— Я не могу. Мне завтра на работу.

— Я отвезу тебя на работу.

— Дело не только в этом. Я... я не могу спать без света. Не хочу заставлять тебя проходить через это, — она пытается отвернуться, но я не позволяю, приподнимая ее подбородок.

— Мне насрать на свет. Мы можем спать так, как ты захочешь.

— Тогда сделай мне одолжение.

— Что угодно.

— Ты расскажешь мне о Далтоне и той последней ночи?

— Сегодня вечером?

— Сегодня вечером, — произносит она так мягко, что я снова возбуждаюсь, — пожалуйста.

Кинли делит кровь с человеком, которого я буду ненавидеть до последнего вздоха. Этот ублюдок был бесхребетным подобием человека, который получил именно то, что заслужил. Поэтому я никогда не буду испытывать чувство вины за мучительные пытки, которым подверг его тело, или за то, что развеял его мерзкий прах на берегу озера Уайт-Рок. Теперь все это не имеет значения.

Независимо от того, с кем она состоит в родстве, я страстно хочу обнять ее, защитить и сделать ее жизнь лучше при любом возможном раскладе.

То, что ее дядя — кровный родственник, больше не имеет значения.

В Tortilla Bowl многолюдно, на заднем плане громко играет латиноамериканская музыка. Далтон макает чипсы в острый говяжий кесо и отправляет их в рот.

— Я вчера перепихнулся.

— А плохие новости?

— Это была Люси Паркер.

Шок охватывает меня, и чипсы чуть не застревают в горле.

— Какого черта, Далтон? Люси ‘Лэй’ Паркер? Будем надеяться, что у тебя не появятся лобковые вши.

Взгляд Далтона твердеет.

— Черт возьми, Дерек. Я прикрыл свой член, говнюк, но...

— Но что? — спрашиваю разочарованно.

— Я не смог кончить. Не смог кончить. Что, блядь, со мной не так?

Пронзаю его взглядом: — Я говорил тебе миллион раз. Ты гей. И ради всего святого, держись подальше от ебаной наркоты.

— Могу с уверенностью сказать, что это были лучшие тако, которые я когда-либо пробовала, — она одаривает меня довольной улыбкой, когда мы заходим на кухню, и я бросаю ключи на стол.

— В точку, не так ли?

Она улыбается и кладет руку мне на грудь.

— Ты довольно точно попадаешь в нужные точки.

— Осторожнее, малышка. Если только ты снова не готова принять мой член.

Она встает на цыпочки и проводит рукой вниз по моему торсу, пока не добирается до твердеющего члена.

— Не соблазняй меня.

— Я сделаю больше, чем просто соблазню вас, мисс Хант. Ты просто просишь, чтобы я снова отшлепал твою милую попку?

Она проводит ладонью по моей набухающей длине, затем снова по животу.

— Возможно, вы правы, мистер Киннард.

Смех вырывается из моей груди, искренний и игривый. Приятно чувствовать себя хорошо.

Она запрокидывает голову и смотрит на меня с беспокойством на лице.

— Мы можем посидеть на улице, пока ты рассказываешь мне о своем брате?

— Конечно, можем, — беру две бутылки воды, испытывая искушение взять чего-нибудь покрепче для того, о чем собираюсь рассказать, и веду ее на задний двор, который освещен мягким светом сумерек. Жестом приглашаю ее присесть на диван, а сам устраиваюсь рядом.

— Здесь так красиво, Дерек. Кажется, что звезды сияют прямо над нами.

— Не могу не согласиться. Я люблю это место, особенно когда заходит солнце. Если не считать воя и лая койотов.

— Койотов? — она оглядывается по сторонам, широко раскрыв глаза. И я не могу не улыбнуться. — Они представляют опасность для людей?

— Определенно. Их привлекают запахи, — поддразниваю я. — Особенно женские запахи, — пожимаю плечами, затем подмигиваю, и она толкает меня в бок.

— Ты дразнишься. А я поверила каждому твоему слову.

Мы смеемся, и я притягиваю ее ближе.

— Вероятность того, что на тебя нападет койот, примерно такая же, как вероятность того, что на тебя упадет метеорит.

Она улыбается и кладет руку мне на бедро.

— Это слишком сложно? И слишком рано? Правда, это не мое дело, и я не имела права спрашивать тебя об этом. Прости.

Она дрожит, и я тянусь к комоду и достаю легкое одеяло, чтобы укрыть ее бедра.

— Ты можешь спрашивать меня о чем угодно, дорогая. В любое время. Просто об этом трудно говорить, — хрипло говорю я. — Я был таким эгоистичным ублюдком, — чувствуя, как в груди нарастает мрачное чувство вины, потираю напряженный висок.

— Мне нет и никогда не будет прощения за все, что я сделал. Ты заслуживаешь гораздо большего, милая.

— Эй, — она тянется к моей руке и переплетает пальцы с моими. — У всех нас есть прошлое. Ничто не может его изменить. Но я верю, что если мы будем зацикливаться только на нем, то наверняка упустим то, что может стать прекрасным будущим. Чувство вины — это не то, чего хотел бы твой брат. Отпусти это, Дерек. Пожалуйста. Пока оно не сожрало тебя заживо, — ее губы прижимаются к моим в нежном, быстром поцелуе, ее красивые глаза полны беспокойства и боли. — Почему бы нам не отложить этот разговор на другой раз? Мы оба устали, и нам рано вставать. И у нас есть все время в мире, чтобы поговорить.

Несколько секунд я изучаю ее лицо, испытывая сильное искушение принять это предложение, но я не склонен к прокрастинации. Я не нарушаю данных обещаний.

— Я так не поступаю. Я сказал, что мы поговорим этим вечером.

Притягиваю ее ближе, глажу по мягкому плечу и вдыхаю сладкий аромат.

— Это был наш восемнадцатый день рождения. Мы только что закончили поглощать тако из грудинки со всеми обычными техасско-мексиканскими гарнирами. У мамы были мексиканские предки. Она чертовски вкусно готовила. В тот день Далтон был в отличном настроении. Он подшучивал над Дэмиеном, рассказывая о том, что какая-то девчонка влюбилась в него, и уговаривал меня сделать ему татуировку. Господи, — замираю на несколько секунд, выдыхая и изо всех сил пытаясь сдержать острые ножи, пронзающие мое сердце. — Если бы я только согласился, он был бы здесь сегодня.

Сжимаю ее руку так сильно, что ее маленькое тельце напрягается.

— Я отмахнулся от него, потому что у меня было свидание. Сказал, что мы сделаем это завтра. И, как и всегда, когда мы расставались, последними его словами были «увидимся позже».

Она грустно улыбается: — У вас двоих была такая глубокая и особенная любовь. Жаль, что я не была с ним знакома.

— Четыре часа спустя все было кончено.

Не поступай так со мной, Далтон. Не умирай. У нас есть планы на завтра. Чернила. Холодное пиво. Открой свои чертовы глаза. Открой их. Открой их. Открой их...

Каждое слово, вылетающее из моего рта, словно огонь, проникающий в сердце. Горе, ярость и непрекращающееся, отвратительное чувство вины.

— Мне так жаль, Дерек. Я не могу себе представить.

— У нас была ванная комната в стиле Джека и Джилл (Прим: — ванная, в которой есть два входа, ведущие из разных смежных помещений). Я услышал, как льется вода, и зашел проверить его. Он любил принимать душ перед сном, особенно когда приходил домой в полном беспорядке. Но в душе никого не было, а вода была ледяной. Закрыв кран, я пошел в его спальню, приготовившись увидеть его все еще одетым, лежащим на кровати с наушниками в ушах. И тогда мой ебаный мир рухнул.

Она смотрит на меня, ее лицо пепельное, словно она увидела призрака, глаза остекленевшие от переполняющих эмоций.

— Больше всего на свете я хотела бы знать, что сказать или сделать. Я даже не могу представить, что ты чувствовал в тот момент, и с какой болью ты жил все эти годы. Но я умоляю, — говорит она дрожащими губами, — ради твоего отца, младшего брата и ради меня, прости себя. Отпусти чувство вины, пока оно не овладело тобой полностью. Помни Далтона таким, каким он был, помни ту любовь, которую вы разделяли. Наслаждайся отведенным временем с отцом и Дэмиеном. Проживи остаток жизни, оставаясь таким заботливым и великодушным человеком, которым, как я знаю, ты являешься, — по ее лицу текут слезы, а мое тело содрогается от эмоций, и невидимая рука возвращается на мое плечо. — Пришло время, Дерек. Исцелиться и, что более важно, простить.