Морозов кивнул, на секунду оторвавшись от стереотрубы. Его лицо в слабом свете коптилки было похоже на маску из жёлтого воска. Под глазами — синие, ввалившиеся тени. Но глаза горели холодным, решительным огнём.

— Группа «Суслик» на позициях? — спросил он, не оборачиваясь.

— На позициях, товарищ полковник. Восемь установок, полный боекомплект, ждут команды.

— Расчёт предполагаемых потерь фритцев?

— При идеальном стечении… до сорока процентов живой силы на участке сосредоточения в первые минуты. За нас внезапность товарищ полковник.

Морозов отвернулся от трубы. Взгляд его упал на молодого связиста, который, бледный, сжимал в руках микрофон полевого телефона.

— Не бойся, немцам страшнее, — негромко сказал Лешка Морозов, и в его голосе вдруг прозвучала неожиданная, усталая теплота, на секунду он стал тем простым и веселым парнем из лаборатории. — Они сейчас у нас так испугаются, некоторые смертельно… Передай «Суслику»: цель — квадраты «К-1», «К-2», «К-3». Залп — по моей команде. А потом — бежать, пусть не геройствуют. Установки не трогать! Пусть фрицы тратят на них свои снаряды. Металлолома у нас много.

05:17. Первые лучи солнца коснулись верхушек сосен.

На немецких позициях зарычали моторы, заскрежетали гусеницы. Цепи пехотинцев в касках и в гимнастерках с закатанными рукавами поднялись из окопов. Это было красиво, чётко, по-немецки — волна черного сукна (форма СС черная) и стали, накатывающая на город. С советских передовых окопов, где залегли измотанные, но не сломленные стрелки, донёсся приглушённый крик командира: «Приготовиться!»

И в этот момент, когда первый немецкий танк выполз на открытую просеку, земля под Белостоком взревела.

Это был не звук. Это было физическое явление. Со стороны городских развалин, из-за груды кирпича и из провалов в земле, взметнулись десятки огненных хвостов. Они прочертили в рассветном небе короткие, яростные полосы и с воющим, разрывающим барабанные перепонки визгом устремились в небо, чтобы рухнуть вниз.

Ракеты РС-132, выпущенные с восьми кустарных установок, били не прицельно. Они накрывали по площадям. Квадрат 1000 на 1000 метров, где только что строилась в атакующие порядки гордость Рейха, превратился в ад.

Расчёт потерь:

Там, где секунду назад шли люди и техника, вздыбилась сплошная стена взрывов. 96 снарядов, каждый с почти килограммом тротила, рвались с интервалом в доли секунды. Эффект был ужасающим:

Пехота: Роты, попавшие в эпицентр, перестали существовать. До 180–200 человек убитыми и тяжелоранеными за 15 секунд. Выжившие, оглохшие, контуженные, в панике метались в дыму.Техника: 5–7 бронетранспортёров Sd.Kfz. 251, разорванные прямыми попаданиями. Два Pz.III с сорванными гусеницами и выведенными из строя экипажами пробоины в слабой верхней броне… Одно штурмовое орудие StuG III повреждено осколками, экипаж контужен. Второе замерло на месте с разорванными гусеницами.Главное — мораль: Атака «Дас Райх» была не просто надломлена. Она была ритуально уничтожена ещё до начала боя. В эфире стояла паника: « Raketen! Überall Raketen! Hölle!»(«Ракеты! Повсюду ракеты! Ад!»).

05:22. Контрудар.

Из-за дымовой завесы, поставленной миномётами, на позиции ошеломлённых эсэсовцев вышли не измученные пехотинцы, а стальной кулак Белостока.

Первая линия: Быстроходные БТ-7 (15 машин) на полном ходу, ведя огонь с ходу, врезались в разрозненные группы врага. За ними, цепляясь за броню, бежали автоматчики.Вторая линия, таран: Десять Т-34 с характерным рёвом дизелей и три тяжёлых КВ, чья броня не боялась ничего, что могло сейчас выстрелить в них, методично давили очаги сопротивления.Работа пехоты: Следом шли свежие, отдохнувшие в резерве батальоны их цель захватить новые позиции и сменить уставших братьев по оружию в окопах. Они не атаковали — они зачищали. Добивали уцелевших, захватывали в шоке пленных (человек 200, включая офицеров и унтеров), собирали трофейное оружие и, главное, давая возможность захватить бронетехнику врага. StuG III можно просто «переобуть» и бросить в бой, предварительно нарисовав ему красные звезды.

Немцы пятились, потом побежали. Организованное отступление быстро превратилось в паническое бегство. Полковник Морозов, наблюдая в стереотрубу, отдавал короткие, чёткие приказы:

— Капитану Ветрову (командир БТ): цель — отметка 72.4. Закрепиться, не дальше. Майору Орлову ( командир группы Т-34/КВ): прикрыть левый фланг Ветрова, подавите вы уже проклятую батарею противника. Пехоте — окапываться на старых, наших, позициях. В глубину дальше пяти километров не лезть. Танки после выполнения задачи — отходить в тыл. Тягачи, «Комсомольцы» эвакуируем трофейную технику.

К 08:30 всё было кончено…

На участке прорыва «Дас Райх» царила тишина, нарушаемая лишь взрывами — это работали саперы Морозова. Советские войска заняли старую линию своих же окопов, отбитую немцами две недели назад. Глубина продвижения — 5–7 км, хоть полковник и приказывал, но сдержать наступление оказалось сложнее и было захвачено чуть больше территории, чем планировалось. Тактическая победа, полная тактическая победа.

На новых-старых позициях кипела работа. Пехотинцы с лопатами оживляли знакомые траншеи. Сапёры ставили мины перед передним краем…

Морозов приехал на передовую на своём командирством ФАИ. Он прошёл по траншее, посмотрел в бинокль на затихший, временно усмиренный запад. Рядом молоденький лейтенант, лицо в саже, не сдерживаясь, ухмылялся:

— Видели, товарищ полковник, как они бежали? Юберменши!

— Видел, — улыбнулся Лешка Морозов. — Теперь они знают о наших ракетах. Им будет страшнее, но они станут умнее и осторожнее. Запросят тяжёлую артиллерию. Постараются стереть нас с лица земли, не штурмуя.

— А мы? — Как-то растерянно и беспомощно спросил молоденький лейтенант.

— А что мы? Мы снова поломаем им планы.

— Есть поломать планы врагу! — Козырнул лейтенантик Лешке Морозову, вера в командира белостокской крепости была безгранична.

Полковник Морозов обернулся к офицерам своего штаба обороны.

— Это не победа. Это — передышка. Используйте её. Укрепите этот рубеж так, чтобы им стало страшно даже думать о нём. А про ракеты… — Он хитро, почти по-стариковски, прищурился. — Теперь мы сделаем им таких столько и таких «подарочков», что они будут им ночами сниться. Бутафорских, пусть тратят на них свои снаряды, на них, а не на наш город…

Лев стоял у окна в своем кабинете, глядя на расцветающие под солнцем деревья внизу, но не видел их. Его взгляд был обращен внутрь, к картам фронтов, которые он помнил наизусть. Наступление. После Сталинграда все понимали — это лишь начало. Грядет новое, еще более масштабное сражение.

— Верно, Лев Борисович. Счет снова пойдет на часы, а не на сутки.

Лев обернулся. В кабинете, кроме него и Кати, были Громов и Артемьев. Старший майор ГБ держал в руках папку с знакомым грифом «Сов. Секретно». Артемьев смотрел на Льва с привычной холодной оценкой.

— Директива Ставки, — голос Громова был ровным, без эмоций. Он откашлялся и зачитал выдержку: — «В связи с планируемым летним наступлением на ряде стратегических направлений, обеспечить опережающее развитие и внедрение подвижных медицинских формирований, способных к развертыванию в непосредственной близости от линии фронта для оказания квалифицированной хирургической помощи в сроки, исключающие развитие необратимых патологических состояний».

Артемьев положил на стол схему.

— Задача: создать и обкатать прототипы мобильных хирургических групп. Радиус работы — двадцать-пятьдесят километров от передовой. Время автономной работы не менее семидесяти двух часов.

Лев медленно прошелся к столу, его пальцы легли на края схемы. Он не видел чертежи — он видел разбитые дороги, грязь, тряску, темноту и бесконечный поток раненых, которых раньше было некому и негде спасать.