Экипаж подпрыгнул на очередной колдобине, и я машинально придержал Лиру, чтобы она не скатилась с сиденья. Одна только мысль билась в голове: лишь бы целитель Таливир был на месте, лишь бы был на месте, лишь бы…

Я сидел на жёсткой деревянной скамье, привалившись спиной к борту экипажа. Напротив, на втором сиденье, лежала Лира, укутанная в армейское одеяло. Бледное лицо, заострившиеся черты, синева под глазами – она выглядела так, словно из неё выкачали всю жизнь, её грудь едва заметно поднималась и опускалась в такт слабому дыханию. Но живая, всё ещё живая, и это было главным.

Лира находилась без сознания уже почти сутки. Рану её я лишний раз не осматривал. Что толку? Я не лекарь, помочь ничем не могу, а лишний раз тревожить и без того измученное тело – только хуже делать. Как велел старый лекарь, я три раза в положенное время влил Лире в рот голубоватое зелье из пузырьков, и всё. Больше я ничего сделать не мог.

Мы ехали от замка барона Фрельгоса до академии практически без остановок, меняя экипажи на каждой станции, благо денег, полученных за дежурство у разлома, хватало с избытком. Останавливались, лишь чтобы по нужде сходить да купить какой‑нибудь еды в дорогу. А ел я прямо в экипаже, на ходу, спал там же, урывками, хотя мог бы вообще не спать.

Бодрость была просто нереальная, я такой ещё никогда в жизни не испытывал: ни усталости, ни сонливости, ни даже намёка на то, что организму требуется отдых. Видимо, это были последствия «выпитых» сердец двух разломных тварей: либо что‑то кардинально изменилось в моём теле, либо полученной энергии, как хорошей батарейки, хватало надолго. И тот и другой вариант меня вполне устраивал.

Всю дорогу я вспоминал Хранта. И вот это его «Хорошо», произнесённое скрипучим голосом где‑то в глубине моего сознания. Что ему было хорошо? Он же потом пропал, замолчал. Не ощущалось больше этого давящего, скребущего присутствия. Или, может, ему просто нужны были эти ощущения, и он тоже поймал ту эйфорию, что накрыла меня во время боя и поглощения сердец, и она для него была сродни наркотику? Очень хотелось в этом всём разобраться, но шансов разобраться я пока не видел.

А ещё я постоянно думал о предстоящей вечерней встрече в таверне с Тиором и его людьми. Очень хотелось туда попасть. Понятно, что сейчас на первом месте спасение Лиры, но если Таливир окажется на месте, то шанс встретиться с Тиором ещё оставался.

Экипаж замедлил ход, и я выглянул в окно. Впереди показались знакомые ворота академии с гербом Империи над аркой. Охранник с тоскливым выражением лица стоял у входа, он лениво смотрел в нашу сторону, когда экипаж остановился. Я выбрался наружу, размял затёкшие ноги и подошёл к кучеру.

– Держи, – сказал я и протянул ему плату за дорогу, щедро округлив сумму в большую сторону. – И подожди здесь. Если целитель не на месте, придётся куда‑то ещё ехать.

Кучер кивнул, пряча монеты за пазуху, и вопросов задавать не стал. А я побежал в лазарет, надеясь застать там Таливира. Охранник лишь проводил меня взглядом: то ли узнал, то ли на каникулах вход в академию был для всех свободным.

Я пробежал через главный двор, свернул к западному крылу, взлетел по ступенькам и ворвался в прохладный коридор лазарета. Запах трав и каких‑то эликсиров ударил в нос – знакомый, успокаивающий запах. И вокруг ни души, что в принципе было логично: кого лечить на каникулах?

Знать бы ещё где кабинет главного целителя. Быстро обойдя, все комнаты, заглядывая в открытые и дёргая за ручки запертых, я наконец‑то нашёл то, что искал – кабинет Таливира. И к моей дикой радости целитель был на месте: он сидел за столом, заваленным документами, и что‑то писал в огромном журнале. И выглядел он крайне уставшим или очень недовольным.

– Господин целитель, здравствуйте! – произнёс я, шагая в комнату. – Прошу прощения за беспокойство, но мне очень нужна ваша помощь.

Таливир обернулся, и в его глазах мелькнуло искреннее удивление.

– Оливар? – немного растерянно произнёс целитель, явно пытаясь понять, что я здесь делаю. – Ты же получил диплом и уехал домой.

– Уехал. А дома дежурил у разлома, – я сразу перешёл к делу. – И мою подругу и напарницу сильно ранила тварь. Магическое заражение, как было у моего брата, но намного сильнее. И в брюшной полости. Лекарь у разлома сказал, что у неё есть сутки максимум. Эти сутки почти прошли, время идёт уже на минуты. Прошу вас, помогите! Я в долгу не останусь.

Таливир смотрел на меня несколько секунд. Потом медленно кивнул.

– Хорошо, – сказал он без особого энтузиазма, впрочем, это был его обычный тон, и, как я понял в госпитале, этот тон был часто обманчив. – Помогу. Где девушка?

– В экипаже. У ворот академии.

– Неси её сюда.

– Прямо сюда? – удивился я. – В ваш кабинет?

– Теперь уже всё равно, – ответил Таливир, криво усмехнувшись. – Теперь уже плевать.

Эти слова меня сильно удивили. Даже не слова, а тон, с которым они были произнесены: безразличный, с ноткой горечи.

– Что‑то случилось? – спросил я.

– А ты никуда не спешишь? – с сарказмом ответил вопросом на вопрос целитель. – Есть время слушать рассказы?

Времени не было: Лира умирала в экипаже у ворот.

– Сейчас вернусь, – бросил я и выбежал из комнаты.

Обратно к воротам я домчался за считаные секунды. Кучер всё так же сидел на козлах, лениво жуя соломинку. Я сунул ему ещё один золотой риал и сказал:

– Жди! Никуда не уезжай!

Экипаж должен был оставаться под боком. Как‑то же нужно отсюда уехать в город, когда Таливир вылечит Лиру. И в теории ещё оставался шанс успеть на встречу с Тиором и его людьми в таверну «Старый щит». Это было бы вообще идеально. Если лечение пойдёт быстро и хорошо, то шанс был: до встречи оставалось ещё более трёх часов.

Я открыл дверцу экипажа и осторожно взял Лиру на руки. Она была невероятно лёгкой, как пушинка: похоже, силы, полученные во время боя, пока ещё не покинули меня. Хотя внешность буквально за пару часов после битвы пришла в норму, к моей огромной радости. Серая кожа посветлела, мышцы перестали вздуваться буграми, когти окончательно превратились в обычные ногти. Я снова выглядел как человек.

Прижав Лиру к груди, я под равнодушный взгляд охранника быстрым шагом направился обратно к лазарету. Голова моей напарницы безвольно откинулась, светлые волосы свесились вниз, покачиваясь в такт моим шагам. Дыхание по‑прежнему было слабым, едва ощутимым, но было!

– Держись, – прошептал я, понимая при этом, что Лира меня не слышит. – Ещё немного. И всё будет хорошо.

Таливир к моему приходу успел подготовиться: накрыл стоявший в углу его кабинета диван чистой, белой тканью. Я осторожно положил Лиру на эту ткань. Целитель тут же склонился над ней, откинул одеяло, обнажая рану, и… застыл.

– Как она вообще ещё жива? – пробормотал он, и в его голосе впервые за всё время нашего разговора прозвучало что‑то похожее на профессиональный интерес.

Рана выглядела жутко. Розовая плёнка свежей кожи, которую нарастил лекарь у разлома, местами потемнела, местами вздулась волдырями. Под кожей то и дело вспыхивали те самые оранжевые огоньки магического заражения, но теперь их было больше, и они горели ярче, злее. Фиолетовые прожилки расползлись от раны в стороны.

Таливир тут же сконцентрировался, его руки легли Лире на живот и засветились: ярко, мощно, намного ярче, чем свечение лекарей у разлома. Голубой свет хлынул в тело моей напарницы, и я увидел, как оранжевые огоньки заражения дрогнули, съёжились и начали отступать.

Целитель работал молча, сосредоточенно. На лбу у него выступили капли пота, желваки на скулах перекатывались от напряжения. Свечение то усиливалось, то ослабевало, пульсируя в каком‑то сложном ритме. Я стоял рядом, не решаясь ни уйти, ни заговорить.

Прошло минут пять, может, десять. Наконец Таливир выдохнул, но рук не убрал. Свечение стало ровнее, спокойнее.