Но вернувшись в квартиру, он обнаружил её, увлечённо игравшую со своим новым приобретением — приютским щенком — и не стал разлучать эту парочку. На ходу бросив, что отправится в душ, а потом на время займётся делами, он не услышал от неё ни слова возражения, и это его даже не опечалило.

Добровольский вдруг осознал, что ему действительно нужно побыть одному.

Ну а эту перемену в своём поведении расценивать как? Это тоже тревожный звоночек?..

— Даш, да что случилось-то? — подруга смотрела на меня большими глазами.

Понятное дело, ей хотелось бы понимать, что происходит. Но я не могла отыскать нужных слов. Внутри всё горело и бурлило от гнева. Но это ещё полбеды. Во мне теперь ещё и клокотали сомнения.

Каким бы возмутительным балаганом в итоге ни обернулся визит Добровольского, я слишком хорошо его знала, чтобы записывать в паникёры. Если он откуда-то раздобыл информацию, то к ней как минимум стоило прислушаться. На пустом месте он шум никогда не поднимал.

Само собой, я не идиотка и мы с Мариной без его ценных инсайдов понимали, что нынешняя активность вокруг приюта началась неспроста, но чтобы всё оказалось настолько циничным… Чтобы меня и моё дело попытались использовать настолько нагло…

Наверное, за столько лет стоило бы привыкнуть к особенностям мировоззрения тех людей, которые в виду своего высокого статуса считали себя выше всех остальных, но это не так-то просто, как кажется, особенно если ты стараешься по возможности держаться от этого мира подальше и не мимикрировать.

— Добровольский приезжал, — я попыталась привести в порядок растрепавшуюся причёску, он ничего не выходило. Руки до сих пор подрагивали от нервного напряжения.

— Он хочет до белого каления тебя довести? — проворчала подруга.

— Он со мной кое-какими соображениями поделился, — проговорила я с ехидцей, но на самом деле всё же чувствовала шаткость своего положения.

У меня не было аргументов против. Ничего, кроме нежелания верить этому изменщику и самодуру на слово.

— Он утверждает, что нас облагодетельствовали исключительно потому, что это отличная возможность копнуть под него.

Я опустила кое-какие подробности нашего общения с Соколовым. Не хотелось всё сваливать в одну кучу. Но и без того становилось понятно, что такое внимание к нам неспроста.

Марина, выслушав, тоже не спешила сходу отвергнуть эту теорию.

— Думаешь, он не врёт? Думаешь, тут реально какая-то многоходовка разыгрывается?

— Мне просто нечего на его доводы возразить, — я потёрла шею, чувствуя, как ноют напряжённые мышцы. — И представь, он имеет наглость требовать от меня, чтобы я такие контакты обрубала. А как мы можем, прости господи, разобраться, кто из них явился в наш приют по зову сердца, а кто собирается под него копать? Господи, я от этого развода тысячу раз поседею ещё до того, как фактически разведусь!

— Н-да-а-а, — протянула Марина. — На святых мощах при входе их клясться не заставишь.

— Если бы это было самой большой загвоздкой, — фыркнула я. — Такие люди, как Добровольский и Соколов, без проблем на чём хочешь тебе присягнут, но всё сделают только так, как выгодно им.

— И как ты с ним только жила, — пробормотала Марина. — Хотя… можешь не объяснять. Этот твой Добровольский — харизматичный зверюга. Этим гад и берёт.

— Так, не будем идти в эту степь, — попросила я. — А то ты сейчас договоришься до того, что надумаешь его оправдать.

— Ну он хотя бы нас предупредил.

— Он нам без пяти минут угрожал! — всплеснула руками я. — До угрозы прикрыть наш приют всего шаг оставался.

— Ну, не такой же он изверг… — с сомнением протянула подруга.

Я лишь вздохнула — без толку спорить. Нужно думать, как выкручиваться из этой неожиданной ловушки. И Соколов. Что делать-то с Соколовым? Настрого запретить ему тут появляться? Мало того, что я не хотела прогибаться под требования Добровольского, я ещё и проверить легитимность его обвинений никак не могла.

— Не было печали, — пробормотала я.

Но кто бы знал, что и это ещё, что называется, не вечер. Потому что вечером, вернувшись в пустую квартиру и смыв с себя в душе всю тяжесть сегодняшнего дня, я с удивлением услышала звонок домофона.

Окошко камеры демонстрировало мне удивительную картину — моего ответа дожидались Вероника и Павел.

Как бы я ни крепилась, как бы ни пыталась вызвать в себе равнодушие к такому визиту, а сердце заколотилось о рёбра гулко и тяжело.

В голову ту же полезли всякие мысли вплоть до истерично-панических. А вдруг что-нибудь произошло? Явиться ко мне на порог после всего, что случилось, их могли заставить только какие-то из ряда вон выходящие обстоятельства.

В итоге довольно быстро уговорив себя, что делаю это исключительно дабы не сжигать последние оставшиеся нервы, я позволила им войти.

И вот, спустя пару минут мои взрослые дети с видом провинившихся школьников стояли на пороге моей холостяцкой квартиры.

— Вам не идёт этот вид, — проговорила я, разглядывая их с видом царицы, в чьи владенья незаконно вторглись какие-то оборванцы. — Искренности в нём ни на грош. Вы уж будьте добры, не оскорбляйте меня заверениями, будто примчались сюда после рабочего дня, чтобы бухнуться мне в ноги и просить моего прощения. Потому что я не поверю. Не тратьте ни моё, ни своё время.

— Мам, — в нетипичном для неё приступе отваги Вероника, видимо, решила, вызвать весь огонь моего гнева на себя. — Пожалуйста, сначала выслушай нас. Хорошо?

Так я ведь уже выслушала. Много нового для себя узнала. Что ещё они собирались мне сообщить?

Но ничего из этого я не сказала. Лишь сжала губы и молча ждала дальнейших пояснений. И пусть потом не обвиняют меня в жестокосердии и бездушии. Вот, пожалуйста, я даю им возможность высказаться.

— Мы приехали, потому что отец нас послал.

— Мы приехали, потому что отец нас послал.

От этой фразы несло такой откровенной двузначностью, что я на какое-то время буквально зависла, пытаясь сообразить, о чём конкретно шла речь.

— Послал? Послал по матушке, послал сюда или всё вместе?

Дети переглянулись, и Павел состроил кислую мину:

— Второй вариант, но ощущается как третий.

Просто семейка юмористов у нас. Жаль только, что от такого юмора сейчас скорее плакать хотелось, но уж никак не смеяться.

— Тогда не понимаю, зачем он вас сюда послал? Вы что, теперь его эмиссары? У него вся прислуга закончилась?

Я-то ожидала, что обсуждать условия развода и всю сопутствующую дребедень со мной как минимум на одном из этапов будет орда его неуёмных помощников. Там же у него целый штат обученных специалистов!

— Там бред какой-то, — словно через силу выговорил сын. — Но вообще мы не должны тебе этого говорить.

Вечер переставал быть томным. Я от такого поворота в разговоре даже невольно потуже пояс халата затянула, словно подсознательно готовилась ринуться в бой. У меня сколько их за последнее время было? Уже и не сосчитать. И самое печальное, что я уже находила определённый комфорт в этом напряжённом состоянии — ощущение расслабленности уже казалось мне чем-то нереальным и неестественным.

— Так это ещё и тайная интервенция? — не удержалась я от иронии. — И зачем же вы тогда мне всё выдаёте?

— Как зачем? — тихо. Почти застенчиво спросила дочь. — Ты же… наша мама.

— О, мне очень приятно, что вы пока ещё не забыли об этом незначительном факте.

Дети решили проигнорировать мой сарказм.

— Отец, короче, о чём-то там своём переживает и попросил нас…

— Попросил? — неожиданно перебила его Вероника. — Да он считай нас к стенке припёр. Он нас заставил!

Самое время было доставать метафорический попкорн. А я уж думала, ничто меня больше в нашей ситуации не удивит. Очень даже зря, как выясняется.

— Он заставил вас приехать ко мне. То есть это не добровольное покаяние. Поправьте меня, если я чего-то не понимаю.