Я закрыла глаза. Отбросила мысли о дипломе, о профессоре Кранце, о Мирейне. Вместо этого я представила то видение из оранжереи. Маленькая лавка. Запах трав. Лицо пожилой женщины, которая пришла за чаем от бессонницы. Руки молодого студента, дрожащие перед экзаменом. Моё желание — не повелевать, а помогать. Создавать тихие, маленькие чудеса.

Я положила ладонь на медную обложку. Гудение не прекратилось, но изменило тональность — стало ниже, спокойнее. Зелёная рябь собралась под моей рукой, потеплела. Раздался тихий щелчок, похожий не на звук механизма, а на вздох облегчения.

Печать исчезла.

— Ну, хоть не совсем безнадёжна, — пробормотал Эйзенбранд с ноткой уважения в голосе.

Я осторожно взяла трактат в руки. Он был тяжёлым, страницы пахли металлом и озоном. Я открыла его.

Страницы были испещрены сложными диаграммами, которые походили скорее на звёздные карты или музыкальную нотацию, чем на химические формулы. Текст был написан на смеси высокого рунического и мёртвого алхимического наречия, который я едва могла разобрать.

— Понимаю примерно одно слово из десяти, — призналась я.

— Этого достаточно, чтобы начать, — хмыкнул Эйзенбранд. — Встречаемся здесь три раза в неделю. Вы приносите бумагу и записываете мои едкие комментарии к современным бездарям, а я помогаю вам с переводом этого фолианта. Идёт?

— Идёт, — кивнула я, чувствуя, как внутри разгорается азарт.

— Отлично. А теперь убирайтесь. Мне нужно подумать, как поизящнее оскорбить новую монографию по трансмутации металлов. От неё у меня зубы сводит. Те, что были.

Я вернулась в главный зал библиотеки, и мир обрушился на меня. После пыльной, сконцентрированной тишины карантинной секции, где единственным звуком был мой собственный пульс, оживлённый зал показался оглушительно громким. Студенты перешёптывались, шелестели страницами, скрипели перьями. Свет, льющийся из высоких окон, казался ослепительно ярким. Мир жил своей обычной жизнью, не зная, что я только что заключила сделку с призраком и держала в руках ключ к своей — и Люсилиной — мечте.

Медный трактат был тяжёлым, он приятно холодил руки сквозь тонкую ткань перчаток. Его вес был обнадёживающим, реальным. Я прижала книгу к себе, как щит, и направилась к выходу.

И, конечно же, именно в этот момент, в самом узком месте — под каменной аркой, отделяющей Старое крыло от основного зала — я чуть не столкнулась с Мирейной Солль.

Она отступила на шаг с инстинктивной быстротой, её безупречная осанка стала ещё более жёсткой. Лицо, всегда бледное и аристократичное, мгновенно превратилось в ледяную маску вежливого презрения. Её взгляд, острый и анализирующий, скользнул по моему лицу, на долю секунды задержался на свежем шраме на виске, а затем впился в книгу в моих руках. Её тонкие брови чуть заметно дёрнулись.

— Фон Эльбринг, — процедила она. Голос тихий, но режущий, как скальпель. — Решила наверстать упущенное после своего... фиаско? Академия проявляет поразительную снисходительность, позволяя тебе так скоро вернуться к занятиям.

Внутри меня шевельнулся призрак старой Люсили. Острый, злой ответ уже готов был сорваться с языка. Воспоминания о их бесконечных спорах, о подставках, об украденных идеях и взаимной ненависти были ещё слишком свежими. Но голос Алены, мой голос, был спокойнее. Он наблюдал, а не реагировал.

— Просто работала над дипломом, Солль, — ровно ответила я. Голос Люсили был холодным, но в нём не было прежней ядовитой агрессии. Это, кажется, сбило Мирейну с толку. Она ожидала взрыва, а получила спокойную констатацию факта.

— Странный выбор литературы, — она кивнула на медный переплёт, не сводя с него глаз. — Похоже на что-то из некаталогизированного фонда. После взрыва я бы на твоём месте держалась подальше от сомнительных экспериментов. Или ты снова ищешь лёгких путей к результату?

Это был прямой удар, намёк на то, что прежняя Люсиль всегда искала мощные, но рискованные методы, пренебрегая безопасностью.

Я остановилась и посмотрела ей прямо в глаза. Зелёные против серых. Лёд против стали.

— Я ищу первоисточники, Мирейна. Иногда в них больше правды, чем в одобренных советом методичках.

На её лице промелькнуло удивление, быстро сменившееся раздражением. Она привыкла к открытой вражде, к вызовам и колкостям. А получила спокойную уверенность, которую не знала, как парировать. Я не оправдывалась, не нападала. Я просто заявила о своём праве.

Не дожидаясь ответа, я обошла её и направилась к выходу из библиотеки. Я чувствовала её взгляд спиной — тяжёлый, изучающий, полный нового, настороженного интереса. Она не понимала, что со мной произошло, и это выводило её из равновесия. Это была маленькая, но важная победа.

Тяжёлые дубовые двери закрылись за моей спиной с глухим стуком, отсекая гул и запахи книгохранилища.

Я оказалась на главной площади Академии. Солнце уже поднялось выше, заливая брусчатку теплом и заставляя позолоченный шпиль на башне Астрономии сиять. Воздух был свежим, пах цветущей в клумбах вербеной и влажной землёй после утреннего полива. Слышался смех студентов, идущих на следующую лекцию, звонкий голос профессора риторики, доносящийся из открытого окна, и далёкий, ритмичный стук молотков со стороны строящегося нового корпуса алхимической лаборатории. Той самой, что пострадала от моего взрыва.

Я глубоко вдохнула этот живой, настоящий воздух. В одной руке у меня была потёртая тетрадь с интуитивными рецептами Люсиль — её сердце. В другой — древний медный трактат, обещающий дать этим рецептам научный голос. У меня был ворчливый призрачный наставник, доступ к тайным знаниям и явный, внимательный враг, который теперь будет следить за каждым моим шагом.

Теория теперь в моих руках. Время для практики.

А для этого нужно своё место. Безопасное, тихое пространство, где можно будет соединить старую магию с новыми идеями.

Моя лавка.

Пора было её найти.

Утро встретило меня не привычной тишиной Башни Северного Ветра, а гулом идей в собственной голове. На массивном дубовом столе передо мной лежали два мира. Слева — потёртая тетрадь Люсили, исписанная её интуитивными, почти поэтическими формулами. Справа — тяжёлый медный трактат Эйзенбранда, полный холодных, точных диаграмм резонанса. Сердце и разум. Интуиция и наука.

Я провела кончиками пальцев сначала по мягкой коже тетради, а затем по холодному металлу трактата. Чтобы соединить их, чтобы создать то, о чём мечтала Люсиль и что теперь стало моей целью, мне нужно было место.

Эксперименты с резонансом могли быть... непредсказуемыми. Один неверно пойманный тон — и склянки на полках зазвенят в унисон. Неправильная концентрация намерения — и зелье могло просто испариться. Делать это здесь, в родовой башне, где каждый мой шаг негласно отслеживался, было всё равно что пытаться собрать часы посреди военного парада. Мне нужно было нейтральное, тихое, *моё* пространство.

Но за любое пространство нужно платить.

Я подошла к шкатулке, где Люсиль хранила свои личные вещи. Внутри, под бархатной подкладкой, лежал коммуникационный кристалл — гладкий, дымчатый кварц для связи с банком. Семья Эльбринг переводила ей на личный счёт щедрое содержание, достаточное для платьев, книг и развлечений. Но использовать эти деньги для своей мечты казалось неправильным. Это было бы всё равно что просить у тюремщиков средства на побег.

Память Люсили, однако, подсказала другое решение. Глубоко в шкатулке, под фальшивым дном, лежал второй кристалл, маленький и невзрачный, похожий на речную гальку. Тайный счёт.

Я сжала его в ладони. Кристалл потеплел и завибрировал.

— Банк «Гномий Гарант». Чем могу служить? — раздался из камня скрипучий голос, а над ним возникло полупрозрачное, бородатое лицо гнома-клерка.

— Люсиль фон Эльбринг. Проверка счёта «Тихий Корень».

Гном нахмурился, его изображение на мгновение подёрнулось рябью, пока он сверялся с реестрами.