Через минуту от глубокого пореза осталась лишь тонкая светлая полоса. Через две – и она почти слилась с остальной кожей. Регенерация работала. Быстрая, мощная, способная справиться даже с серьёзными ранами. Вопрос был теперь только в одном: это навсегда или всё же временный эффект, который рано или поздно сойдёт на нет? Очень хотелось, чтобы навсегда. Или хотя бы надолго.

Вывеска «Сломанный щит» нашлась в конце кривого переулка, зажатого между глухой кирпичной стеной и покосившимся забором. Я остановился, разглядывая заведение, и позволил себе перевести дух. Успел. Почти успел.

Мысль эта принесла с собой волну облегчения, от которой даже плечи расправились сами собой. А ведь могло сложиться иначе: Таливир возился с Лирой непривычно долго, очень уж сильным было заражение. Но в итоге он справился и сделал это, как обычно, блестяще – когда он наконец отступил от дивана, Лира была цела, бодра и даже улыбалась. Измученно, бледно, но улыбалась.

Рассказывать целителю, что он больше не уволен, я не стал, это было бы лишним. Я просто поблагодарил его, и мы с Лирой отправились к ожидающему нас экипажу, запрыгнули в него и покатили в Криндорн.

В городе мы довольно быстро нашли приличную гостиницу – чистую, тихую, с крахмальными простынями и без подозрительных личностей в холле. Я снял номер для Лиры и оставил её отдыхать. Таливир сказал, что ей теперь надо хорошо выспаться: магия магией, а организм должен восстанавливаться и сам.

Из гостиницы я помчался на встречу. Немного всё равно опоздал, но буквально на четверть часа, а в моей ситуации это не считается. Хотя мог вообще не опоздать, но кучер никак не мог отыскать нужную мне Стражницкую улицу – она пряталась на самой окраине города, в лабиринте узких переулков, куда приличные экипажи заглядывали нечасто.

С виду таверна «Сломанный щит» казалась не самой ужасной из тех, что мне доводилось видеть в этом мире: обычное двухэтажное здание из потемневшего кирпича, из узких окон лился тёплый свет, за мутными стёклами мелькали тени. Над тяжёлой дубовой дверью на ржавых цепях покачивался старый боевой щит – самый настоящий, круглый, с глубокой трещиной через весь диск, будто кто‑то когда‑то от души приложился по нему топором. Из‑за двери доносились голоса, смех, звон кружек – народ отдыхал на полную катушку.

Я толкнул дверь и шагнул внутрь. В лицо сразу пахнуло густым, плотным духом: жареное мясо, луковая подливка, свежий хлеб, прокисшее пиво и терпкий дымок от очага. Всё это мешалось в воздухе и забиралось в ноздри. В большом каменном очаге у дальней стены потрескивали поленья, отбрасывая по залу дрожащие оранжевые блики. Вдоль стен тянулись длинные столы из тёмного дерева, за столами гудела обычная вечерняя публика: работяги, мелкие торговцы, несколько солдат.

Сразу, с первого взгляда, я приметил в дальнем углу компанию, ради которой сюда пришёл. Полтора десятка человек заняли самый большой стол, перед каждым из них стояла кружка, на деревянных блюдах горками лежала закуска. Компания о чём‑то живо болтала: доносились обрывки фраз, взрывы смеха, стук кружек. Среди общего гомона я различил знакомый голос, а затем разглядел Эрлонта. Он сидел почти в центре, рядом с Тиором, и громко, раскатисто смеялся вместе со всеми. Надо же, как быстро брат влился в эту компанию.

Я пошёл через зал, обходя столы и лавируя между посетителями. По мере того как я приближался к дальнему углу, народ там начал замолкать: сначала один человек, потом второй. Разговоры обрывались на полуслове, головы поворачивались в мою сторону. Когда я подошёл вплотную, за столом воцарилась полная тишина. Полтора десятка пар глаз смотрели на меня.

Смотрели с уважением. Не с обычной вежливостью, какую оказывают незнакомцу, а с чем‑то большим – с каким‑то почтением, как смотрят на командира или на человека, которому чем‑то обязаны. А ещё эти лица казались мне знакомыми. Я совершенно точно видел этих людей раньше, причём недавно, но где именно – вспомнить не мог. Память подбрасывала какие‑то обрывки, но картинка никак не желала складываться.

– Добрый вечер, – сказал я в тишину.

– Добрый вечер, господин Аристарн! – грянуло отовсюду разом мне в ответ, так что уши заложило.

А Эрлонт поднялся с лавки, в два шага оказался рядом и сгрёб меня в объятие.

– Ари! Здорово, что ты успел! Мы уж думали, не придёшь! – радостно произнёс он и указал на свободное место во главе стола. – Садись сюда, чтобы тебя всем хорошо слышно было. Как прошло дежурство?

– Хорошо прошло, – ответил я, усаживаясь на указанное место и вспоминая каменного медведя, вырванные сердца, собственные руки, ставшие серыми и твёрдыми, как сталь. – Твари вошли в положение, будто знали, что я тороплюсь: вылезли почти сразу, не заставили долго ждать. И сопротивлялись недолго.

По столу прокатился хохот.

– Вежливые попались! – загоготал здоровяк с бритой головой и бычьей шеей, сидящий справа от меня. – Нам бы таких тварей: чтобы вылезали по расписанию и желательно сразу брюхом кверху! А то наши всё норовят полночи в разломе просидеть, а как вылезут, то все злые, будто мы у них ужин отобрали!

Раздался новый взрыв хохота, а когда смех слегка улёгся, я сказал Эрлонту:

– Не ожидал, что Тиор столько народу найдёт.

Брат кивнул на Товарища, который сидел по другую сторону от него, и ответил:

– Здесь все, кого ты спас тогда в госпитале, когда привёл целителя. Тиор всех нашёл. Каждого обошёл лично. Ребята горят желанием тебя отблагодарить. Готовы помочь, что бы ни пришлось делать.

Тиор покачал головой и заметил:

– Не все. Один пропал куда‑то, не смогли разыскать. А ещё один… погиб позавчера. Но остальные здесь.

Точно! Как же я сразу их не узнал? Эти лица я видел в госпитале, только тогда они были измученными, землистыми, с запавшими глазами и заострившимися скулами. Люди, которых бросила Империя, бойцы, которых списали со счетов, которым так и не прислали лекаря, что мог бы их спасти. Они медленно умирали в том госпитале от магического заражения, полученного на дежурствах у разломов.

А теперь они сидели передо мной – живые, здоровые, с румянцем на щеках и огнём в глазах. Шутили, смеялись, пили пиво. Потому что я привёз тогда в госпиталь Таливира, потому что целитель не смог уйти, не вылечив всех, потому что иногда в этом жестоком и несправедливом мире случаются и хорошие вещи.

Я поднялся из‑за стола и громко произнёс:

– Мне очень приятно, что вы решили так меня отблагодарить и откликнулись на мою просьбу о помощи.

И тут стол снова взорвался голосами – но уже иначе, не смехом, а чем‑то похожим на клятву.

– Это дело чести, господин Аристарн! – выкрикнул бритоголовый здоровяк справа.

– Мы в долгу перед вами! – подхватил кто‑то слева.

– Только скажите что нужно, господин Аристарн!

– Мы всё сделаем!

– Рады помочь, господин Аристарн!

Голоса перебивали друг друга, сливались в общий гул, но в каждом звучало одно и то же: «господин Аристарн». С уважением, почти с благоговением. Я поднял руку, и гомон постепенно стих.

– Подождите, – сказал я. – Раз уж мы теперь, возможно, одна команда, какие могут быть «господа» среди своих? Господа в Париже, а мы здесь все товарищи.

Мою присказку из прошлой жизни никто не понял, но все сделали вид, что знают, что‑такое Париж и рассмеялись.

– Но это же вопрос уважения… – начал один из ребят, просмеявшись.

– Мы не можем так просто, – горячо подхватил другой. – Вы же дворянин.

– Хватит! – негромко, но веско произнёс Тиор, прекращая ненужные споры. – Вам сказано, что мы теперь одна команда? Вот и слушайтесь командира!

И все тут же замолчали, приняв правила.

– Давайте переходить уже к делу, – продолжил Тиор, обводя взглядом товарищей. – Молчите и послушайте Аристарна!

И тут же полтора десятка пар внимательных глаз уставились на меня. Я выдержал паузу, собираясь с мыслями, и заговорил: