И тут уже кому угодно стало бы ясно: эти двое ни разу не команда, они уже в открытую перетягивали меня каждый на сторону своего ведомства. И как бы дело не дошло до конфликта, который мне был совсем не нужен. Ссориться ни с архимагом, ни с полковником мне не хотелось. Поэтому я спокойно и максимально вежливо произнёс:

– Благодарю вас за заботу, достопочтенный архимаг Кларон. Всё сказанное вами я приму к сведению.

Старик удовлетворённо кивнул, словно получил маленькую победу, а полковник снова усмехнулся, но уже более открыто, подтверждая мою догадку о скрытом соревновании между ними. Затем они переглянулись, и старик сказал:

– На этом, думаю, мы можем закончить разговор. Нам пора.

Архимаг с полковником поднялись и направились к выходу, я тоже встал и слегка наклонил голову, провожая их. Когда они покинули комнату и дверь мягко закрылась, я позволил себе выдохнуть. В буквальном смысле этого слова. А потом плюхнулся обратно на стул.

Достал из кармана визитки и разложил их на столе. Красивые, добротные. У архимага с нанесёнными светящимися рунами. Может, для красоты, а может, местный аналог GPS‑маячка. Не стоило её таскать с собой. Да и не только её – в этом мире вообще не стоило подарки магов с собой носить. Надо найти какое‑нибудь укромное место на территории имения и там всё спрятать. Так оно будет спокойнее. А понадобится – достану.

Может, и действительно пригодятся. Особенно визитка военного. Ведь это – прямая дорога к обучению в столице, если вдруг решусь. Я повертел карточку полковника в руке – ещё один знак. Или нет? Или мне всего лишь хочется продолжить учёбу и стать ещё сильнее? А может, мне просто очень хочется поехать в столицу?

Я усмехнулся и убрал визитки в карман. И только я их убрал, в голову тут же вернулась мысль, сидевшая там с момента моего приезда в академию: за что всё‑таки арестовали директора, и кто за этим стоит? Архимаг с полковником к аресту однозначно отношения не имели – теперь в этом не было сомнений. Но тогда кто? И за что? Неужели всё‑таки Фраллены так быстро подсуетились?

Но поразмышлять на эту тему мне не удалось – дверь кабинета тихо скрипнула, и на пороге появилась девушка. И не просто девушка, а помощница Тины. Точнее, госпожи Тианелии Морисаль.

– Курсант Оливар? – спросила она, глядя на меня.

Я кивнул.

– Госпожа Тианелия просит вас как можно быстрее зайти к ней.

– А меня пропустят? – спросил я.

– Со мной – да, – уверенно ответила девушка.

– Ну тогда пойдёмте, – сказал я, вставая со стула.

Мы вышли в коридор и направились к временному кабинету проверяющей. Помощница Тины шла чуть впереди, мягко и быстро, проводя меня мимо постов, выставленных сотрудниками Имперской Службы безопасности. Никто нам не сказал ни слова, даже не посмотрели.

Я шёл и чувствовал, что совсем скоро получу ответ на вопрос, терзающий меня уже несколько часов. И, возможно, другие ответы – на вопросы, которых я пока даже ещё не знал. А ещё я чувствовал, как с каждым шагом растёт напряжение. И я не мог понять почему: либо я уже так сильно с утра переволновался, либо это было предчувствие чего‑то не очень хорошего. Впрочем, никто не отменял комбо.

Довольно быстро мы пришли к уже хорошо знакомому мне кабинету. Помощница Тины постучала в дверь, приоткрыла её и доложила:

– Прибыл курсант Оливар.

Из глубины кабинета прозвучал знакомый голос:

– Пусть входит.

Секретарь жестом пригласила меня внутрь и отошла, давая мне пройти. Я шагнул в кабинет и аккуратно прикрыл за собой дверь.

– Позвольте поприветствовать вас, госпожа проверяющая, – сказал я официальным тоном, решив немного подурачиться.

Но стоило мне взглянуть на Тину, как желание дурачиться пропало полностью. Такой я её ещё не видел. За столом сидела и не та Тианелия Морисаль, которая встретила меня в нашу первую встречу – строгая, холодная, уверенная в себе, и не моя тёплая и нежная Тина. Я увидел, что‑то среднее: словно две половины этой женщины не договорились, кто из них сегодня будет меня встречать.

Казалось, будто две маски наслоились одна на другую и одновременно дали трещину, а под ними проступала третья – настоящая. Лицо у Тины было взволнованное, взгляд беспокойный, руки сложены так, будто она никак не может найти им место. Она очень нервничала, и это сразу бросалось в глаза.

– Что случилось? – спросил я с ходу.

– Всё хорошо, – ответила Тина. – Всё просто замечательно.

Её голос оказался на удивление спокойным, и это меня окончательно запутало.

– По тебе этого не скажешь, – заметил я, – что всё хорошо.

Тина попыталась вернуть себе образ строгой проверяющей и через силу улыбнулась своей фирменной, едва заметной, холодной улыбкой, и у неё даже получилось: на лице возникло то самое выражение, которое я видел в первый день нашего знакомства и каждый раз, когда мы встречались на людях. Настолько хорошо получилось, что я даже почувствовал лёгкое дежавю. Даже воздух вокруг стал на мгновение тяжелее.

Но маска продержалась недолго – секунды три, не больше. Я видел, как она буквально соскальзывает, как под ней проступает настоящее лицо: тревожное, взволнованное. Лицо женщины, которая отчаянно пытается удержать что‑то внутри себя, не дать ему выплеснуться. В итоге Тина махнула рукой и, откинувшись на спинку кресла, произнесла:

– Хотя бы с тобой я могу позволить себе быть такой, какая я есть.

И похоже, я ошибся в начале. Это не было третьей маской. Это была моя милая, нежная Тина. Просто она была очень взволнована. Не напугана, не расстроена, а именно взволнована.

– Со мной ты можешь позволить себе всё, что захочешь, – сказал я, садясь в кресло напротив. – Но скажи… что происходит? Почему ты так взволнована? И связано ли это с арестом директора?

– Ты уже знаешь?

– Так вся академия только об этом и говорит.

– Да, – сказала Тина, – моё волнение связано с арестом директора. Это… нормально. В какой‑то степени.

Она замолчала, перевела дыхание, словно собираясь с силами, и после короткой паузы добавила:

– Но больше я расстроена из‑за того, что через пару часов мне придётся отправиться в столицу. Не заезжая в Криндорн.

– Ты поедешь в ночь? – уточнил я.

– Да. Дело срочное и очень важное. Но ты же понимаешь, что я расстраиваюсь не из‑за того, что мне предстоит ночевать в экипаже. Я и верхом всю ночь проскакать могу.

Я понимал. Я смотрел на Тину и очень хорошо её понимал, я и сам расстроился, когда понял, что две волшебные ночи, ожидающие нас, растворились как дым. Но всё же я расстроился не так сильно.

– Для меня были очень важны эти две ночи, – сказала Тина едва слышно, почти шёпотом, но так искренне и так печально, что у меня внутри всё сжалось, аж дышать стало трудно.

И вот что ей на это отвечать? Что мне очень жаль? Мне, конечно, жаль, мне безумно жаль, я сам рассчитывал на две прекрасные ночи любви с этой потрясающей женщиной. Но что ей сказать? Не расстраивайся? Или подойти, молча обнять и утешить? Трудно даже сказать, какой из этих вариантов хуже: первый глуп и циничен, второй даёт напрасную надежду, что всё у нас будет хорошо. В итоге я не нашёл ничего лучше, чем сказать:

– Мне ужасно жаль, что всё так сложилось. Я с самого утра сегодня только и думал, что о вечере и ночи.

Глупая фраза, но, похоже, это оказалось примерно то, чего Тина от меня ждала. Её это устроило. Возможно, потому, что это была правда. Она кивнула, вздохнула и произнесла:

– Жизнь продолжается, курсант Оливар! Придётся мне всю энергию направить в работу.

И она снова попыталась улыбнуться, но не той холодной улыбкой, а своей обычной. И даже получилось. Пока ещё без ямочек на щеках, но всё же.

Тина посидела ещё какое‑то время молча, а потом окончательно взяла в себя в руки, либо же сделала вид, что взяла. По крайней мере, выглядела она уже намного спокойнее. По десятибалльной шкале, где моя Тина была один, а госпожа Тианелия – десять, эта женщина сейчас выглядела примерно на семёрку. Она ещё раз улыбнулась, медленно выдохнула и спросила: