– Умеем, любим, практикуем, – ответил я дурацким выражением из прошлой жизни, но сейчас оно вроде как‑то даже и к месту пришлось.

Я подал Тине руку и помог сесть. После чего поинтересовался:

– Вина или воды?

Она едва заметно кивнула в сторону серебряного ведёрка на столике у стены. Как я не увидел его сразу – непонятно. Подошёл ближе: в ведре, словно в драгоценной оправе, лежала утопающая в почти растаявшем льду бутылка игристого вина. Шампанское… или как оно тут называется? Память ничего не подсказала, значит, пусть будет игристое.

Я вынул бутылку, стряхнул с неё капли воды, снял проволоку, повернул пробку – короткий хлопок, и пена фонтаном вырвалась наружу. Всё как положено. Я налил вино в два бокала, один протянул даме.

– За моего героя и его блестящую победу! – произнесла Тина и не дожидаясь, пока я что‑то скажу, быстро, игриво поцеловала меня в губы.

Я по‑гусарски осушил бокал залпом и только потом подумал, что дворянин Ари, будь он на моём месте, пил бы глоток не спеша, с достоинством. Ну да ладно, что уж теперь, раз так выпил? Тина же, пригубила – совсем чуть‑чуть, как полагается истинной аристократке. После этого она взяла со стола вилку, подцепила кусочек рыбы, положила себе на тарелку и, скользнув по мне взглядом, сказала:

– Ты отлично выглядишь. Костюм просто великолепный.

– Если бы ты знала, чего мне это стоило, – усмехнулся я. – Зачем ты так рано встречу назначила? Я едва успел.

Тина провела пальцем по краю бокала, чуть прищурилась и ответила:

– Мне не хотелось отнимать время от ночи, которая нас ждёт впереди.

Такое объяснение меня более чем устроило. Моя дама тем временем сделала глоточек из бокала и произнесла тост:

– За лучшего бойца академии!

– Всего лишь лучшего из нашей пары, – заметил я.

– Не скромничай. Бой был отличным.

– Приз за него тоже был весьма неплох.

– Какой приз? – Тина приподняла брови, делая вид, что не понимает.

– Тот, что я получил за победу, – пояснил я. – Или… это был ещё не он?

– Это просто я была рада тебя видеть, – ответила она с лукавой улыбкой. – Приз ты получишь в отеле.

И так она это сказала, что у меня мгновенно пропало желание сидеть за этим богатым столом. Захотелось подняться и прямо сейчас поехать в отель. За призом.

– Я говорил тебе, что ты умеешь заинтриговать? – спросил я.

Тина усмехнулась, слегка наклонилась вперёд и с придыханием прошептала:

– Я много чего умею.

После этого она сделала ещё один глоток вина, медленно, почти задумчиво, словно собираясь с мыслями, покрутила бокал в пальцах и, вдруг посерьёзнев, произнесла:

– Я действительно впечатлена твоим поединком. Очень.

– Надеюсь, не только ты, – сказал я. – Очень хочется верить, что на директора и папашу Фраллена он тоже произвёл впечатление.

– Ещё какое!

Тина засмеялась, легко, искренне, как будто представила эту сцену вновь, а потом принялась рассказывать:

– Там после твоего ухода начался такой скандал, что даже ваш поединок померк. Барон набросился на директора прямо в ложе, орал так, что я думала, он голос сорвёт. Утверждал, что директор поставил его сына против тебя специально, потому что хотел унизить род Фралленов. А директор клялся, что даже не подозревал, настолько ты силён, и уверял, будто всё распределение пар определялось жребием. Фраллен ему, разумеется, не поверил и заявил, что если директор академии не знает истинной силы своих выпускников, то компетенция у такого директора катастрофическая.

– Да уж, весело там было, – заметил я и с сожалением добавил: – Надо было сразу не уходить. Много я пропустил.

– Главное веселье было позже. Когда лекари привели младшего Фраллена в чувство, тот вскочил и под свист трибун сразу же куда‑то убежал. Барон тут же всем заявил, что его сын второй год на четвёртом курсе учиться в этой академии не будет, и они забирают документы. И побежал за сыном. Ну а за бароном уже помчался директор. Прямо в мантии и под аплодисменты публики. Все ему хлопали стоя.

– Ну, хоть зрители повеселились, – сказал я, подливая себе и Тине вина. – Не каждый день в академии устраивают цирковые представления между боями.

– Да, заварушку ты устроил серьёзную.

– А я‑то что? Я вообще ни в чём не виноват. Это действительно директор сделал так, чтобы мы с Фралленом оказались в одной паре. А Фраллен после этого ещё грозился поставить меня на колени во время боя. Подкинул идею.

– То есть, ты совсем ни при чём? – уточнила Тина.

– Рафик ниучём невиноватый! – ответил я и понял, что с вином надо осторожнее, пока все самые дурацкие шутки из своего прошлого мира не вспомнил.

К чести Тина, она не стала переспрашивать, кто такой Рафик. Видимо, решила, что это какая‑то наша локальная курсантская шутка. Она просто усмехнулась, взяла бокал в руку и, откинувшись на спинку кресла, сделала глоточек.

– Ладно, – сказала она, – хватит про них. Давай наслаждаться нашим вечером. И всем этим, – Тина повела рукой, указывая на стол, – пока оно ещё льдом не покрылось.

– Давай, – согласился я, глядя на изобилие еды. – Но ещё давай сразу договоримся: раз победил я, значит, значит, и проставляться должен я.

– Проставляться? – удивлённо спросила Тина.

Похоже, это слово она слышала впервые, хотя в лексиконе Ари оно было. Не по‑русски же я его произнёс.

– За этот стол буду платить я, – пояснил я, сильно надеясь, что у меня хватит денег за него заплатить, но на халяву праздновать не хотелось, хватало, что гостиничный номер для встреч дама оплачивает.

Тина с пониманием кивнула и сказала:

– Благородно. Но боюсь, у тебя ничего не выйдет.

– Почему это? – удивился я.

– Потому что «Златая завеса» принадлежит моей семье. Любой из персонала, кто рискнёт взять деньги с моего гостя, сразу же окажется на улице, – пояснила Тина, пожав плечами. – Так что извини.

Возразить тут было нечего, но я хотя бы попытался. Я подлил ещё немного игристого в бокалы, поднял свой и сказал:

– Тогда выпьем за гостеприимную хозяйку!

– И за её героя! – ответила Тина улыбаясь.

Её губы коснулись края бокала, взгляд – моего лица, и в этот миг я окончательно понял, что, не так уж и сильно я хочу есть, и не прочь хоть сейчас отправиться в отель.

Мы лежали на широченной кровати, утопая в мягких подушках и шёлке, который холодил кожу и приятно лип к телу. Белоснежные простыни были смяты и пахли розовым маслом. Сквозь огромные окна во всю стену лился мягкий утренний свет. Криндорн просыпался, и мы просыпались вместе с ним.

Тина лежала рядом со мной, частично прикрытая простынёй, и это зрелище само по себе стоило всех призов, что только можно придумать. Её нога небрежно покоилась поверх моей, волосы рассыпались по подушке и частично по моей груди и пахли чем‑то сладким. Голова Тины покоилась у меня на плече, и я чувствовал, как ровно и спокойно она дышит.

Тина неторопливо водила пальцами по моей груди, немного неловко повернула руку, и простыня скользнула чуть ниже, обнажив её роскошную грудь и плавный изгиб бедра. Не нарочно – просто так вышло. И, глядя на эту умопомрачительную женщину, я подумал, что ради таких призов я готов лупить Фраллена хоть каждый день.

Тина была… словно другой мир. Каждый раз, когда я думал, что понял её до конца, она открывалась с новой стороны – и каждая из них была лучше предыдущей. Она открывалась по‑новому с каждым поцелуем, каждым движением, каждым вздохом. Она не играла, не изображала страсть, она просто жила в ней. С Тиной не было того кокетства, за которым женщины обычно прячут холод. Всё было по‑настоящему.

Если бы она сейчас сказала, что любит меня, я бы поверил. Без сомнений. Потому что этой ночью между нами не было ни игры, ни фальши. Только правда и чувство. И мне самому уже начинало казаться, что я влюбляюсь в неё, несмотря на то, что мой разум, мой жизненный опыт, моё предчувствие – всё говорило, что делать этого нельзя категорически. Но кто слушает разум, когда рядом лежит такая женщина?