитания скрипят, когда я толкаю их. За спиной льётся солнечный свет, моё широкое тело отбрасывает длинную тень на отполированный мраморный пол.

Я вхожу внутрь, вдыхая смесь лаванды — и чего-то ещё.

Запах омег.

Хорошо, что я пришёл один. Виски уже бы пускал слюни и тянул морду, как пёс, которого держат на коротком поводке.

А Призрак…

Да хрен его знает, как он отреагирует, оказавшись среди такого количества омег, когда я почти уверен — он вообще ни разу не видел одну.

Это был бы тот ещё бык-в-посудной-лавке цирк.

Глаза привыкают к сумраку. Я оглядываюсь. Готические своды над головой, тёмное деревянное панно, ковры, приглушающие шаги. Больше похоже на богато обставленное поместье, чем на учебное заведение.

Омеги в аккуратных серых униформах снуют туда-сюда, бросая на меня взгляды — любопытные, настороженные, некоторые — откровенно оценивающие.

Я сохраняю лицо каменным под черепной маской, но их запахи смешиваются в воздухе, туманят голову.

Я трясу ею.

Соберись.

Ко мне подходит женщина, пахнущая бетой — резкая, жилистая, с волосами, стянутыми в тугой пучок.

— Эмилия Тортон, Главная Наставница, — говорит она, холодно пожимая руку. — Вы — Тэйн Харгроув. Прибыли за… назначением.

Тон у неё такой, будто речь идёт о грязной работе.

— Маска необходима?

— Нет.

Я не добавляю ничего лишнего. Она краснеет багровым, как виноградная гроздь в садах.

— Скажите, где её забрать — и я уйду.

— Хмф. Хорошо. Идите за мной.

Она разворачивается, каблуки стучат по камню, и ведёт меня по длинному коридору. Омеги прижимаются к стенам, склоняют головы.

Я смотрю вперёд.

Иду.

Делаю то, что должен.

Чем быстрее — тем лучше.

Но вместо другого крыла — частный лифт. Он едет вниз.

Вниз.

И ниже.

Когда двери открываются, будто попадаешь в пасть подземелья. Стерильный бетонный коридор. Тусклые мигающие лампы.

И запах.

Запах гнили, сырости, плесени.

И ещё кое-чего.

Страха.

Он пропитал стены, воздух, бетон. Проникает под кожу.

— Вы держите омег здесь? — рычу я. — В таких условиях?

Она морщится, подбородок подскакивает.

— Только проблемных. Непоправимых. Шесть-Один-Семь — особенный случай. Ей нельзя доверять рядом с себе подобными.

Она бросает на меня предупреждающий взгляд.

— Скоро увидите сами.

Я стискиваю зубы.

— У неё есть имя, у этой омеги?

Это сбивает её с толку.

— Айви. Её зовут Айви.

Я кивком велю двигаться дальше.

Мы идём, звук её каблуков раздражает. Она резко останавливается у тяжёлой металлической двери с маленьким окошком.

— Перед тем как войти… она сейчас выглядит не… в самом лучшем состоянии, — говорит Эмилия. — Есть синяки. Но пройдут. Под всей этой грязью она довольно симпатичная. Её единственная добродетель.

Гнев ударяет в голову, остро, горячо.

— Синяки? — наклоняюсь над ней. — Откуда синяки в Центре Перевоспитания?

Она отступает, трогает дрожащими пальцами шею.

— Она… напала на охранника. Без причины. Нам пришлось её обездвижить.

— Без причины? — я рычу низко. — Сомневаюсь.

Она сглатывает, отводит взгляд.

— Вы не знаете её. Она дикая. Опасная. Почти убила одну из моих Ночных Стражниц.

— Открывай. Сейчас.

Рука у неё дрожит на ручке.

Дверь открывается.

Камера маленькая. Пустая. Даже матраса нет. Ни одеяла, ни подушки. Даже зверю можно хотя бы сено кинуть.

И среди вони сырости появляется другой запах.

Запах омеги.

Чистый. Нежный. Медовый. Ванильный.

И под ним — тонкая металлическая нота крови.