День выдался странным. Сегодня мой день рождения, и я должна быть счастлива после вкусного ужина из бургеров на гриле и домашнего немецкого шоколадного торта, приготовленного Кери. Но мне совсем не весело. В одну минуту я улыбаюсь, в следующую — борюсь со слезами. Меня подташнивает, а рассудок подсказывает, что на горизонте маячит что-то плохое.

И я не могу выбросить ШД из головы.

По дороге с работы я остановилась у The Moon Cafe and Tea Room и заглянула в дверь, надеясь увидеть ее и испытывая искушение отдать ей деньги, которые все еще лежат в моем кошельке и в которых она нуждается гораздо больше, чем я.

Через несколько минут она вышла из кухни, чтобы убрать два столика. Она все еще работает, все еще в безопасности, все еще жива. Наверное, я должна почувствовать облегчение, и я его испытываю. Но также помню слова Дерека о том, что он ничего не обещает, и осознание того, что это значит, продолжает терзать меня. Не только потому, что я люблю его, но и потому, что на девяносто процентов уверена, что внутри меня растет его ребенок.

Глядя на букет из фруктов и тест на беременность, оба подаренные Кери и оба нетронутые, мне хочется плакать от очередного приступа тошноты. Нервы на пределе, а свежее ассорти из арбуза, киви, манго и медовой дыни выглядит прекрасно, но при мысли о любых фруктах меня начинает тошнить.

Беру тест на беременность Clearblue, и у меня дрожат колени при виде улыбающейся парочки на прямоугольной коробке, понимая, что, скорее всего, в нем нет необходимости. С моей стороны было глупо даже упоминать об этом Кери, зная, что она, несомненно, сделает из этого больше, чем необходимо. Еще слишком рано ощущать симптомы беременности, и ничто не дает мне оснований полагать, что я ношу его ребенка. Ничто в физическом смысле.

— Проголодался, малыш? — открывая клетку Ангуса, чтобы наполнить кормушку, поглаживаю его перышки за хохолком. Он что-то бессвязно бормочет, а затем погружает клюв в семена. Наблюдая за тем, как птица ест, испытываю всплеск эмоций, сопровождаемый параноидальным ощущением, что грядет что-то важное.

Слезы текут по лицу из-за мыслей о том, что я стану матерью-одиночкой.

Бог не может так сильно ненавидеть меня. Незамужняя, с безучастным отцом, беспокойной матерью, с этим жутким страхом темноты... список можно продолжать бесконечно. К тому же, черт возьми, я принимаю противозачаточные средства с семнадцати лет. Что, блин, случилось с 99-процентной эффективностью? И где мне поставить кроватку? Стульчик для кормления? Пеленальный столик? Что делать с детским садом? Да, я знаю, что у Дерека денег больше, чем у всего Китая, и, если бы я родила от него ребенка, то могла бы подать на алименты и жить более чем безбедно. Но мне плевать на его деньги. Я также не собираюсь говорить ему, что он может стать отцом, если ШД внезапно исчезнет с лица земли. Я люблю Дерека всем своим существом. Он всегда будет занимать особое, глубокое место в моем сердце.

Но даже любовь не может оправдать убийство матери двоих детей.

В голове целый рой вопросов. Неужели я просто параноик? Может быть, эта сильная интуиция — всего лишь какое-то странное принятие желаемого за действительное или фантазия? Достаточно ли я сильна, чтобы стать родителем?

Хватит ли у меня духу разлучить ребенка с отцом?

Собирается ли Дерек убить Шанталь Доусон? Так вот почему я чувствую, что на меня надвигается нечто ужасное?

С мощным приливом нежности, смешанной с желанием защитить, провожу ладонью по животу, и еще одна слеза скатывается по моему лицу.

— Если шестое чувство меня не подводит, то я с тобой, малышка, — шепчу крошечной фасолинке, которая, как я знаю, растет внутри меня. — Мы с тобой сильные. Нас не остановить. Нам никто не нужен, кроме друг друга.

Наконец я решаю лечь в постель и немного посмотреть телевизор, когда звук стука в дверь заставляет меня подпрыгнуть, а страх начинает пульсировать в животе. Я на цыпочках подхожу к входной двери и вижу Дерека в глазок.

Поморщившись, потому что уже смыла макияж и намазала лицо толстым слоем увлажняющего крема, нерешительно открываю дверь.

— Что ты здесь делаешь? Я тебя не ждала, — говорю с каменным лицом Дереку, замечая порез на его запястье. — Что случилось с твоей рукой?

— Ничего. Можно войти?

— Конечно.

Явно потрясенный, он заходит внутрь и прижимает меня к своей груди, в которой бешено колотится сердце.

— Это была долгая ночь, малышка. Мне просто нужно было тебя увидеть.

— Хочешь воды, чая или чего-нибудь еще?

— Нет. Я просто... блядь, Кинли. Я только что ушел от ШД.

Мой желудок опускается, а мысли мчатся со скоростью сто миль в час. Я отстраняюсь и смотрю на открытую рану на его запястье, гадая, связано ли это как-то с плохими предчувствиями, с которыми я сталкивалась последние несколько часов.

Поднимаю его руку и изучаю недавнее повреждение.

— Означает ли это то, о чем я думаю? Ты убил ее? — спрашиваю с большим нажимом, чем хотела.

Он не отвечает и просто сердито смотрит на меня, выражение его лица не меняется. К горлу подступает тошнота, и я не могу решить, хочу ли плакать или блевать. Бегу в ванную, захлопываю дверь и падаю на колени перед унитазом. Как только теряю то немногое, что осталось в желудке, меня опять тошнит, и эти несколько секунд кажутся годами. Мне никогда в жизни не было так плохо.

— Кинли, открой эту чертову дверь, — требует он.

— Если ты убил эту женщину, то просто уходи.

— Я не убивал ее, — говорит он из-за двери, слова звучат приглушенно.

Прополоскав рот холодной водой и умыв бледное лицо, открываю дверь перед покрасневшим Дереком, его глаза цвета виски смотрят на меня с гневом и разочарованием, от которых у меня по спине пробегают ледяные мурашки.

— Знай, Кинли. Я не мог этого сделать. Но я хотел. Пиздец как хотел, — повторяет он холодным, жестким тоном. — Я пришел сказать тебе, что не смогу пройти через это, но, похоже, ты просто предположила. Снова.

Мое горло сжимается, а сожаление сдавливает грудь.

— Я... я просто увидела порез на твоей руке. А когда ты сказал, что видел ШД, все, что могла подумать, это то, что ты... ты использовал нож против нее. Последний час у меня было странное предчувствие, что должно произойти что-то плохое. Прости. Я просто...

— Предположила, — сердито говорит он, и в его темных глазах читается что-то, что мне не нравится. — Всегда, блядь, предполагаешь, не так ли? — он глубоко вздыхает и почесывает подбородок. — Знаешь что? Я пришел, чтобы отдать тебе это, — он лезет в карман, достает брелок, прикрепленный к кожаной связке ключей Kinnard, и бросает его мне. — Кстати, из-за этого у меня порез на руке. Я заглядывал под капот. С днем рождения, Кинли.

Прежде чем успеваю осознать, что только что произошло, он уже выходит через парадную дверь и оказывается на полпути к парковке для посетителей.

— Боже мой. Что я только что сделала? — сердце колотится, когда бегу за ним и кладу дрожащую ладонь ему на бедро. Все его тело напрягается, прежде чем он поворачивается ко мне лицом, на котором застыли гнев и разочарование. Я даже не замечаю, что из моих глаз текут слезы, пока не чувствую вкус соленой жидкости.

— Прости меня. Боже, я просто... Ты прав, Дерек. Я предположила, хотя не имела на это права. Я просто запаниковала, увидев твою руку. И сразу же подумала, как я смогу жить с ответственностью за то, что две девочки потеряли мать, и как объясню ребенку, которого я, возможно, ношу или не ношу, что у него или у нее нет отца. Я...

Дерек отступает назад и наклоняет мою голову, его взгляд полыхает яростью.

— Повтори это еще раз.

На глаза снова наворачиваются слезы, и я кладу руку на живот. Вот и все. Конец. Все закончилось, даже не успев начаться. До того, как у нас действительно появилось время, или до того, как мама и Кери познакомились с ним.

— Еще слишком рано знать наверняка, но я могу быть беременна, и прежде чем ты что-то скажешь, пожалуйста, знай, что я не жду, что ты простишь меня или поверишь, что я сделала это не намеренно. Это не так. И я не буду просить денег. Мне плевать на твои деньги. Я также не жду, что ты станешь частью его или ее жизни. Я ничего не буду у тебя требовать. Я просто...