– Так хочется до самой ночи не вылезать из этой кровати, – сказала Тина тихо. – А лучше до послезавтра. Мне так с тобой хорошо.

– Но… – начал я, уже зная, что услышу дальше.

Она приподняла голову и посмотрела на меня с удивлением.

– Что значит «но»?

– Ну, обычно, когда кому‑то хорошо, обязательно где‑то рядом уже поджидает «но».

Тина вздохнула и с улыбкой ткнулась носом мне в плечо.

– Но надо ехать в академию, – призналась она.

– Вот об этом я и говорю, – сказал я, усмехнувшись.

– Поверь, я бы с удовольствием взяла пару выходных и просто лежала бы здесь с тобой, ни о чём не думая, – продолжила она, чуть приподнимаясь на локте, так, что простыня соскользнула ещё, открыв практически всю спину и то, что ниже. – Но не могу. Командировка заканчивается через два дня. А я под конец кое‑что раскопала и должна проверить это. А потом сразу в столицу.

Тина замолчала, вздохнула, однако потом улыбнулась и добавила:

– Но у нас ведь есть ещё две ночи, правда?

– Есть, – подтвердил я, притянул её ближе и поцеловал. – У меня вручение дипломов только послезавтра. Наставник сказал, что могу не приходить на церемонию, но получить раньше времени всё равно не выйдет. Так что никуда ты от меня не денешься. Два дня я буду ещё тебе надоедать по ночам.

Она тихо засмеялась, прижимаясь ко мне крепче, и прошептала:

– Мне нравится, как ты надоедаешь. Я не против.

Я обнял Тину крепче и ещё раз поцеловал. А она вдруг немного отодвинулась, сжала ладонями моё лицо и как‑то странно посмотрела мне в глаза. И я увидел в её взгляде… нет, не страсть. В этот раз не страсть, а какое‑то странное волнение. Скорее, даже тревогу. Я хотел было спросить, что случилось, но не успел. Губы Тины дрогнули, слегка приоткрылись, она выдержала небольшую паузу, словно никак не могла решиться сказать что‑то очень важное, а потом всё же сказала:

– Ты поедешь со мной в столицу?

Она спросила тихо, почти шёпотом, но в этой фразе было всё: и просьба, и страх услышать отказ, и надежда, что отказа не последует. И всё это дублировалось в её взгляде – она продолжала, затаив дыхание, смотреть мне в глаза. И ждала ответа.

Это было неожиданно. Причём «неожиданно» – это далеко не то слово. То я даже подобрать не мог.

В голове у меня мигом собрался весь список причин, почему я не могу с ней ехать. А она продолжала на меня смотреть и ждать ответа. И этот взгляд, в котором таилась надежда, и вместе с ней – страх, что одно моё слово может всё разрушить. На меня смотрела не шикарная роковая женщина, а девочка, которую можно ранить одним ответом, да так, что шрам потом не заживёт.

Я смотрел ей в глаза и понимал, что должен отказать. Но не мог: звук в горле застрял, язык не шевелился. Я не мог вымолвить ни слова. А она всё ждала. А потом улыбнулась, наклонилась и поцеловала меня. Так, словно мне не хватало этого поцелуя для принятия верного решения. Словно он мог унять мою несговорчивость.

– Поедешь? – спросила она чуть громче.

Глаза её были полны убеждения. Они говорили: «Ты просто решись. Нам хорошо здесь и сейчас, значит, и там будет хорошо. Это главное, а всё остальное – мелочи, с остальным мы разберёмся».

Но я знал, что не поеду; знал не потому, что не люблю её, а потому, что не готов принять роль любовника влиятельной особы, какой бы милой и прекрасной она ни была наедине со мной. Только вот причиной отказа было нежелание становиться тайным любовником холодной и влиятельной госпожи Морисаль, а ранить отказом я должен был свою нежную и милую Тину. И поэтому не мог произнести ни слова. Просто ком стал в горле, и всё.

Я молчал, а она смотрела на меня, и потихонечку из её улыбки одна за другой начали пропадать искорки, а потом исчезла и сама улыбка. Лицо Тины стало растерянным, как если бы внутри у неё что‑то треснуло. Или сломалось. И она тихо попросила:

– Не отвечай. Не надо, мне будет больно. Я всё и так поняла.

Мне стало так погано, будто я совершил что‑то запредельно ужасное, хотя ничего ужасного я не совершал. Дикое чувство. А Тина попыталась через силу вернуть улыбку, но пока у неё получалось не очень.

Она встала с кровати и, укутываясь в простыню, произнесла с лёгким извинением в голосе:

– Прости, что испортила такое волшебное утро. Но я просто не могла не предложить ещё раз.

– Ты ничего не испортила, – сказал я. – И это ты меня прости. Ты невероятная, красивая, женственная, ты заставляешь моё сердце колотиться, как молот, каждый раз, когда я тебя всего лишь вижу. А уж обладать тобой… это… это просто невозможно описать, какие чувства я испытываю. Но быть любовником влиятельной дамы – это не та дорога, по которой мне хочется идти. Или скорее, это не та дорога, по которой я должен идти. Я очень надеюсь, что ты меня когда‑нибудь поймёшь.

– Я понимаю тебя, – тихо сказала она. – Я прекрасно тебя понимаю и не обижаюсь, ведь я ожидала такой ответ. Всё нормально.

– Через два дня ты вернёшься в столицу, и тебя закружит водоворот привычной жизни. Мне очень льстит твоё предложение, но мы ведь оба знаем, что в столице, тебе будет не до меня. Да и кто я, а кто ты?

– Мы смогли бы что‑нибудь придумать, – возразила Тина.

– Ты вернёшься домой и уже через месяц про меня забудешь, – сказал я.

– Я тебя никогда не забуду.

– Приятно слышать, но мы оба знаем, что это не так.

– Я тебя никогда не забуду! – сказала Тина жёстко, с обидой, и в этой фразе проскользнул последний маленький кусочек надежды.

– Ты даже не представляешь, как мне приятно это слышать, – сказал я. – Но у тебя своя жизнь в столице, я не думаю, что в ней найдётся достаточно места для меня. А встречи два раза в месяц – это не то, ради чего стоит завязывать отношения.

Тина молчала, а затем вдруг показала рукой на сердце и сказала совсем тихо:

– Я уже нашла место для тебя. Здесь.

Это было очень трогательно: показать, что она нашла для меня место в своём сердце, но я понимал, что это всего лишь эмоции. И Тина это понимала. Она выдержала паузу, и улыбка вернулась – слабая, усталая, как будто подсвеченная болью. Но в ней снова мелькнули искорки, пока ещё еле заметные.

Тина стояла посреди комнаты, босиком, прижимая простыню к груди, и смотрела на меня невероятно грустными глазами. А потом произнесла с какой‑то непривычной хрипотцой в голосе, будто ей пришлось вытаскивать слова из горла через застрявший там ком:

– Я принимаю твоё решение. Но оставшиеся две ночи у меня никто не отнимет.

– Если кто‑то попытается это сделать, я убью его, – пообещал я.

Тина предложила захватить меня с собой: довезти до академии и незаметно высадить у ворот, но я отказался. Не стоило лишний раз её компрометировать, кто‑нибудь да обязательно увидит. Да и толку было мне ехать туда так рано? Что я там забыл? Если не считать получение диплома, в академии у меня оставалось одно‑единственное дело: пока действует мой пропуск в библиотеку, зайти туда и собрать всю информацию, что найду, о Виалоре, Дарсанах и Арденаире. А это можно было спокойно сделать и после обеда.

А с утра имело смысл доехать до приюта на Цветочной улице и отдать деньги Аркаса госпоже Фирилле, не стоило откладывать это на последний день моего пребывания в Криндорне, лучше было сразу отстреляться.

Я покинул номер и направился на улицу. В новой одежде на меня больше никто внимания в лобби не обращал, в таком наряде я выглядел как типичный постоялец этого отеля. Правда, теперь кучера на стоянке у входа смотрели на меня иначе: не как на курсанта, а как на клиента, с которого можно взять втрое дороже. Но это было логично: вырядился, как богач – плати. Впрочем, в этой одежде мне предстояло ехать всего лишь до постоялого двора, а одну поездку по тройному тарифу я мог себе позволить.

В приют я в таком виде идти не собирался. Приносить сто семьдесят золотых, когда на тебе камзол, как у министра или барона, выглядело бы странно. Деньги так‑то немалые, но от господина в такой одежде ждут всё же побольше.