Мраморные ступени перед дверьми были вычищены до блеска, а у самого входа стоял пожилой швейцар в безупречной униформе: синяя камзольная куртка с золотыми пуговицами, белые перчатки и цилиндр — будто сошёл с обложки какого-нибудь журнала о роскоши. Я ещё в прошлый раз удивился, в каком шикарном месте остановилась Тина. Тогда показалось, что для проверяющей это слишком уж богато. Теперь, зная, из какой она семьи, вопросов не осталось. Всё встало на свои места.

Когда я подошёл ближе, швейцар смерил меня взглядом с выражением лёгкого недоумения: курсант в форме подходит ночью к отелю, где неделя проживания стоит как год его обучения — что-то здесь не так. Я не стал ничего объяснять — просто достал из кармана золотой риал и протянул швейцару. Тот мигом преобразился: на лице расплылась безупречная улыбка, даже золотые пуговицы, казалось, засияли ярче.

— Прошу, господин, добро пожаловать! — произнёс он, распахивая дверь, с таким почтением, будто я был сыном герцога.

Я вошёл. Внутри всё было так, как я помнил — роскошно, дорого и немного безвкусно. Огромное лобби, пол из белого мрамора с прожилками, высокий потолок с хрустальной люстрой, блестящей, как ледяной водопад. На стенах — зеркала, между ними картины с натянутыми улыбками богатых дам и кавалеров. Воздух пах дорогими духами, полиролем и деньгами.

Не успел я сделать и пары шагов, как ко мне уже подбежал управляющий — полный мужчина в начищенных до зеркального блеска башмаках.

— Чем могу помочь, господин? — спросил он с показной вежливостью.

— Помощь мне не нужна, — ответил я спокойно и сунул ему в ладонь три золотых риала. — Сам по ступеням поднимусь.

Управляющий сунул деньги в карман, его лицо расплылось в профессиональной улыбке, он чуть поклонился и жестом пригласил меня проходить. И я направился к лестнице.

Путь помнил хорошо — на самый верхний этаж, а там в конец коридора до номера с видом на центральный проспект. Теперь я понимал, что это, возможно, самый лучший номер. И, скорее всего, арендован надолго. А может, вообще весь этот отель принадлежит семье Морисаль.

Я поднялся, подошёл к нужной двери и на мгновение остановился. В голове мелькнуло: а не пожалею ли? Ответ пришёл сразу — нет. А вот если бы не пришёл, однозначно жалел бы уже сейчас, лёжа в своей кровати и слушая, как храпят соседи по комнате.

Постучал. Дверь открылась буквально через несколько секунд — словно с той стороны только и ждали этого стука. На пороге стояла Тина.

Она была одета… хотя нет — скорее едва прикрыта. На ней было что-то лёгкое, почти невесомое и тонкое, как дыхание. Сквозь прозрачную ткань я видел красивое тело Тины, все его соблазнительные изгибы. И в этом всём не было ни грамма вульгарности — лишь чистое воплощение женственности и искушения.

Красавица улыбнулась — мягко, чуть загадочно, и сделала шаг назад, приглашая меня войти. Я шагнул к ней, закрыл за собой дверь и ещё раз с удовольствием отметил, что передо мной стоит не строгая проверяющая Тианелия Морисаль, не влиятельная женщина, чьего имени боятся в академии абсолютно все, а та самая Тина. Та, ради которой я и вернулся.

Она смотрела на меня, и в её взгляде опять читалось что-то совсем девичье: доверие, искра радости, лёгкое волнение. И на вид ей снова было не больше двадцати. Та же юная улыбка, тот же блеск в глазах. Но при этом ничего, кажется, не изменилось: те же глаза, тот же нос, те же ямочки на щеках от улыбки. Просто изменился возраст. Лет на пятнадцать. И вот как она это делает?

— Рассказывай, — сказал я и тоже улыбнулся.

— Что? — спросила Тина, удивлённо моргнув, и это «что» прозвучало почти по-детски.

В её взгляде отразилась лёгкая растерянность, и в тот миг она выглядела совершенно беззащитной, невинной. Ей так это шло, что я поймал себя на мысли: если бы она всё время была такой, я бы, наверное, потерял голову окончательно.

— Ну ты сказала: придёшь — расскажу, что в тебе главное. Забыла?

Тина чуть приподняла подбородок, будто о чём-то раздумывая, а потом снова улыбнулась, её рука медленно скользнула к плечу, и она одним плавным, почти ленивым движением сняла с себя ту лёгкую прозрачную накидку, что заменяла ей одежду. Ткань мягко соскользнула вниз, оставляя Тину полностью обнажённой.

Затем она посмотрела прямо на меня с тем самым выражением невинного удивления и тихо спросила:

— Ты сюда разговаривать пришёл?

— Нет, — уверенно ответил я и, шагнув вперёд, обнял её и поцеловал.

Тина прильнула ко мне с такой страстью, будто ждала этого момента всю жизнь. Её пальцы вцепились в мои волосы, и я почувствовал, как по телу пробежала та самая волна — всепоглощающая, безумная и фантастически приятная. Я поднял красавицу на руки, чувствуя, как она ещё крепче прижимается ко мне, и понёс её в спальню.

И кем бы она ни была эта женщина-загадка, одно я знал точно: о предстоящей ночи я никогда не пожалею.

По длинному коридору Облачного замка медленно шли двое — Первый Советник Императора Тирлон Арбеллан и Советник по безопасности Вардисар Морлин.

Коридор, в котором они двигались, напоминал скорее галерею древнего храма, чем часть императорской резиденции. Высокие своды терялись в полумраке, где дрожали отблески огня — пламя в хрустальных бра на стенах горело ровно, почти без дыма, отражаясь в отполированном до зеркала мраморном полу. Между колоннами, отделёнными друг от друга тонкими резными арками, струился серебристый свет — из окон, уходящих в самые облака.

Где-то далеко внизу лежала столица Империи — огромная, шумная, грязная. А здесь, в Облачном замке, всё дышало величием и тишиной, как будто сам воздух был пропитан властью.

Советник Морлин шёл чуть впереди. Шагал уверенно и чеканно, как человек, привыкший контролировать всё — и собственные эмоции, и окружающих. Движения Арбеллана были неторопливы и размеренны — Первый Советник был живой иллюстрацией поговорки о том, что понявший жизнь никуда уже не спешит.

— Нам повезло, что Его Величество после прошлой встречи и нашего с ним разговора не назначил сегодняшнюю аудиенцию в Облачном зале, — произнёс Морлин, не меняя шага и не глядя на Арбеллана.

— Да. Это хороший знак, — согласился Первый Советник. — Возможно, Император не только выслушал нас, но и услышал.

Морлин коротко кивнул, но больше не сказал ни слова. Дальше они опять шли молча, думая, скорее всего, об одном и том же: предстоящем труднейшем разговоре с Императором на непростую тему очередной женитьбы самодержца.

Прошло уже больше двадцати лет с того дня, как Император, уличив свою бывшую супругу — императрицу Виалору в измене, собственноручно казнил её. Гнев Императора тогда был страшен. Он заточил Виалору в глубинах дворцовой темницы, и девять месяцев она провела в заключении. А когда родила, Император собственноручно убил на глазах у несчастной матери её ребёнка — того, кто должен был стать живым напоминанием его позора, а затем, лишил жизни и саму Виалору.

После этого мир Императора рухнул. На десять долгих лет он замкнулся в себе, погрузился в тишину и мрак. Империя тогда жила по инерции — управляли Советники и герцоги, а Император почти не выходил из своих покоев. Даже приближённые видели его лишь изредка — осунувшегося, злого, с потухшими глазами. Потому что сильнее его ярости была лишь его боль.

Он любил Виалору. Любил безмерно. И считал её чудесным подарком судьбы до того дня, как узнал о измене. И её появление в его жизни, действительно было похоже на чудо.

Когда в своё время Император решил, что его Империи нужен наследник, ему начали искать невесту. Искали повсюду — по всем провинциям и даже за пределами Империи, среди аристократок и простых чаровниц. Но всё было тщетно.

Происхождение претендентки не имело значения. Даже красота вскоре перестала играть роль. Император требовал лишь одного — чтобы в женщине, которая станет матерью его сына, был хотя бы отголосок его силы. Дар, хоть на десятую часть равный его собственному.