Но оказалось, что насчёт детей я зря переживала. К сожалению, всё было хуже — звонил Добровольский.

Хотя я ждала, что первыми после нашего разговора со мной свяжутся его адвокаты.

— Что тебе нужно?

Пауза. И до тошноты формальный, пластмассовый тон, без единой эмоции:

— Добрый день, Дарья. Мы можем с тобой поговорить? О сегодняшнем визите в ваш приют Маргариты.

— Какая прелесть, — процедила я, хотя первым порывом было сбросить звонок и вообще отключить к чёртовой матери телефон.

Но что-то держало меня внутри, какая-то до предела натянутая струна не позволяла расслабиться и завершить дело самым простым способом. Мне почему-то казалось, если я отключусь, то проиграю. Проиграю какую-то невидимую битву. Даже не битву с собственным пока ещё мужем, а скорее битву с самою собой.

Не сдержалась, сорвалась, уступила, сдалась.

Как я привыкла всегда и во всём выглядеть сильной.

Старые привычки за день не умирают. Поэтому я лишь сильнее стиснула пальцами телефон и продолжила:

— Не припомню, Добровольский, когда ты в последний раз вообще на что-то спрашивал моего разрешения. В твоём стиле было бы ввалиться в наш приют вслед за твоей новой эскортницей.

На удивление, муж проглотил всё, что я ему наговорила. Но, подозреваю, только лишь потому что не хотел тратить время и силы на разбор моих нелицеприятных характеристик.

— А ты предпочитаешь именно такой подход? Ждёшь, что я поведу себе как можно более жёстко?

Провоцирует, бессердечная сволочь.

— Я считаю до трёх.

Он тут же понял, что имелось в виду. Я готовилась положить трубку.

— Я хотел извиниться.

— Что, прости?.. — и моё восклицание даже саркастическим нельзя было назвать. Я действительно совершено искренне удивилась.

— Ты слышала, Дарья. Я хочу извиниться за сегодняшний визит. Этого не должно было случиться.

— Ах вот оно что… — я немного пришла в себя и решила не упускать такой роскошной возможности. — Понимаю. Понимаю, Добровольский. А я всё гадала, как же так произошло, а тут вот оно что… не доглядел. Бывает. Ты же человек занятой, времени на всё не хватает.

— Дарья… — донеслось до меня предупреждающее.

Ну куда там… меня было уже не остановить.

— Тут у меня совет только один, Добровольский. Ты, пожалуйста, впредь уж постарайся и держи свою породистую сучку на поводке. Мне такие вот визиты вежливости не сдались.

— Вот сейчас тебя заносит. Осади.

— Учитывая то, что твоя содержанка ушла из приюта целая и невредимая, я пока держу себя в руках. Но не скрою, у меня мелькала мысль, что ты в курсе сегодняшнего визита.

— Это не так, — проскрежетал Добровольский. — С чего ты вообще могла подумать такое?

— С того что тебе было бы выгодно и удобно оперативно сжить со свету свою старую, надоевшую жену, — съязвила я, даже не скрывая своего ядовитого тона. — Вот, подумалось, решил меня довести, чтобы с разводом маяться не пришлось. Вдовцом хочешь свою жизнь продолжить?

— Сумасшедшая, — вздохнул Добровольский, он безо всякого намёка на злость.

И меня это ещё больше взбесило. Так и таким тоном муж мог говорить, если бы я объявила что затею в квартире ремонт, и завтра нам нужно срочно съехать оттуда. Это было сказано едва ли не любя, а потому звучало сейчас, учитывая все обстоятельства, ещё извращённей.

— Держи свои соображения на этот счёт при себе, — прошипела я в трубку. — Как и свои странные порывы. С чего ты надумал извинения приносить?

— С того, что мне не нужны вокруг моего развода скандалы.

— А-а-а, — протянула я, явственно ощущая, как при слове «развод» болезненно сжалось сердце. — Надеешься, что всё пройдёт скромно и незаметно. Но ты ж не настолько наивен, Добровольский. Да и я тебе спокойной жизни не обещала.

— Дарья, я понимаю, что ты страдаешь, — примирительно начал муж. — Понимаю, что тебя очень ранило решение детей и…

— Идите вы к чёрту! — рявкнула я в трубку. — Все вы! И ты, и твоя Клюева, и… все вы, понятно?

Я проиграла, потому что выкрикнув это, всё-таки отключилась.

Тряпка. Так и не смогла послать по тому же адресу собственных детей-предателей. Материнское сердце мне этого не позволило. Кровоточило, разваливалось на части, но удержало меня за язык.

— Тряпка, — обругала я себя уже вслух, пряча телефон в карман брюк.

Как будто мой демарш что-то решал. Впереди по-прежнему маячил тяжёлый развод и никакой пощады. А теперь Добровольский почувствует себя в ещё большем праве давить на меня. Он терпеть не мог тех, кто ему сопротивлялся.

И стоило об этом подумать, как телефон дёрнулся, вынудив меня вынуть его и взглянуть на экран.

От мужа, всегда оставлявшего за собой последнее слово, пришло сообщение:

«Дарья, не объявляй мне войну. Мне не доставит никакого удовольствия наблюдать за тем, как ты проиграешь».

— Так ты реально разводишься? — Туманов смотрел на него с недоверием.

— Что, так сложно вообразить? — хмыкнул Игорь, рассматривая наполненный посетителями ресторан.

— Да просто… вы с Дарьей… не знаю, все уже настолько привыкли… — неуверенно протянул коллега, и Добровольскому захотелось подкатить глаза к потолку.

— Ну, мы же не обязаны оставаться в браке только лишь для того, чтобы не разочаровывать публику.

— Да не в этом даже дело. Просто вы для многих как пример…

— Пионер — всем пример, — передразнил Добровольский и отмахнулся. — Туманов, побойся бога. Кто кому может служить примером в нашем многоуважаемом обществе? Если повнимательнее приглядеться, то и не заметишь, чтобы кто-нибудь из наших с тобой знакомых так уж стремился брак сохранить. Всё это лишь фасад и условности.

— Так вы с Дарьей и были хоть каким-то спасением от этого тотального цинизма, — проворчал Туманов.

— Иллюзия, — лаконично возразил Добровольский, при этом слишком хорошо понимая, что иллюзорной идиллией их брак отличался исключительно потому, что в нём давно не было верности в буквальном смысле этого слова.

Просто о его связях Дарья не знала, и лишь потому до поры до времени в их семье всё было относительно хорошо. Но как бы ему ни претило ломать устоявшееся положение вещей, всему в этой жизни приходит конец. В том числе их давно изжившему себя браку.

— Ну, тебе, конечно, виднее, — не стал спорить Туманов. — Но всё равно мне очень жаль, что всё так получилось. Развод — это всегда печальное и неприятное событие.

Он об этом не думал с такой стороны. Для него развод был в первую очередь неприятной бумажной волокитой, даже при условии, что заниматься этим будет не он, а его адвокаты.

И будто прочитав его мысли, Туманов поинтересовался:

— И как имущество решили делить?

— Предложу ей выбрать, — Добровольский не отрывал взгляда от залы. — Я не собираюсь ни в чём её ущемлять.

Туманов присвистнул.

— Экая щедрость! Хотя… ты себе можешь позволить.

Добровольский скосил на него испытующий взгляд.

— Ты так рассуждаешь, будто я это состояние за красивые глаза получил. Я долго и упорно вкалывал для того, чтобы позволить себе на разводе не экономить.

— И что будешь делать, если Дарья решит бизнес ваш распилить.

— Не решит, — с уверенностью возразил Добровольский. — Она не раз заявляла, что предпочитает держаться от моих дел как можно дальше. Поэтому не потребует. Она ничего в нём не смыслит.

— Ну, это ещё не значит, что она не передумает. Женщины — создания коварные. Особенно в период развода.

— Завязывай со своими теориями, светило антропологии, — Игорь подхватил со стола свой стакан с плескавшейся на дне янтарной жидкостью и опрокинул в себя едва ли не залпом. — Дарья поглощена своим приютом. У неё впереди много дел. Наверняка будет его расширять.

— Ты до сих пор в курсе её планов?

— Скажем так, я дал ей весомый финансовый повод расшириться.

— Пожертвование внёс? — хмыкнул Туманов. — Откупные?