У меня не было ровным счётом никакого желания вести с ним диалог. Я уже давно настроилась на то, чтобы общаться с мужем исключительно по тем вопросам, которые касались непосредственно нашего с ним развода. Всё остальное — прошлое. А я с прошлым дел иметь не хотела. Хотя бы уже ради того, чтобы сохранять работоспособность и оставаться в себе.

— Для того чтобы вытолкать меня отсюда, тебе понадобится нечто большее, чем командный голос, — проскрежетал муж.

Не считаясь с моим настроем, он безо всяких усилий подцепил меня за локоть и потащил по направлению к нашему с Мариной кабинету. Подруги на месте сегодня не было — она уехала проинспектировать поставку нам в приют премиальных кормов. Если она тут и появится, то только под вечер. Все остальные занимались своими делами — в этой части здания лишних глаз и ушей сейчас не сыскать.

Я попыталась вырваться, но то, с какой силой и решительностью муж тянул меня за собой, без труда выдавало его собственное состояние.

И я волей-неволей на него отвлеклась. А ему-то какая вожжа под хвост попала? Какое ему, прости господи, дело до того, кто посещает наш приют?

Такая эмоциональность выглядела как минимум странно, если не сказать — подозрительно.

Решив поберечь свои силы, я приберегла весь свой гнев до того момента, как мы оказались с ним в кабинете.

— Ты совсем одурел? — я развернулась и, не дожидаясь, пока он прикроет за собой дверь кабинета, надвинулась на него с кулаками.

Позорная невоздержанность, но я и сама не представляла, сколько гнева во мне скопилось с тех пор, как мы с Добровольским в последний раз виделись.

И я ведь полагала, что сумела свои бушующие эмоции угомонить, сумела справиться с их разрушительной силой.

А вылилось всё в то, что сейчас я изо всей силы лупила его в грудь, не жалея своих судорожно сжатых кулаков.

Но что ещё удивительнее, какое-то время Добровольский даже толком не сопротивлялся.

Лишь спустя несколько долгих мгновений он одним уверенным движением перехватил меня за запястья и встряхнул. Не сильно, но этого вполне хватило, чтобы заставить меня слегка опомниться и на мгновение перестать дёргаться в попытках снова до него дотянуться.

— Эй, вернись в себя! — прикрикнул он. — Если ты меня сейчас пришьёшь, твоих проблем это никак не решит.

— Ошибаешься! — оскалилась я. — Мне тут же полегчает!

Наши лица вдруг оказались до обидного близко. Я попыталась отстраниться, но ничего не получилось.

— Вот, значит, как? — усмехнулся муж, рассматривая моё лицо. — Крови моей хочешь? По-настоящему?

— Очень!

— Ну давай, — его голос внезапно упал едва не до шёпота. — Укуси. Дотянешься?

— С-с-сволочь! Извращенец! — я снова задёргалась. — Ненавижу тебя! Ненавижу!

В его глазах я сейчас читала почти удовольствие. В голову полезли воспоминания о нашей ссоре, когда он заявил, что его заводит моя агрессия. Я же понимала, что он намеренно говорил подобные вещи. Чтобы спровоцировать, ещё сильнее вывести меня из себя. Но мало умом понимать, нужно ещё и уметь с этим бороться.

Добровольский выводил меня из себя с такой опасной лёгкостью, что это вполне могло грозить реальным членовредительством.

— А что тебя так расстроило? — он продолжал без особых усилий удерживать мои запястья в своей стальной хватке. — То, что я прервал ваше с Соколовым воркование?

— Какое тебе до этого дело? С кем я общаюсь, вообще тебя не касается!

Муж сделал вид, что призадумался.

— В целом и общем ты, конечно, права. Но есть нюансы. И эти нюансы могут сильно повлиять на категоричность твоего утверждения. Дарья, скажи мне, ты глупая?

— Ч-что? — я даже дёргаться перестала, мгновенно ощутив, как сильно напряжено моё тело.

— Это довольно простой и вроде бы несложный вопрос. Ну, хорошо. Ты сейчас так разъярена, что не в состоянии мыслить здраво, поэтому позволь, я дам ответ за тебя. Нет, ты не глупая. Выдыхай. Ты у меня очень умная и рассудительная женщина. Более того, проницательная. И не наивная. И раз всё так, то какого же чёрта ты так радушно Соколова тут привечаешь?

— Что ты несёшь? — скривилась я, абсолютно не понимая, куда он клонит. — Что ты пристал к Соколову?

— Или, — со значением продолжил Добровольский. — Или я вынужден допустить вероятность того, что ты как раз в курсе всего, что вокруг тебя происходит.

И тут его глаза сверкнули мрачным огнём, отчего, хоть мне и стыдно было в этом признаться, меня мороз продрал по коже.

— А, может, тут как раз ничему и удивляться не стоит, м? Может, ты как раз поощряешь все эти хороводы вокруг твоего приюта?

— Какие ещё хороводы?.. Какие хороводы? Соколов выбирает щенка! — рявкнула я.

— М-м-м, — кивнул Добровольский. — А не подскажешь, который день он его уже подбирает? Или у вас тут в приюте для него какая-то особая адаптационная программа действует?

Мне хотелось орать от бессилия и холодящего чувства, наваливавшегося на меня с неотвратимостью снежной лавины понимания, что вот тут и встретились наши с Мариной подозрения и какая-то информация, которое владел мой пока ещё муж.

Значит, эта активность вокруг приюта действительно неспроста. И что хуже всего, подтвердить её собирался ненавистный мне сейчас Добровольский!

— Ты несёшь какую-то ересь, — закрылась я. — Это всё не более чем совпадения и…

— Значит, будешь всё отрицать до последнего, — кивнул Добровольский.

К сожалению, я ничего не могла поделать с тем, что он чувствовал себя хозяином положения. В целом это было его состоянием по умолчанию, но сейчас в нём чувствовалась особенная уверенность в своей правоте. А это могло значить только одно — у моего мужа была на руках подтверждавшая его слова информация. Просто он, как опытный и давний игрок, не торопился ею со мною делиться.

— Если ты пришёл сюда кичиться тем, что разбираешься в ситуации лучше меня, а я такая наивная и глупая дурочка, то уволь! — рявкнула я, мечтая где-то набраться такой силы, чтобы вытолкать его отсюда взашей.

Но в том и беда, что Добровольский слишком хорош понимал — деваться мне некуда, и противопоставить ему я при всём своём желании ничего не могу. Поэтому мне придётся ждать, когда он сам соизволит информацией со мной поделиться.

Но, кажется, муж действительно допускал вероятность того, что я могла понимать реальное положение дел. И лишь когда увидел мою искреннюю реакцию, отступил и сбросил всё своё самодовольство.

— Ну ты даёшь, Добровольская.

— Не называй меня так! — рявкнула я. — Не смей меня так называть!

— Ну, ты можешь сколько угодно орать, что открестилась от этой фамилии, но пока по паспорту ты Добровольская, придётся терпеть, — отрезал супруг. — Твой любезный визитёр Соколов — хитрая задница. И проныра, конечно. Что с них, юристов, взять-то. Он решил первым тебя обаять. Вот пытаюсь понять, насколько хорошо это у него получилось.

Я заморгала, силясь сообразить:

— Какого чёрта тебя беспокоит, получилось у него или нет? Я — свободная женщина…

— …с большим потенциалом, — закончил за меня предложение муж. — С таким многообещающим, что к тебе в приют уже очередь выстраивается. А все вы тут, видимо, уверовали в какое-то чудо. Будто вам сам боженька рекламу дал, и сюда со всего города богатая клиентура стала съезжаться. Согласись, Дарья, сложно не отметить такую активность почти сразу после того, как слухи о нашем разводе по городу расползлись.

Я настолько изумилась последней фразе, что на миг всё остальное перед ней умудрилось померкнуть.

— Как это… расползлись?

— А вот это мне видимо, ещё предстоит выяснить, — с досадой на свою неосведомлённость заявил супруг. — Я не знаю, у кого такой длинный язык. Но с другой стороны, Мишин был прав — не каждый день Добровольский разводится.

— Я… всё равно не понимаю. И что теперь? Даже если в городе и узнали. Что с того? При чём тут наш приют и его внезапная популярность?