Это за гранью безумия. Это нелепо, не говоря уже об опасности. Так почему же я так рискую и веду себя так беспечно и глупо?

Потому что я зла. Потому что растеряна и напугана, настойчива и упряма.

Потому что сердце колотится, а внутри все болит при одной только мысли о нем и воспоминаниях о том, как он двигался внутри меня, как его губы прижимались к моим, и о глубоких, горловых стонах, когда он кончал в меня.

К тому же я не сдаюсь без боя. И никогда не сдавалась. Дерек должен мне все объяснить. Сегодня. И мне совершенно плевать, что уже почти десять вечера. Мне абсолютно похуй, есть ли у него женская компания. И меня вообще не заботит, что я, вполне возможно, вступаю на опасный путь.

Я не успокоюсь, пока не выясню, кто были те люди в синих папках и почему меня только что подкупили... даже если в результате погибну.

— А ты знал, что доказано, что такие люди, как мы, обладают экстрасенсорными способностями и, будучи разлученными, могут мысленно искать способы найти друг друга? Это какая-то сложная хрень, да?

— Такие, как мы? Какого хрена, Далтон? Ты просто придумываешь это дерьмо на ходу?

— Нет, чувак. В некоторых культурах однояйцевые близнецы считаются уродами, дурными предзнаменованиями, а когда-то нас даже называли раздвоенными монстрами.

Пот капает с подбородка и стекает по спине, когда поднимаю последние несколько кусков ламината и бросаю их за входной дверью вместе с остальным хламом. Папа как-то сказал, что физический труд успокаивает душу. В то время его слова практически ничего не значили, но по прошествии нескольких лет я понял, что он пытался донести.

Услышав шум приближающегося автомобиля, вытираю пот со лба, а затем сбрасываю с рук рабочие перчатки. Сегодня днем, когда возвращался из хозяйственного магазина, знал, что не будет гостей, и специально оставил ворота открытыми, на случай, если мне понадобится вернуться в город. Обхожу дом сбоку и вижу, как красный автомобиль мчится по узкой дороге со скоростью, превышающей тридцать миль в час. Altima влетает на круговую подъездную дорожку, и тормозит с такой силой, что я бы удивился, если бы карданный вал не повредился, а затем раздается такой сильный удар дверью, с легкостью способный разбить лобовое стекло.

В мою сторону шагает раскрасневшаяся Кинли с длинными распущенными волосами, розовыми пухлыми губами и покачивающимися пышными бедрами. Она дрожит от ярости, нрав кипит, а на лице, блядь, выражение смертельного ужаса.

Она прекрасна.

— Хорошо, что я оставил ворота открытыми. Иначе, полагаю, ты бы проехала прямо через них, и ремонт обошелся бы мне в целое состояние.

— Мне плевать на твои навороченные ворота, секретные коды или на твой чертов банковский счет.

— Я тоже рад тебя видеть, Кинли. Ничто не сравнится с неожиданным визитом разъяренной женщины, готовой нанести удар и закричать.

С дикими глазами, полными слез, она протягивает руку и бьет меня по левой щеке с такой силой, что я отшатываюсь на шаг назад. Она достает из заднего кармана какой-то чек, рвет его на мелкие кусочки и швыряет их в меня.

— Как ты смеешь заставлять своего так называемого друга приглашать меня в гости, чтобы в итоге допрашивать, предупреждать, чтобы я держала рот на замке, и предлагать мне деньги за молчание, как будто я какая-то низкопробная, жалкая любовница, — выплевывает она голосом, пропитанным ядом. — Как благородно с твоей стороны, Дерек.

Чек? Шон предложил Кинли деньги, хотя я так и не сказал последнего слова? Какого хрена? Я в ярости из-за того, что не донес до Шона свои ожидания, ведь утром, черт возьми, он точно узнает, как отношусь к тому, что он сделал.

— Его рук дело. Не мое. И будь уверена, я не давал ему разрешения выписывать тебе чек.

Или я, блядь, так и сделал? Я был настолько не в себе во время этого ужина.

— Да пошел ты до Марса и обратно. Я не верю ни единому твоему слову.

— Слишком долгое путешествие, — резко отвечаю я.

— Я ненавижу тебя, Дерек. Всем своим существом я ненавижу в тебе все до единой черты.

— Тогда почему ты здесь, Кинли?

Она смотрит на меня, на лице смесь гнева, обиды и чего-то еще, чего не могу уловить.

— Потому что, в отличие от тебя, я не слабохарактерная трусиха и хотела сказать тебе в лицо, чтобы ты забрал свой чертов гонорар и засунул ее прямо в свою тугую задницу вместе со всеми остальными секретами, которые ты хранишь. Мне не нужны твои кровавые деньги, и ты не сможешь откупиться от меня, как от одной из твоих хрупких сабмиссивов.

Интересный комментарий.

— Понятно, — отвечаю я. — Но, повторюсь, я никогда не соглашался на то, чтобы предлагать тебе деньги, и я обсужу этот вопрос с Шоном.

Она взмахивает передо мной рукой, словно собирается снова влепить пощечину.

— Однажды ты обвинил меня в торговле наркотиками. Ты помнишь это, придурок? Потому что я точно помню. Я была той крашеной блондинкой, с которой ты разговаривал как с отребьем. Я два дня рыдала из-за той ночи. Но знаешь что? Можешь забрать все свои высокопарные эгоистичные речи и отправиться прямиком в ад, если ты еще не там. И можешь быть уверен, что даже знаменитый, всеми любимый Дерек Киннард не заставит меня пролить еще хоть одну слезинку. И последнее. Если ты планируешь заставить меня молчать, тебе придется сделать гораздо больше, чем просто шантажировать меня деньгами.

Внутри у меня все клокочет от злости на Шона за то, что он перешел границы дозволенного, и на Кинли за то, что не убралась подальше, когда я ей сказал. Я, блядь, предупреждал ее. И не раз. Рука так и тянется сорвать с нее эту чертову одежду, перекинуть через колено и лупить ее задницу, пока она, наконец, не поймет, кто именно скрывается за этим милым личиком и улыбкой с ямочками на щеках.

— И что именно ты предлагаешь мне сделать, Кинли?

Она прерывисто вздыхает, ее тело сотрясает дрожь.

— Ты из мафии? Или наемный киллер? Черт, вы с Шоном серийные убийцы? Именно поэтому вы ищете этого человека по имени ШД, которого, кстати, я никогда не встречала и не слышала, чтобы Кейс упоминал о нем. А ты знаешь, что случилось с Кейсом? И с Кери Смитом?

— Нет на все вышеперечисленное, Кинли. Следующий вопрос?

Она выдыхает и ударяет ладонями мне в грудь.

— За информацию о Фредди Гэллоу назначено вознаграждение в размере 25 000 долларов, — говорит она, вдавливая кончики пальцев в мою кожу. — Я могла бы получить эти деньги к вечеру. Ты понимаешь, что я работаю с бывшими полицейскими?

— Я в курсе.

— Я хочу знать прямо сейчас, как ты связан с этими мертвецами и был ли это ты в тонированном Tahoe перед домом Кери Смита чуть больше года назад. Он есть в одной из твоих синих папок? А Кейс?

— Мертвецы? Синие папки? О чем ты вообще говоришь? Я работаю в автомобильной промышленности. И ни с кем конкретно не связан.

В зеленых глазах вспыхивает ярость.

— Ты прикрываешь свою задницу. Снова, — она моргает в сторону кучи обрезков ламината. — Зачем ты отдираешь полы? Ночью? И делаешь это сам? Что ты пытаешься скрыть, Дерек?

— Да что вы, мисс Хант, я ничего не скрываю. Просто обновляю интерьер. Владение домом требует бесконечного труда и ухода, чтобы сохранить растущую стоимость жилья. А физическая работа полезна для тела и еще лучше для души. А вот солнечный зной — уже другая история. Я работаю по ночам, потому что температура все еще превышает двадцать шесть градусов.

— Что за хуета. Это полная чушь, и ты это знаешь. Настоящие мужчины не лгут, Дерек. Они говорят правду, какой бы болезненной или уродливой она ни была. Только проклятый трус прячется за ложью, что делает тебя, Дерек Киннард, законченным слабаком.

Ярость захлестывает меня, и я собираю всю свою волю в кулак, чтобы не рассказать этой женщине, каким жалким человеком был ее дядя, и не поделиться всеми ужасными подробностями его смерти.