— Все кончено, Дерек. Мне больше никогда не придется беспокоиться о Кейсе. Ты позаботился об этом для меня. И я сказала тебе это не для того, чтобы расстроить.

— Правда? А как, по-твоему, я должен был отреагировать, Кинли? Сжать кулаки? Похлопать по спине?

— Черт возьми, я рассказала тебе это, потому что хочу, чтобы между нами все было честно. Никаких секретов. Никакой лжи. Я... — теплая слеза стекает по моей щеке и скатывается с подбородка. — Мне нужно было кому-нибудь рассказать. Рассказать тебе. Это преступление?

— Иисус, блядь, Христос, Кинли, — его руки так крепко обхватывают меня, что становится трудно дышать, — что этот сукин сын вообще там делал? Я думал, твой отец к тому времени уже выгнал его?

Отстраняюсь и смотрю вверх, пытаясь успокоить себя и еще больше — успокоить его.

— Я пришла домой расстроенная и уставшая и не заметила грузовик, припаркованный на другой стороне улицы. Думаю, он взломал замок или залез через окно. Не знаю, как он попал внутрь и почему оказался там.

— Боже мой, милая. Почему ты не обратилась к кому-нибудь?

— Потому что мне было страшно и стыдно. У мамы и так было много проблем, и я не хотела усугублять их. К тому же он угрожал мне. Сказал, что Кери будет следующей, если я не буду держать язык за зубами.

«Не кричи, красотка. Не дерись. Никто из нас не хочет, чтобы твоя младшая сестра пострадала».

— Этот ебаный ублюдок! — грудь Дерека вздымается от напряжения, а в глазах появляется ледяная горечь. — Блядь! Он заслужил все чертовы ужасные мучения, которые получил в итоге, и я молю Христа, чтобы это чудовище горело в самых темных недрах ада, — он притягивает меня к себе, опускает голову на мою и собственнически поглаживает меня по пояснице.

— Мне чертовски жаль, — хрипло говорит он. — Ты забеременела от этого труса?

Желчь, смешанная с захлебывающимися рыданиями, застревает в горле. Было так много крови, так много боли, так много вины. Каждую ночь я боролась с желанием закрыть глаза. Я только и делала, что переживала, что он вернется и причинит боль моей сестре или маме, и что оставит меня беременной. Делаю глубокий вдох, и по спине пробегают холодные мурашки.

— К счастью, нет. Я не забеременела и не пострадала. Во всяком случае, не в физическом смысле, — поднимаю глаза на мрачного Дерека. — Я пойму, если ты сейчас чувствуешь себя по-другому. Имею в виду, по отношению ко мне.

— Чувствуешь себя по-другому? — огрызается он с такой яростью, что у меня перехватывает дыхание. — Да, Кинли. Чертовски уверен, так и есть. Я должен был пытать этого ублюдка часами, если не днями. Об этом я всегда буду сожалеть, — его губы дрожат, вена на шее вздулась. Я никогда не видела, чтобы он выглядел таким разъяренным и безжалостным. Это душераздирающе.

— Я ненавидел его тогда. Даже не знаю, как описать то, что чувствую сейчас. Я...

Он делает шаг назад, словно не желая прикасаться ко мне, и снова проводит кончиками пальцев по волосам, замолкая. Его челюсть нервно подрагивает, дыхание учащенное и хриплое. Чувство вины пожирает его заживо, и он тонет в гневе. И то, и другое пугает меня.

— Это больше не стоит обсуждать. Он не стоит того, чтобы его обсуждать, — шепчу я. — Может, мне не следовало тебе рассказывать, но мне просто нужно было это закончить. Не знаю почему, но я просто надеялась, что рассказ о моем прошлом поможет убедить тебя пересмотреть свое будущее. И сохранить жизнь Шанталь Доусон.

Дерек смотрит на меня как-то странно, словно я окончательно выжила из ума, и, возможно, так оно и есть. Я уже определенно не та, какой была всего несколько недель назад. На мгновение мне кажется, что я неправильно истолковала выражение его лица, и что он собирается притянуть меня к своему теплому телу и попытаться успокоить боль внутри нас обоих. Но он этого не делает. Вместо этого смотрит на меня так, будто я чужая. И в этот момент я хочу быть где угодно, только не здесь.

— Я дал обещание брату, Кинли. И самому себе.

— И это все? Ты собираешься лишить жизни женщину. Отнять жизнь матери и оставить меня мучиться тем же чувством вины и гнева, с которыми ты жил все эти годы? Это в значительной степени и отражает твои истинные чувства ко мне.

— Ты не понимаешь. Но я и не ожидал, что ты поймешь, — он проводит руками по волосам, и в его глазах такая боль, что по мне пробегает холодок. — Неужели ты не понимаешь, малышка? Я облажался. Здесь, — он бьет себя в грудь. — Прошлое сделало меня пустым, холодным и изуродованным месивом. Даже ты не можешь этого изменить.

— Тогда, полагаю, это все решает, не так ли? — спрашиваю, борясь с непреодолимым желанием свернуться калачиком и расплакаться. Я отдала этому мужчине свое сердце и всю себя. Игнорировала его беззаконные преступления и делала все, что в моих силах, чтобы уменьшить его вину и гнев. Но он продолжает ставить свою вендетту выше меня. Так что нахуй его.

— Прямо сейчас, думаю, мне хочется лечь в постель, забыть этот день и проспать шесть или семь часов подряд. Ты знаешь, где дверь, — добавляю я, измотанная как физически, так и эмоционально.

— Я не хочу оставлять тебя в таком состоянии, — тихо произносит он, его голос до боли мрачен. — Позволь мне посидеть с тобой немного. Черт, позволь мне переночевать здесь. Я могу остаться на диване.

— Нет, — почти шиплю я, — ты сказал, что хочешь уйти. Так что, во что бы то ни стало, поднимай свою задницу. Я никогда раньше не умоляла мужчин. И уж точно не собираюсь начинать сейчас.

— Кинли, ты не понимаешь, — он поднимает руку, чтобы прикоснуться ко мне, но я отстраняюсь.

— Перестань говорить мне, что я не понимаю, Дерек. Я понимаю. Прекрасно. Для тебя убийство важнее собственной жизни. И моей. Я была твоим сексуальным партнером. Это новшество прошло — могу добавить, быстро — и теперь я просто одна из твоих бывших, — со свежими слезами на глазах отворачиваюсь и иду в спальню, не позволяя ему увидеть явную боль на моем лице. — Запри дверь, когда будешь уходить.

В ее глазах вспыхивает гнев. Кинли тяжело дышит, губы дрожат, и она несется в сторону спальни, а я стою и смотрю, мысленно перебирая все причины, по которым она мне подходит, и почему я не хочу сдаваться. Большую часть своей взрослой жизни, за исключением одного короткого эпизода с дерьмовыми отношениями, я провел, сосредоточившись только на одной цели — мести. Я отрешился от любви и отвергал все, что могло бы привести к близости. Но я не могу представить, что больше никогда не увижу ее. Никогда не прикоснусь к ней, не почувствую и не попробую ее на вкус. Как бы ей ни было хорошо без меня, Кинли Хант глубоко похоронена в единственном месте, которое не могу заглушить, — в моем сердце.

— Кинли! Подожди!

Она стягивает блузку через голову, сердито комкает ее, а затем бросает в мою сторону, что она оказывается в нескольких дюймах от моих ботинок. Дверь захлопывается, и я слышу ее возмущенные, полные боли слова: — Иди нахуй, Дерек Киннард. Нахуй все. Я закончила. Черт, я больше чем закончила. Мне никто не нужен. И никогда не был. И никогда не будет.

Она никого не обманывает. Она обижена и все отрицает. Я знаю, потому что всю взрослую жизнь провел в той же самой чертовой лодке. Слова «пятьдесят оттенков испорченности» не имеют ко мне никакого отношения. Я ущербен. Грешен и полон ошибок. Но, Господи, помоги мне, я люблю эту женщину всем сердцем.

Открываю дверь спальни и вижу ее силуэт в душе, она прижимается головой к стене, и ее тело сотрясается от рыданий. Я не могу позволить, чтобы все закончилось так. Я, блядь, не могу этого сделать.

Стянув с ног ботинки и раздевшись догола, открываю дверь в душ, и передо мной предстает раскрасневшаяся, с опухшими глазами, взволнованная Кинли. Она тут же обхватывает себя руками как щитом, но я не позволяю и опускаю их по бокам.

— Не прячь от меня свое тело, малышка.

— Я с этим закончила, — заявляет она, ее глаза наполняются слезами. — Я только и делаю, что прихожу к тебе. Всегда делаю первый шаг. Всегда протягиваю руку помощи. Но больше нет. Абсолютно нет. Так что, пожалуйста, убирайся к черту из моего душа. Иди домой. Купи автосалон или переедь на остров, или все, что душе угодно. Просто уходи.