Вскоре она ставит на стол две тарелки с блинчиками, украшенными клубникой и взбитыми сливками. Первый же кусочек заменяет сладостью всю горечь от воспоминаний о ее общении с Максвеллом. Время от времени я замечаю, как она смотрит на меня из-под опущенных ресниц, и в ее темно-карих глазах читается миллион вопросов.

— Ты снова в очках, – неожиданно замечаю я, протягивая оливковую ветвь, в которой она так нуждается.

— Я надеваю линзы только на работе.

— Ты и одеваешься там по-другому. На сцене ты выглядишь как совершенно другой человек.

— В этом и смысл. Иначе какой был бы толк?

— И в чем же твой смысл? – я откидываюсь на спинку стула, гадая, будет ли она откровенна.

— Я хочу петь и сохранять анонимность. Вот и все.

Я слышу правду в ее словах, и узел в моем животе ослабевает. Сегодня она готова открыть шлюзы откровенности, и было бы глупо не нырнуть в эти воды.

— Ты поешь в церковном хоре. Там ты не скрываешься.

— Разве? – в ее взгляде мелькает грусть.

Да, Скар. Ты тоже мастерски прячешься у всех на виду.

Мы с тобой одного поля ягоды.

— Знаешь, большинство людей жаждет славы, демонстрируя свои таланты. Почему для тебя так важно, чтобы никто не знал, что это поешь ты?

— Потому что никогда не знаешь, кто может за тобой наблюдать, – шепчет она, опуская взгляд в тарелку, не позволяя мне увидеть другие истины в ее глазах.

Ее ссутулившиеся плечи говорят мне – на сегодня это все. Я знаю Скарлетт достаточно хорошо, чтобы понимать: некоторые вещи она должна раскрыть добровольно. Каковы бы ни были причины ее тщательно продуманной маски, она пока не готова в них признаться.

Но у меня есть время. Вся жизнь, чтобы разгадать загадку по имени Скарлетт Дэвис.

Есть лишь один вопрос, на котором я хочу услышать ответ прямо сейчас. Иначе окончательно сойду с ума, пытаясь понять, зачем она общалась с Максвеллом.

— Знаешь, Скар, если твоей целью было скрыться от ублюдков, то у тебя это чертовски плохо получается. Судя по сегодняшнему вечеру, ты привлекла внимание самого большого мерзавца в обеих Каролинах. И это я еще мягко выражаюсь. – Я демонстрирую ей свою белозубую ухмылку, прежде чем откусить еще кусочек.

— О ком ты?

— Ты прекрасно знаешь, о ком. Сенатор.

— Хм, – бормочет она.

— Тут есть какая-то история? – я хрущу шеей, чувствуя, что могу выплюнуть этот восхитительный десерт, если она ответит утвердительно.

— Никакой истории, Истон. Он просто один из VIP-гостей клуба, который иногда доплачивает, чтобы потешить свое эго.

— Бьюсь об заклад, ты отлично справляешься с этой работой.

— И что это должно значить? – она широко раскрывает глаза, явно шокированная.

Черт.

— Ничего. Я не имел в виду ничего плохого. Довольна?

Между нами повисает тягостная пауза. Мы оба бесцельно ковыряем еду на тарелках, избегая говорить о главном – о моей иррациональной ревности, этом пятитонном слоне в комнате, мешающем нам обсуждать действительно важные вещи.

— Ты поэтому ушел? Потому что я общалась с Сенатором и его сыном?

Чертов ублюдок! Томми тоже там был?!

Конечно был. Джефферсон упоминал об этом, пока мы напивались. Слава богу, я не видел их вместе собственными глазами. Увидь, как этот мерзавец касается хотя бы волоска на голове Скарлетт – я не отвечал бы за свои действия.

— Они два куска дерьма. Ты же знаешь это, да?

— Забавно. Кое-кто мог бы сказать то же самое о тебе.

— И был бы прав. Плохие люди – они и есть плохие люди.

— Если мне не стоит с ними общаться, значит, мне нужно держаться подальше и от тебя? – она вызывающе приподнимает бровь.

— Если бы ты была умной, то да.

— Значит, теперь я тупая? Это то, чем ты хочешь заниматься весь вечер – оскорблять меня? – кричит она, больше не в силах сдерживать свой вспыльчивый характер.

— Да нет же, черт возьми! – я в отчаянии хватаюсь за волосы.

— Тогда чего ты хочешь?

Я смотрю на наполовину съеденную еду, чувствуя, как в животе образуется пустота.

— Не знаю, Скар. Дай мне минутку остыть, ладно? Можешь мне это позволить? Я чувствую, будто тону.

— Почему?

Господи, эта девчонка и ее бесконечные вопросы.

Она что, брала уроки у Кеннеди и Стоун без моего ведома?

— Я задала тебе вопрос, Истон. Почему ты чувствуешь, что тонешь?

— Потому что не знаю, как вести себя с тобой! – вырывается у меня, удивляя нас обоих.

— Веди себя естественно.

— Да? Как ты себя со мной? Какая из твоих версий настоящая?

— У меня нет версий, Истон. Я просто... я.

— Да это же гребаная ложь, – фыркаю я. — В колледже ты – испуганная мышка, вечно прячущаяся, а в клубе превращаешься в настоящую нимфу. Я за тобой не успеваю.

— Никто тебя об этом и не просит! – она резко встает из-за стола.

Прежде чем она успевает отстраниться, я хватаю ее за руку и усаживаю к себе на колени. Она бьет меня по груди, пытаясь вырваться, но я не поддаюсь. Уткнувшись носом в изгиб ее шеи, я вдыхаю цветочный аромат ее шампуня, и это мгновенно успокаивает мое состояние. Скарлетт постепенно расслабляется в моих объятиях, ее дыхание становится прерывистым от возникшей между нами близости.

— Почему ты так поступаешь?

— Я ревную. Я хочу, чтобы настоящая ты принадлежала только мне, – искренне признаюсь я, нежно целуя ее в шею.

— Настоящую меня ты возненавидел бы.

— Это невозможно.

— Это правда. Я трусиха, Ист. А ты – притягательная сила, которая ничего не боится.

— Это неправда.

Ты вселяешь в меня ужас, Скар.

Я беру ее за подбородок и провожу пальцем по нижней губе. Она тихо вздыхает, приоткрывая пухлые губы в ожидании моих ласк. Ее веки чуть прикрываются, и она смотрит мне в глаза. Она хочет, чтобы я поцеловал ее. Но я не могу. Она просит слишком многого. Целуя Скарлетт, я чувствую, что отдаю ей больше, чем готов отдать. Она уже пробралась в мое сердце. Я не могу впустить ее и в душу. Если сделаю это, она увидит, насколько я недостоин даже прикасаться к ней, не то что любить.

— Последняя песня... она была для меня? – мягко спрашиваю я, пытаясь сменить тему, мой палец теперь скользит вдоль ее шеи.

Она кивает, и в ее глазах появляется тот самый блеск, который пронзает меня насквозь.

— Тебе понравилось?

— Да.

— Хорошо.

— Спой для меня, Скар.

— Что? – она нервно смеется.

— Ты слышала. Я хочу, чтобы ты спела для меня.

— Что ты хочешь услышать?

— Что угодно. Я просто хочу послушать твой голос.

Я целую ее плечо, поощряя быть смелее. Она делает паузу, начиная отбивать ритм, и я завороженно наблюдая, как мелодия начинает звучать у нее в голове еще до того, как та начинает петь первый куплет.

Как и она сама, выбранная песня полна меланхоличной красоты. Ее бархатистый томный голос поет о черном дрозде, терпеливо ждущем своего часа. Я прижимаю ее к себе, закрыв глаза, позволяя ее голосу окутать меня теплым коконом. Мне хочется верить, что я – тот самый дрозд из ее песни, и она примет меня с распростертыми объятиями, когда я решусь взлететь. Пальцы Скарлетт запутываются в моих волосах, вызывая дрожь, пока я прижимаюсь головой к ее груди. Ее сердце бьется в такт мелодичному голосу.

Когда последний куплет заканчивается, я все еще чувствую, как ее слова витают в воздухе, приковывая меня к этому моменту. Я поднимаю взгляд, желая сохранить эмоции, пляшущие в ее глазах, запереть их там, где никто не сможет причинить им вред. Незримое чувство заряжает пространство между нами электричеством, отчего в джинсах становится тесно.

— Чего ты хочешь теперь? – запинается она, опуская ресницы за стеклами очков.

— Чего-то слаще этих блинчиков.

— Сомневаюсь, что на моей кухне найдется что-то слаще.

— Хочешь поспорить?

Я отодвигаю тарелки, одна из них со звоном падает на пол, и поднимаю ее за талию, усаживая на стол. Мои руки скользят вверх по ее бедрам, и я облизываю губы, представляя, как ее кожа покрывается мурашками от моих прикосновений. Ее глаза расширяются, когда мои пальцы достигают резинки ее спортивных штанов.