Внезапно глаза Далтона расширяются. Они черные, злые и смотрят в мои с холодной, мрачной злобой.

— Все, о чем я просил, — уделить мне пару часов твоего времени. Но, как всегда, ты оказался эгоистичным ублюдком с более важными приоритетами. Это твоя вина, Дерек. Твоя... твоя... твоя.

— Далтон!

Сердце бешено колотится, открываю глаза, и смотрю на рядом стоящие часы — половина пятого утра. На лбу выступает обильный пот. Тошнота разъедает желудок, боль пронзает череп, а мысли уносятся туда, куда не хочу возвращаться. Поднимаюсь с постели, чтобы проветрить голову, и задаюсь вопросом, прекратятся ли когда-нибудь эти сны о кошмарном чистилище.

К черту эту жизнь. К черту абсолютно все. Ничто больше не имеет значения... не совсем.

Время прошло. Так много времени. Годы поисков. Годы кровопролития. И все же нет ничего, кроме боли, угрызений совести и тупиков. Даже в даркнете этого поставщика наркотиков, известного только как ШД, нигде не найти, как будто его никогда и не существовало. Но я найду этого больного ублюдка. И когда сделаю это, поступлю так же, как и с остальными — разрушу его мир. Свяжу. Заткну рот кляпом. Расположу так близко к пламени, чтобы ублюдок почувствовал, как кипит его плоть, пока буду объяснять ему эффект фитиля и то, как тело превращается в жидкость, просачивающуюся сквозь одежду, и в итоге становится жуткой человеческой свечей.

— Блядь! — измученный как физически, так и морально, делаю большой глоток теплой воды из бутылки Ozarka, затем натягиваю спортивные шорты и направляюсь на кухню за крепким кофе. Каждая клеточка тела жаждет отдыха, но, несмотря на то, что это выходные, сегодняшний день будет таким же, как и большинство других — насыщенным и долгим. Только что завершилась сделка по продаже нового дилерского центра, а значит, предстоит выполнить гору работы, чтобы переход был плавным.

Сделаю предложение генеральному менеджеру по продажам. Встречусь с действующими сотрудниками, чтобы лично познакомиться с каждым из них. Проведу собрание персонала, чтобы обсудить ожидания Kinnard. Затем отправлюсь в Plano, чтобы позавтракать с моим финансистом перед запланированными телефонными переговорами с отцом и недовольным консультантом по обслуживанию автомобилей.

Но прежде всего, планирую заехать в Рестленд, чтобы отдать дань уважения.

Мне повезет, если найду свободную минутку, чтобы отлить.

«Смерть — это не конец. Я не боюсь, — слабым голосом говорит мама со смертного одра. — Это всего лишь шаг в наше следующее приключение».

Смерть. Угасание. Последние замедленные вдохи. Последние душераздирающие секунды.

Боролся ли мой брат? Боялся ли он? Видел ли он тех самых ангелов, о которых говорила наша мать? При одном только упоминании его имени у меня сжимается горло. Я скучаю по нему каждый день, каждую минуту. Черт, я скучаю по ним обоим.

Смогу ли когда-нибудь жить дальше? Смогу ли когда-нибудь простить себя? Смогу ли когда-нибудь снова жить в мире, где есть хоть какое-то ощущение нормальности или покоя?

Скорее всего, нет.

В воздухе клубится завеса раннего утреннего тумана, когда иду по извилистой, усаженной цветами каменной дорожке к месту назначения, вдыхая мягкий двадцати-с-чем-то-градусный воздух. Небо сияет как голубая река, легкий ветерок шевелит горстку листьев рядом со мной. Над головой порхает птичий хор, а мраморные глыбы, бетонные опоры и бесчисленные мириады гранитных надгробий окружают меня, словно спящая карусель из костей и смерти.

Камни смерти... для живых.

Несмотря на умиротворяющую безмятежность на семейном участке захоронения, моя рука все же дрожит, когда обвожу замысловатые письмена, начертанные на расположенных рядом надгробиях. Сегодня исполняется восемь лет с момента ее смерти и почти два десятилетия с его.

Кажется, что прошли десять чертовых жизней.

Уносясь мыслями в прошлое, наблюдаю за порханием бабочек над букетом белых цветов, и в голове отчетливо всплывает нежная улыбка матери и смех брата.

«Давай сделаем татуировку. Что-нибудь племенное. Что-нибудь чертовски крутое».

«Любите не только своих братьев и сестер, но и тех, кто грешен и нуждается в нашей молитве».

Поскольку мы с братьями воспитывались в строгих традициях лютеранства, воскресенье в семье Киннардов было днем веры, днем, когда мы сосредотачивались на Боге и семье. Мы слушали проповеди, молились о прощении наших грехов и изучали Библию. Мама была твердо убеждена, что все хорошее в жизни проистекает из веры и молитвы. «День без молитвы — день без благодарности».

Считала ли она так же в последние годы своей жизни?

Я впал в немилость в ночь своего восемнадцатилетия. Больше не посещаю церковь. Не читаю Библию. Я нарушил по меньшей мере пять из десяти заповедей, и да поможет мне Бог, если действительно существует какое-то божественное существо, то я его ненавижу. А десятину я всегда жертвовал и буду жертвовать в Shatterproof, специализирующуюся на сокращении смертности от наркотиков, а не в какую-то организацию, которая забрала моих мать и брата намного раньше их срока.

К черту этого так называемого Бога и все его правила и требования. К черту адвокатов, судей и шутовскую судебную систему. Мне никто из них не нужен.

Я убиваю мелких наркоторговцев жестоко, мучительно, варварски. Делаю все: от ломки костей, рассечения жизненно важных артерий, отрезания пальцев, рук, ног и языков до вырывания зубов, введения яда и снятия кожи с нежных частей тела. После убийства мои доверенные лица проводят тщательную уборку, чтобы убрать любые следы улик, а то, что остается от тела, предается огню и обугливается, пока не превращается в горсточку горячего белого пепла.

И я не испытываю ни малейших угрызений совести.

Что посеем, то и пожнем.

За два месяца до двадцать первого дня рождения я купил свой первый дом. Потребовалось меньше недели, чтобы найти именно то, что искал. Покой и тишина. Уединение и безлюдность. Построенный в 1976 году дом в стиле ранчо был одноэтажным, с тремя спальнями и двумя ванными в западной части, большой хозяйской спальней с ванной и патио в стиле перголы в восточной части, а также просторной квартирой на заднем дворе. Несмотря на то, что дом нуждался в значительном обновлении, он был идеальным: 6,84 акра земли, отсутствие соседей, шума городского транспорта и целых 3300 квадратных футов свежего воздуха, уютно расположившегося среди десятков зрелых живых дубов. Спустя полгода переделки и меблировки основного дома я приступил к ремонту отдельной квартиры с одной спальней. Большая часть кухонных шкафов сгнила, деревянные полы прогибались от многолетнего воздействия влаги на старом бетонном основании, а ванная комната была такой же устаревшей и проржавевшей. Я практически выпотрошил дом, чтобы сделать его пригодным для жизни, оставив только старинную дровяную печь с топкой, облицованной кирпичом, системой очистки воздуха и массивной чугунной дверцей с фронтальной загрузкой. Понятия не имею, для чего предыдущий хозяин использовал печь или квартиру — возможно, как жилье для тещи, — но она была быстро превращена в мое личное убежище. А, в конечном счете, в сарай для сжигания.

Днем я Дерек Киннард, президент компании Kinnard Auto Corporation. Профессионал, общительный, дружелюбный, волевой и чертовски хороший бизнесмен, который упорно трудился, чтобы заслужить уважение своих сотрудников и автомобильной промышленности страны.

Ночью я становлюсь совершенно другим человеком. Кем-то, о ком не знает никто, кроме мизерной горстки самых близких людей. Я сильный и безграничный, холодный и бессердечный, и далеко не тот преданный, богобоязненный человек, каким меня воспитывали родители. Таким меня сделали наркоторговцы. Они оставили в моей груди огонь, кипящий пожар, и потребность, ползущую по внутренностям, как кишащие грызуны, вгрызающиеся в душу.

Я нахожу.