— А-а-а, — предательница? — хмыкнул он, наслаждаясь непередаваемой сменой эмоций у неё на лице. — Ну, проходи. Не топчись в дверях.

— Почему это предательница? — пробормотала она, но всё-таки юркнула в его кабинет и плотно прикрыла дверь за собой.

— Ну как это почему? Всё матери о моём поручении разболтала, — безо всякой агрессии отозвался Игорь. — Справедливости ради, я не одну тебя в этом виню. Брат твой тоже, надо сказать, молодец. Шпионы из вас вообще никакие, дети мои.

Дочка, к его приятному удивлению, не стала заламывать руки и отпираться не стала. Сделала несколько шагов к его столу и застыла посреди кабинета, словно не хотела больше к нему приближаться.

— Мы с Пашкой никогда и не скрывали, что нам эта затея не нравится, — Веронике непросто было смотреть ему прямо в глаза, но у неё получилось.

Ну вот, а он-то думал, всё скатится до оправданий и заискиваний.

— Ну, нравится или нет, а вы на это пошли.

— Тебе так важно, чтобы мы признали свою зависимость от тебя? — посмурнела дочь. — Тебе нравится нас унижать?

Добровольский несколько долгих мгновений промурыжил её внимательным взглядом, но потом решил, что хватит с него этого притворства.

— Ладно, проехали, — отмахнулся он. — Вообще-то я рад тому, что вы так поступили.

Вероника ошарашенно уставилась на отца.

— В смысле?.. Ты серьёзно?

— Может, присядешь?

— Нет, ты сначала объясни.

Добровольский подкатил глаза.

— Да что объяснять-то? Прошло какое-то время, я поостыл и понял, что матери вашей в этой ситуации хуже, чем всем остальным. Короче, я зря так жестил. Сорвался и… не знал потом, как это исправить.

— И ничего лучше не придумал, как нас обманом к ней подослать?

Добровольский скривился. Можно подумать, он сам не понимал, как по-дебильному это выглядело.

— Ну а что, скажете не получилось?

— Да не в этом же дело…

— Да и не важно сейчас, в чём. Главное, что вы к матери пришли на поклон и снова общаетесь. Ведь общаетесь же, я надеюсь?

Дочь собиралась что-то ему возразить, но потом вдруг запнулась, видимо, решив не давить на эту тему.

— Да. Получается, что… ладно, не важно. Я к тебе за помощью вообще-то пришла.

— Что нужно?

— Контакты.

Добровольский присвистнул.

— Ого, заваривается что-то серьёзное.

Вероника сжала губы.

— Ни к чему иронизировать. Это действительно серьёзный вопрос.

И что-то в её голосе заставило его поверить в то, что дочь ничуть не преувеличивала. Это не могло не привлечь его внимание и не подогреть его интерес.

— Верю охотно. Ну, тогда давай так. Я даю тебе нужные контакты, а ты мне объясняешь, что у тебя там стряслось.

Какое-то время дочка, вероятно, боролась с собой, раздумывая, как поступить будет правильнее. Но по большому счёту выбора он ей не оставил. И в конце концов она сдалась.

— Только если пообещаешь, что никак не выдашь свою осведомлённость. Пожалуйста, па! Я не хочу, чтобы меня снова в предательницы записали!

Ага, значит, вопрос касался матери. Ну, тогда он тем более не собирался просто так отступать.

— Обещаю. Выкладывай.

И очень скоро он пожалел, что давал какие-то обещания.

— Слушай, что за ересь, мать твою? — прорычал он, чувствуя, как у него буквально чешутся руки взять телефон и решить этот вопрос за пару минут. — Зачем все эти хождения вокруг да около, когда я могу всё уладить, не вставая из кресла? Почему сразу ко мне не пришла?

— Ты забыл, в каких вы отношениях? — вспылила дочь. — Па, серьёзно? Да она и слышать не хочет, чтобы ты ей хоть в чём-нибудь помогал!

— Твоя мать настолько меня не переваривает теперь, что ей даже своего приюта уже не жалко? Готова и его на алтарь своей гордости положить? — раздул он ноздри. — Ты сама-то как считаешь, это нормально?

— Я никак не считаю, — проявила несвойственную ей твёрдость дочь. — Я просто хочу ей помочь, понятно? Хочу принести хоть какую-то пользу. Сама разобраться.

— А что у тебя за подозрения? — прищурился Добровольский. — Ты же просишь о конкретном жалобщике разузнать.

Вероника бросила на отца короткий нечитаемый взгляд.

— Ты же сам говорил, что вокруг приюта в последнее время какие-то странные пляски. А тут ещё жалоба, анонимная. Согласись, это странно.

— Соглашусь. Но именно поэтому мне и следовало бы вмешаться.

— Нет, не следовало бы, — твёрдо возразила дочь. — Вы с мамой расстались, и сейчас она твоего вмешательства не оценит. Она и моему-то не обрадуется. Но я с ней поговорю, и она поймёт. Особенно если мне удастся что-то полезное разузнать.

— Пользуешься теперь своим положением, — проворчал Добровольский, но уже подхватил телефон и полез в список контактов.

Наверное, наступали те самые времена, когда ему приходилось буквально приучать себя прогибаться под обстоятельства.

— Значит, вот тебе моё условие, — проговорил он, отыскав нужный контакт. — Я даю тебе возможность помочь матери, но ты меня позже проинформируешь. Договорились?

— А зачем? — спросила дочь, тоже застыв с телефоном руках, куда готовилась вбить новый контакт. — Почему тебе даже сейчас так важно знать, что у неё происходит?

Добровольский нахмурился.

— А может, хватит уже дурацких вопросов? Мы с тобой договорились или будешь сама свои драгоценные контакты искать?

— Неожиданно, — протянул Соколов.

Я видела поселившееся в его глазах разочарование и, конечно, досаду. Он явно ожидал от меня совсем не такого ответа.

— Ну, не думаю, что прям уж так и неожиданно, — попыталась я как-то сгладить этот момент, а мысли всё крутились вокруг того, что мне рассказала дочь.

Не получалось выкинуть всё это из головы, но и ковыряться в этих интригах мне тоже хотелось меньше всего. Всё, что мне нужно, это чтобы от меня просто отстали, а не пытались превратить в инструмент уничтожения моего почти бывшего мужа.

У Добровольского, к примеру, не было никаких кровожадных планов разгромить мой приют и пустить меня по миру с протянутой рукой. Вот и я не собиралась превращаться в маньячку, преследующую его за измену.

Так зацикливаться на мести — это себя не уважать. Да, это предательство. Да, это больно. Но бередить эту рану пореже и просто дать ей зажить казалось мне самым приемлемым вариантом. А Соколов и иже с ним хотели обратного. Вот пусть сами с ним и воюют, а я предпочту остаться за границами этого противостояния.

— Не понимаю, откуда в тебе столько великодушия к человеку, который этого совершенно не заслужил.

Нет, он всё-таки не хотел оставлять эту тему.

— Егор, это сложно в двух словах объяснить, а я не хотела бы пускаться в глубокие объяснения и воспоминания, но брак, даже разваливающийся, это дело сугубо тех, кто в этом браке состоит или состоял. Все остальные могут занять чью угодно сторону, но вмешиваться в дела супругов, мне кажется, моветон.

Я как могла мягко отказывала ему и отодвигала от себя эту тему, а Соколов даже не пытался хоть как-то оценить моё великодушное решение. Думаю, ничего удивительного — он-то не догадывался, что мне могли быть известны нюансы ситуации, связанной с проверкой в приюте. Вот что бывает, когда торопишься отхватить кусок пирога, который тебе никогда и не предназначался.

— Это не про вас с Добровольским, — отмахнулся Соколов. — Вы слишком публичная пара, чтобы ожидать, что в ваш развод никто не будет вмешиваться. Но я о другом. Дарья, Ты непозволительно наивна в этом вопросе. На слово веришь своему мужу в том, что касается вашего развода. Думаешь, если он что-то тебе пообещал, он это обязательно выполнит? А если нет? Если он попытается тебя обмануть и действительно оставит ни с чем? Почему ты с порога отметаешь такую возможность?

Всё-таки его настойчивость поражала, а ещё больше поражало то, что Соколов отказывался видеть в своей стратегии какие-либо изъяны. Ну или считал меня слишком глупой, чтобы их заметить и распознать.