Морган приносит мой заказ, который выглядит аппетитно, и я тихо спрашиваю ее, нет ли поблизости ШД. Недоуменно нахмурив брови, она отвечает: — У нас нет никого с таким именем.

Дерьмо.

Это не первый случай, когда свидетели либо лгут о месте трудоустройства, либо меняют работу. Знала, что такое возможно. Тем не менее, я разочарована. Но, возможно, на работе она использует другой псевдоним. Да!

— А что насчет Шанталь? Здесь работает Шанталь?

Официантка средних лет скептически смотрит на меня: — Да. Шанталь работник кухни. Я могу позвать ее, если хотите.

— Хорошо, отлично. Спасибо, — работник кухни? Да ладно? С каждой минутой это становится все более странным. Не может быть, чтобы это была ШД, которую ищет Дерек.

Наливаю чашку чая, намазываю сливочным маслом булочку огромного размера и вгрызаюсь в свежие, сочные кусочки манго, которые на вкус как рай на языке. Кроме того, медовое масло очень мягкое, пышное и вкусное, что его можно есть прямо ложкой. Намазывая маслом вторую половину булочки, поднимаю взгляд на женщину, идущую в моем направлении со странным выражением лица.

— Вы меня искали?

Господи, она совсем не такая, как я ожидала. С другой стороны, чего я ожидала?

Она сногсшибательна, кремовая кожа, густые ресницы и полные розовые губы. Однако ее лицо покрывают морщины усталости, под глазами залегли мешки, а волосы длиной до плеч выглядят немытыми. Она кажется напряженной, уставшей, и у нее неравномерная длина конечностей — одна рука короче другой.

Напряжение пробегает по спине, когда открываю сумочку ровно настолько, чтобы она могла увидеть пять купюр внутри.

— Мне сказали, что вы можете помочь.

Ее взгляд скользит в сумочку, затем в сторону кухни.

— Через пятнадцать минут у меня будет перерыв. Встретимся у входа.

Бинго.

Виновато поднимаю телефон, делая вид, что смотрю на что-то, и успеваю сделать две фотографии Шанталь «ШД» Доусон, прежде чем она исчезает на кухне. С какой стати такая женщина, как она, занимается распространением опасных наркотиков? У нее явно есть проблемы, которые могут поставить ее под угрозу. Кроме того, разве, как я всегда думала, дилеры не гребут деньги?

Что-то здесь не сходится.

Доедаю булочки и допиваю чай, оставляю двадцатку, чтобы оплатить и то, и другое, а также, чтобы хватило на чаевые для Морган, и выхожу из Moon Cafe and Tea Room. Проходит всего минута или две, прежде чем Шанталь присоединяется ко мне. Сердце учащенно бьется, когда вижу выражение ее лица — скептицизм, смешанный с гневом.

— Кто сказал вам мое имя? И как вы нашли мое место работы? Я не могу потерять эту работу. Без нее я не смогу оплачивать обучение двух дочерей.

— Друг, — тихо отвечаю я, оглядываясь. — Все в порядке, Шанталь. Я здесь не для того, чтобы создавать вам проблемы.

— Чего вы хотите?

— Я не уверена. Просто что-нибудь, что поможет мне уснуть. Я уже все перепробовала.

Шанталь раздраженно выдыхает: — Леди, я могу распознать лжеца за милю, и я не верю ни единому вашему слову. То, что я работаю посудомойкой и физически неполноценна, не означает, что я чертова дура. Ты что, гребаная наркоманка?

— Нет. Я не наркоманка. Я страдаю никтофобией, крайней боязнью темноты.       У меня это с детства.

Она смотрит на меня скептически: — Вы не похожи на человека, который не может позволить себе визит к врачу или имеет дурное воспитание, — резко говорит она. — Почему бы не получить рецепт на таблетки? Или не обратиться к психиатру?

— Я перепробовала безрецептурные лекарства. Ничего не помогло. А у меня нет никакой финансовой поддержки, я рассчитываю только на себя, и нет медицинской страховки. К тому же я помогаю матери оплачивать счета. Я живу от зарплаты до зарплаты, и у меня есть лишние деньги только потому, что я попросила у своего босса аванс. Пожалуйста, Шанталь. Я измучена. Может быть, вы можете что-нибудь порекомендовать?

Через пять минут я убеждаю Шанталь в том, что не наркоманка, что я здесь не для того, чтобы доставлять беспокойство, а только потому, что мне нужно что-то, что поможет заснуть. Она говорит, что завтра снова работает, в позднюю послеобеденную смену. Тогда у нее будут наркотики, если я все еще буду заинтересована.

— Я ценю это, Шанталь.

После еще нескольких минут, потраченных на то, чтобы поведать о событиях своего детства, которыми я не собиралась делиться с незнакомкой, начинаю видеть мягкую, почти уязвимую сторону Шанталь, и она начинает раскрываться, словно отчаянно нуждается в друге. Я узнаю, что она мать-одиночка, воспитывающая двух девочек с особыми потребностями, которые стали жертвами изнасилования.

Подонки-неудачники-насильники.

Она утверждает, что у нее есть страховка для дочерей-инвалидов, но она не покрывает такие расходы, как одежда, специальные мероприятия, частные уроки и ежедневной уход за взрослыми. Шанталь, она же ШД, никогда не посещала школу и продает наркотики на стороне, а также подрабатывает посудомойкой и домработницей, чтобы иметь возможность содержать своих детей.

Мое сердце разрывается от жалости к этой женщине. Она в отчаянии, одинока, страдает от собственных физических проблем, но при этом делает все возможное, чтобы заработать денег для своей семьи. Она также находится на грани клинического истощения, и я не могу не задаваться вопросом, как один из этих наркоторговцев не воспользовался ею каким-то образом.

С другой стороны, возможно, так оно и есть.

Был ли я рожден с Дьяволом, укоренившимся во мне? Если и есть рай, то настолько ли он бессердечен? Если Бог существует, действительно ли он такой благочестивый и любящий, каким его считают? Проснусь ли я когда-нибудь к свету, а не к тьме? Оправлюсь ли когда-нибудь от этого забытого Богом кошмара? Черт возьми, может кто-нибудь просто остановить меня, пожалуйста?

Настроение у меня мрачное и угрюмое. Озадаченный и разочарованный, ощущаю боль в правом виске, пока жду красную Altima, изучая свежий порез на руке и пытаясь заглушить крики Маркоса Гилберта, когда перерезал ему бедренную артерию и говорил, что жить ему осталось две минуты. Как ни странно, но от запаха его горящей плоти меня сильно тошнит, а в крови бурлит редкая боль, смешанная с безграничным гневом.

Она солгала о своем местонахождении. Почему?

Изменила ли она мнение? Пришло ли к ней мрачное осознание того, кто я такой и что натворил? Неужели она наконец осознала, что это значит на самом деле?

Сегодня утром я торопился, когда подвозил ее на работу. И все же во мне шевельнулось чувство вины. Она едва могла держать глаза открытыми. По дороге на встречу с генеральным менеджером я совершенно случайно прошел мимо маленькой уютной кофейни. Поскольку она находилась всего в нескольких кварталах от офиса Кинли, я подумал, что ей, возможно, понравится мокко с белым шоколадом, который порекомендовал бариста. Я стоял в очереди, когда она позвонила, и не услышал телефон из-за гогочущих подростков, стоявших в очереди за модными кофейными напитками. Клейтон, этот ультра-мачо, самовлюбленный червяк, думал, что я пришел к нему поговорить о делах. Сказать, что он был ошеломлен, узнав, что я приношу кофе Кинли, — все равно что сказать, что солнце всходит на востоке, в то время как я испытал не меньшее потрясение, узнав, что она ушла на весь день с мигренью.

Из-за ее обмана я по глупости потерял ход мыслей и совершил роковую ошибку, которая могла оставить после себя проклятые улики.

Никогда еще я не забывал надеть перчатки.

Заглушив двигатель взятого напрокат Lexus LX, вижу, что Altima заезжает на свое место на парковке, и выхожу из внедорожника. Адреналин захлестывает меня, внутри все переворачивается, словно я на американских горках, несущихся вниз. Быть обманутым — означает, что ты не достоин правды. Одной маленькой лжи достаточно, чтобы разрушить все.

Как только она выходит из машины, мои догадки подтверждаются. Она переоделась, волосы вымыты и спадают мягкими волнами на плечи. И даже сменила сумочку.