— Почему, Кинли? — его челюсть сжимается, вена на шее вздувается. Он качает головой, и в его взгляде читаются растерянность и разочарование. — Я мог бы убить тебя той ночью, — говорит он, глядя мне прямо в глаза. — Тогда бы ты не представляла угрозы. Но я этого не сделал. Я решил поверить в тебя и довериться тебе. Черт, я угрожал лучшему другу из-за тебя. А ты, возможно, носишь моего ребенка и уже планируешь скрыть его от меня, и все потому, что ты, блядь, предположила, что я убил ту женщину.

— Д-да. Нет. Господи, — выдавливаю из себя. — Я хочу сказать, что принимаю таблетки. С семнадцати лет. И я никогда не собиралась беременеть. Но да, если бы ты убил мать двух девочек-инвалидов, я бы точно скрыла от тебя беременность.

Он морщится, словно борясь со своими чувствами.

— А ты никогда не задумывалась о том, что, возможно, я был бы пиздец как счастлив стать отцом? — цедит он, окидывая меня еще одним ледяным взглядом.

— Нет. Нет, не думала, Дерек. Мы едва знаем друг друга.

— Было ли твое признание в любви не более чем оговоркой в момент экстаза? Или, возможно, искажением, основанным на том, что мое тело доставляет тебе удовольствие?

— Перестань перевирать мои слова. Я не это имела в виду.

— Тебе хоть раз приходило в голову, что у меня все еще осталось великодушие, чтобы пощадить женщину, от которой зависит благополучие ее детей? Или ты смотришь на меня и видишь только безжалостного убийцу?

Он проводит рукой по волосам с такой болью во взгляде, что меня охватывает новый приступ тошноты.

— Ложь — это не любовь, Кинли. Можно солгать тому, кто не заслуживает правды.

Его слова задевают меня за живое, за что-то глубокое, что-то вечное. Потерять Дерека — все равно что потерять свою душу, и я скорее пройду через логово гремучих змей, чем привнесу еще больше боли в жизнь этого человека.

— Я люблю тебя, Дерек. Больше, чем ты думаешь.

Он смотрит на порез на своей руке.

— И все же твоей первой мыслью было, что я порезался, причиняя вред ШД. Хотя на самом деле, — добавляет он, бросая взгляд на блестящий белый Lexus LC, — я всего лишь пытался сделать твой день рождения незабываемым, — он смотрит на меня, выдавливая из себя улыбку. — С днем рождения, Кинли. Наслаждайся своей новой машиной.

Он поворачивается, чтобы уйти, и я хватаю его за руку.

— Я не могу принять машину, Дерек. Она прекрасна, но стоит целое состояние. Это слишком дорого.

Он бросает на меня непроницаемый взгляд, а затем выдавливает из себя еще одно грустное подобие улыбки.

— Это просто деньги. К тому же у меня хорошие связи.

— Никто никогда не делал для меня ничего подобного, — сжимаю его руку. — Спасибо, и я люблю тебя, Дерек. Больше всего на свете. И если это чутье, что внутри меня растет крошечный человек, окажется чем-то большим, чем просто желанием, то независимо от того, захочешь ли ты стать частью его или ее жизни, я буду продолжать любить тебя по-прежнему.

— Знай это, Кинли. И помни об этом, — говорит он решительно. — Ничто, кроме смерти или тюрьмы, не разлучит меня с моим ребенком, — между нами повисает тишина, пока две машины проезжают мимо и сворачивают на отведенные им места на парковке. Дерек достает из кармана ключи.

— Пожалуйста, не уходи, Дерек. Мне очень жаль. Боже, я не идеальна. У меня отвратительный характер. Я представляю себе самое худшее, когда у меня нет на то причин, и постоянно волнуюсь. Я ни черта не умею готовить и не могу отличить восток от запада без компаса. И да, я предполагаю, когда не следует. Но я люблю тебя, верю в тебя, и нет ничего, чего бы я хотела больше, чем разделить эту жизнь внутри меня с тобой, даже если мы не будем вместе. Прости меня за то, что я подумала о худшем.

Он пальцем смахивает слезинку, скатывающуюся по моему лицу.

— Я уже простил.

— Тогда ты отвезешь меня к себе домой? — жестом указываю на блестящий Lexus. — На нем?

Три дня спустя я просыпаюсь от холода в одиночестве, обе настольные лампы все еще горят мягким светом. Соскользнув с кровати и вытащив трусики и майку из кучи одежды на полу, захожу в смежную ванную, чтобы умыться и почистить зубы. И в этот момент чувствую знакомые спазмы внизу живота. Меня охватывает легкое разочарование, и я поглаживаю живот и маленькую фасолинку, которая оказалась всего лишь ложным предположением.

Боже, я так сильно полагалась на свой инстинкт.

Разобравшись со своими женскими делами, направляюсь по коридору на кухню, откуда доносится слабый запах кофе, но Дерека не вижу. Как ни странно, кофе пахнет не очень аппетитно, поэтому достаю из холодильника бутылку охлажденной воды, а затем выглядываю за французские двери. Дерек полулежит в мягком шезлонге, одетый лишь в слегка поношенные серые баскетбольные шорты, которые знавали лучше времена, но при этом выглядит сексуальным на миллион.

— Я люблю это место по утрам, — говорит он, когда я подхожу к нему и кладу руку на плечо. — Когда я нахожусь здесь и наблюдаю за восходом солнца, все в мире кажется чуточку лучше, — он похлопывает по креслу и придвигается ближе. — Садись рядом со мной, — говорит он, и я сажусь рядом с ним и перекидываю свои ноги через его. Его рука мгновенно обвивает мое плечо, и он целует меня в макушку. — Как тебе спалось?

— Как убитая. Последние три ночи я спала лучше, чем когда-либо в своей жизни, — смотрю на него и замечаю круги под глазами. — Вопрос на миллион — как ты спал? Судя по твоему виду, не очень хорошо.

Поглаживая пальцами мое плечо, он игнорирует вопрос и смотрит на небо и клубящийся розово-пурпурный восход, который кажется намного яснее и красивее, чем из балкона моей крошечной квартиры.

— Будешь ли ты довольна жизнью в таком месте, как это? Вдали от города? Зная обо всем, что произошло?

Смотрю на удивительный восход солнца, слушая, как щебечут сотни птиц, и представляя себе жизнь с детьми или без них в таком уединенном месте, как это.

— Здесь просто чудесно. А что касается этого... — стараюсь не морщиться, указывая на здание в нескольких футах от нас. — Иногда, думаю, нужно простить и забыть прошлое и сосредоточиться на планах на будущее. Лично мне кажется, что это идеальное место, чтобы переоборудовать его в настоящую мужскую берлогу или даже снести все это и построить красивый бассейн.

Дерек вздыхает, затем смотрит на меня, его взгляд все еще обеспокоенный.

— Ты все еще пытаешься увидеть во мне Дерека Киннарда, улыбающееся лицо с экранов телевизоров. Однако уродливая правда все еще жива в глубине твоего сознания и всегда будет там. Как бы ты ни старалась, ты никогда не забудешь того, что, как ты знаешь, там произошло.

Пожимаю плечами, сбитая с толку его странным настроением и внезапной сменой темы.

— Что ты пытаешься мне сказать? Что ты все еще злишься на меня из-за этого? — смотрю на заживающий порез на его руке.

Он выпрямляется и проводит кончиками пальцев по волосам.

— Я хочу сказать, что я все тот же человек, который убил шестерых, Кинли. Жестоко. Без угрызений совести. Что бы я ни делал, кровь будет на моих руках, и, к сожалению, всегда будет существовать небольшая вероятность того, что кто-то узнает о том, что я сделал.

— Но ты... ты сжег улики. Как кто-то может узнать об этом?

— Милая, наивная Кинли, — в его взгляде сквозит глубокая печаль. — Есть и другие люди, которые помогали мне на протяжении многих лет. Мужчины, которым я очень хорошо платил за их услуги и молчание, но которые, тем не менее, могли предать меня.

— Не понимаю. Зачем им это делать?

— Ты когда-нибудь слышала термин «иуда»?

— Ну, да, — отвечаю дрожащим голосом, и волна страха пробегает по спине. — Это то, к чему ты клонишь? Тебя кто-то предал?

— Нет, малышка. Но такая возможность всегда будет, и я боюсь, что ты можешь пострадать.

— Ладно. Наверное. Но мне все равно кажется, что есть что-то еще, о чем ты не договариваешь.