Он не ждал, что Дарья решится переспрашивать, но она всё-таки уточнила.

— Так ты согласен помочь?

Добровольский почувствовал лёгкий укол совести за то, что ей таки пришлось через себя переступить и подчеркнуть свою роль просительницы.

— Ваши бедняги-питомцы не должны становиться заложниками наших личных драм. Надеюсь, я в твоём понимании рассуждаю достаточно профессионально?

Он спрашивал без издёвки. Просто оставить привычную манеру общения с ней не получалось.

— Не профессионально, а человечно, — отфутболила Дарья.

— Твоя характеристика даже щедрее, чем я мог ожидать. По большому счёту ты могла бы и не уточнять, — совершенно искренне отозвался Добровольский, — Конечно, я тебе помогу. Я бы помог тебе, даже если бы ты не решилась мне позвонить. Я бы узнал о вашей проблеме и я бы помог.

И зародившуюся между ними неловкую паузу он тут же заполнил крохотным, но важным дополнением.

— Я помогу тебе, если ты примешь мои условия помощи, Даш.

— Условия, — тихо отозвалась Дарья, и в её голосе даже удивления не было. — Господи, и как я могла вообразить, что мы с тобой легко договоримся.

Он ждал примерно такого ответа. Поэтому знал, что отвечать.

— Даш, во избежание недопонимания давай я тебе свою позицию объясню. Ты меня частенько шпыняла за то, что я люблю всё делать на свой нос и не люблю ничего пояснять. Вот как бы считай, что я борюсь со своим самодурством.

Жена не спешила его перебивать. Наверняка такой подход её озадачил и удивил. Добровольский редко шёл на компромиссы, редко проявлял дипломатию. Его подход исключал всякие миндальничания, но всё течёт, всё изменяется вопреки расхожему мнению, будто перемен от человека можно не ждать.

Можно, если человек поставит себе такую задачу.

— Слушаю, — наконец вымолвила она.

Конечно, слушает. Альтернатив-то у неё, выходит, нет вообще никаких.

— Я всё порешаю. Не обсуждается. С приютом всё будет в порядке. Соколову я морду набью, ну или натравлю на него своих верных псов. Так или иначе с ним справятся. Я не лез и не трогал его ровно до тех пор, пока он не переступал границы. Но вот это... это уже никуда не годится, и пора бы напомнить ему, что я не прощаю подобного беспринципного поведения. Но ты сама должна понимать, что его дерзость родилась не на пустом месте. Стервятники чуют падаль.

— Это как-то слишком уж самокритично. Особенно для тебя, — ввернула жена.

Ему захотелось откинуться на спинку кресла и от всей души расхохотаться. Нет, серьёзно, ему безумно этого не хватало — её сухого юмора, её острого языка. Он, твою-то мать, успел забыть о том, какой могла быть Дарья. За всей этой бесконечной рутиной и его повседневными делами всё умудрилось забыться, стереться, притупиться и выглядеть пресным. Но это не так. Это опасная иллюзия, которая позволяла ему долгое время воображать, что его жизнь хороша, лишь когда в ней хватает разнообразия. Лишь когда он не застревает по уши в быте и семейности.

Очень жаль, что это понимание приходило к нему с таким опозданием…

— До падали мне пока ещё далеко, — проворочал он в ответ. — Дальше чем до добычи. А Соколов и иже с ним видят меня как добычу. Почему — ты и сама понимаешь. Меня они собираются основательно пощипать, а тебя — рано или поздно продавить на предмет помощи в этом. Мне нужно восстановить статус-кво.

— И как я могу тебе в этом помочь? С транспарантом по улицам бегать? Помните, Добровольский не падаль! Вы его рано хороните!

На это раз он не сумел сдержаться — рассмеялся.

— Обожаю твоё чувство юмора, — признался совершенно искренне и не тая.

Может, действительно стоило ей показать, что он расположен к диалогу и даже невзирая на их сложные отношения в память о прошлом готов искать компромисс.

Как всё-таки та ситуация была далеко от того, где они вдвоём против всего мира… Были же времена…

— Я уже даже не уверена, что шучу.

— Не нужно никаких транспарантов, — окончательно согнать улыбку с лица не получилось, хоть он и подозревал, что вот-вот разразится буря, когда ему будет уже не до смеха. — Тебе вообще ничего особенно делать не нужно. Просто отступить в тень.

— Что, прости?.. Звучит слишком загадочно.

— Это единственное условие, при котором я решу вопрос с твоим приютом за пару часов, если не раньше.

— Ты предлагаешь мне…

— Отказаться от всяких контактов. На время. Разумеется, всего лишь на время. На чётко оговоренный срок.

— Извини, я всё равно не понимаю…

Ну ещё бы. Условие не сказать чтобы тривиальное, но справедливости ради, ситуация у них тоже не будничная.

— Ты уйдёшь в эдакий отпуск. От всего и ото всех. Ненадолго. Ровно до того момента, как мы окончательно разведёмся. Никто не будет пытаться тобою воспользоваться, к чему-то склонить и как-то ещё использовать тебя ради подножки мне.

— Добровольский… это даже для тебя слишком эксцентричная просьба. В какой отпуск? Как ты себе представляешь такой манёвр?

— Да что представлять-то? — нахмурился он. — Отдалишься от внешнего мира, передашь управление ненаглядной своей подружайке, а сама заляжешь на дно, чтобы тебя никто не дёргал.

Она молчала, переваривая сказанное.

— Это, кончено, в том случае, если ты реально настроена на честный развод безо всяких вмешательств, — решил уточнить он. — Такое условие вряд ли тебе подойдёт, если ты вдруг не прочь действовать с моими недругами заодно. Но тогда я не могу гарантировать тебе ни спокойствия, ни прекращения чужих козней. Потому что в таком случае мы с тобой, оказывается, враги. А стрелять себе в ногу, помогая врагам, я не могу. Под моим началом — тысячи подчинённых. Мне как-то и о них следует думать.

— Это бред какой-то…

— Это разумное предложение. Которое к тому же тебе ничего стоить не будет. Скорее даже наоборот. За доставленные неудобства при разводе выпишу тебе солидную надбавку. А хочешь, второй приют тебе открою. Ну или филиал этого тебе сооружу. Ещё и кошек бездомных начнёте с улицы подбирать. Ты вроде знаешь меня, Даш. Я не жадный. Я умею делиться.

— Каждый раз, когда мне кажется, я уже ничему не удивлюсь, ты, Добровольский, умудряешься самого себя перещеголять, — пробормотала она.

— Наша совместная жизнь была всякой, только не скучной, — напомнил он. — И ты вроде на это не жаловалась. Решайся, Дарья. По-быстрому всё сделаем и разбежимся. И никто из нас в накладе не останется — это я тебе обещаю.

— Добровольский, это… не знаю, как тебе ещё объяснить. Я не считаю это приемлемым. Ты пытаешься зажать меня в угол, убеждая, что другого варианта просто не существует. Но я уверена, что он есть. Может, тебе от меня что-то конкретное нужно?

— Я уже объяснил тебе, что мне нужно, — надавил он, с неприятным холодком ощущая, что она пытается выскользнуть из его хватки.

Ну уж нет, Дарья. Если есть хотя бы призрачный шанс на корню зарубить всю эту свистопляску вокруг их развода, он её не упустит. Только после того, как она началась, он сообразил, насколько ему важен покой без необходимости вечно отвлекаться на вот такие проблемы, никак не связанные с делами и бизнесом.

Никогда бы не подумал, что проблемы ему начнёт доставлять именно личная жизнь и именно в подобном формате. Но век живи, как говорится.

— Тебе нужно посадить меня на время в клетку в обмен на твою драгоценную помощь, — процедила она, словно пыталась закрепить для себя положение дел.

— Даш, ну какая клетка? Я тебя что, под замок сажаю? Я всего-то и прошу у тебя пересидеть бракоразводный процесс вне досягаемости для всяких вот таких Соколовых. Это нам обоим сэкономит уйму времени и нервов. Только не говори, что сама всех выгод не понимаешь. Меня бесит это суета, которая и выеденного яйца не стоит, потому что эти шакалы ни черта не получат.

— Если бы ты был так уверен, ты не просил бы меня принять подобные условия.