«Это такой мстительный мудила, что имей в виду, если он реально нацелился на меня, а ты его сейчас прокатишь, он отыщет способ тебе напакостить».

Чтоб тебя, Добровольский! Ненавижу, когда ты оказываешься прав!

— Для протокола, — Вероника смотрела на него со всей серьёзностью. — Я просто выполняю свою часть договора.

— И делаешь это не по собственному желанию и без уважения, — закивал Добровольский. — Я понял, я понял. Как тебе, кстати, отделка?

Они стояли посреди просторного помещения, где едва-едва начались отделочные работы. Дочь обвела взглядом будущую гостиную, но залёгшая морщинка между бровей так и не разгладилась.

— Для Маргариты своей стараешься?

Добровольский хмыкнул про себя.

— Мимо. Но твоего экспертного мнения я, кажется, так и не дождусь.

— Па, чего ты от меня ждёшь? — с неожиданной усталостью спросила дочь. — Восторгов? Я и так знаю, что у тебя денег хватит и на то, чтобы тут вторую янтарную комнату организовать. Я не за этим сюда приехала. Ты же хотел узнать, что там у мамы стряслось.

— Выкладывай, — предложил он с напускным безразличием. — Раз уж ты сегодня не в настроении светские беседы вести.

— Пообещай, что не полезешь туда. Тем более что твоего участия и не требуется.

— Ну раз не требуется, то с чего ты решила, что я буду совать нос в дела твоей матери? Просто я предпочитаю знать, что происходит. Вот разведёмся…

— Ага, и ты сразу же перестанешь интересоваться её личной жизнью, ­— закатила глаза дочь.

— Так, а вот сейчас не понял, — Добровольский сложил руки на груди и свёл брови к переносице. — Откуда столько дерзости? Тебя так воодушевили восстановленные отношения с матерью? Ты только не забывай, кто вас с братом надоумил с ней помириться.

— Дело не в воодушевлении, — возразила дочь и уставилась взглядом в пространство. — Просто по прошествии времени ко всему начинаешь привыкать. За Пашку говорить не буду, но что касается меня… я вдруг поняла, что если бы ты сейчас от меня потребовал выбирать, я бы тебе другой ответ дала. Я вижу, как маме сейчас нелегко. А когда всё только закрутилось, я и понятия не имела, чем оно всё обернётся. Мы ведь и правда заложники твоего положения и статуса. Раньше я думала, что это просто громкие слова. Сложно притворяться, что ты искренне бедствуешь, когда у тебя по сути всё в жизни есть.

Добровольский слушал дочь сначала с недоумением, но стоило ей замолчать, сообразил, что это не лукавство и не рисовка. Она действительно горевала по собственному решению.

— Не сожалей, — бросил он. — Не приняла бы то решение — не получила бы ценный урок. И не надо на меня так смотреть. Я не считаю себя твоим учителем. Я это к тому, что некоторые важные знания можно получить только из опыта.

— А мама, получается, тоже ещё не научилась, раз ей приходится всякие сложности преодолевать?

— Что, всё настолько хреново? — поморщился он, стараясь не показывать, как его напрягло такое вступление.

— Я стараюсь не давать этому оценку, — пожала плечами Вероника. — Вопрос решился.

— Как?

— Просто. Сам не догадываешься?

Добровольский сжал челюсти.

— Что, проблема возникла и решилась в мгновение ока?

Вероника скосила на него взгляд:

— Что-то в этом роде. Жалобу отозвали или замяли... я не вникала. Мама обратилась за помощью к Соколову. И тот всё порешал.

Ему показалось, Дочь хотела что-то добавить, но то ли передумала, то ли и не собиралась. Однако же ощущение какой-то недосказанности он не смог не ощутить.

— И всё?

— По большому счёту. Ну, ситуация же разрешилась.

— Я буквально шкурой чувствую, что ты что-то недоговариваешь.

— Па, не дави на меня, пожалуйста, — взмолилась Вероника. — Есть кое-какие нюансы, но если я тебе их расскажу… Ты почти наверняка попытаешься вмешаться. А это не нужно. Сейчас это не нужно

— Да тебе-то откуда знать? — он уже чуял, что не в состоянии скрыть подступавших эмоций, хотя собирался же сохранять полнейшую невозмутимость.

— Вот оттуда, — уколола его дочь, ткнув в него пальцем. — У тебя уже вон глаза кровью наливаются. Оставь маму в покое, я тебя очень прошу. Вы расстались.

Она взрослая женщина и, думаю, если её попытаются как-то использовать против тебя, она и без твоих подсказок это поймёт.

— И откуда ты только этой мудрости понабралась? — Добровольский раздражённо передёрнул плечами, чувствуя, что испытывает большие трудности с тем, чтобы отказаться от идеи как-то всё же вытащить из дочери правду целиком.

— Было время подумать и понаблюдать, — Вероника поёжилась. — Мне кажется, если у мамы возникнут какие-то неразрешимые трудности, она хотя бы нам с Пашкой об этом сообщит. Ну или мы сами так или иначе узнаем. Я, если что, держу руку на пульсе.

— А я ведь могу и у твоего инсайдера информацию взять, — прищурился Добровольский. — Наш сегодняшний разговор — это жест доброй воли с моей стороны.

— Па…

Добровольский поморщился.

— Мне это не нравится.

— У нас был уговор.

— Ненавижу загонять себя в рамки.

— Слушай, давай договоримся. Если ситуация получит какое-то продолжение, я тебе сообщу. Нет, серьёзно. Пока что всё угомонилось.

— Но хотя бы личность этого анонимного жалобщика узнать, — проворчал Добровольский. — Кому там неймётся. У кого там внезапно возникли проблемы с приютом. Шесть лет всё всех устраивало, а тут вдруг недовольные появились.

В тот день он не стал больше давить на Веронику, не стал требовать от дочери выдать ему всё как на духу. Оказалось, что это ему и не понадобилось.

Потому что не прошло и нескольких дней, как его телефон зазвонил, и на экране высветилось название контакта, которое он почему-то всё время забывал переименовать…

— Привет, — голос жены в трубке звучал приглушённо. — Найдётся минута поговорить?

— Неожиданно, — Добровольский таки не смог отказать себе в этой ремарке.

Мог бы он промолчать? Конечно. Но не в нынешнем своём состоянии.

Дочь темнила. Дарья тем более ничем с ним не делилась. А его жутко бесило пребывание в подвешенном состоянии, притом что от получения всей информации его удерживало исключительно собственное слово Веронике не лезть в дела матери без её спроса.

Идиотское обещание. На хрена он вообще соглашался? Да и когда Добровольский шёл на такие бесполезные компромиссы? Последнее время он уже плоховато себя узнавал. И предпочитал не думать, что это исключительно из-за давления внешних обстоятельств.

На него никто и ничто не имело права давить. Он этого не допустит.

— Так мы можем поговорить? — настояла жена. — Или я вынуждена буду слушать твои комментарии по поводу моего неожиданного звонка?

— А не слишком ли дерзко ты начинаешь наш разговор? — с иронией отозвался Игорь, но потом бросил этот несерьёзный тон. — Ладно. Чёрт с ним. Если мы сейчас снова закусимся, как дворовые псы, толку точно не будет. По какому делу звонишь?

В трубке послышался вздох.

— Ого. Всё настолько серьёзно?

— Если бы дело касалось чего-нибудь личного, я бы ни за что не стала звонить. Никогда и ни за что.

— Почему-то я в этом даже не сомневаюсь.

— Действительно, почему, — пробормотала она едва слышно. — Это… с приютом связано.

Та-а-а-ак. Интересненнько.

— Что там случилось?

— К нам проверка нагрянула.

Добровольский едва успел прикусить язык, чтобы не выдать своей осведомлённости, тем более что она всё же была относительной, частичной. Раздражающе неполной. А тут такой жирный кусок информации сам шёл к нему в руки.

Ни в коем случае нельзя таким шансом пренебрегать.

— С чего бы?

— Очень хороший вопрос. Недавно на нас анонимная жалоба прилетела. Я… понятия не имею, кто её направил и почему. Но в тот раз мы сумели с проблемой разобраться. Мне помогли.

Добровольский продолжал держать язык за зубами, хотя мог бы с точность до буквы назвать имя и фамилию того, кто с барского плеча ей помог. Но чёрт с ним — она же не захотела прислушиваться к его словам.