— Вы пришли не за книгами, — это был не вопрос.

— Нет. То есть, за ними тоже. Но...

— У вас изменился внутренний ритм, — госпожа Фальк наконец подняла незрячие, молочно-белые глаза в мою сторону. — После взрыва. Нет, не совсем. Вы стали... больше. Как будто в одном сосуде теперь две воды.

Я вздрогнула. Неужели она знает?

— Не бойтесь, дитя. Я не читаю мысли. Но слышу диссонанс. Две мелодии, пытающиеся звучать в унисон. Интересный феномен.

— Это... опасно?

— Для вас? Нет. Для других? — она улыбнулась уголками губ. — Смотря как использовать. Но вы пришли за другим. За разрешением.

— Да. Мне нужен доступ к редкому фонду. К исследованиям по симбиотической алхимии.

— Для диплома?

— И для... личного проекта.

Госпожа Фальк встала, подошла к стеллажу, который выглядел как сплошная стена книг. Её пальцы пробежались по корешкам, словно по клавишам рояля, и одна из секций беззвучно отъехала в сторону, открывая скрытую нишу. Оттуда она извлекла тонкую папку.

— Условия. Первое — еженедельный письменный отчёт о прочитанном. Второе — любые практические эксперименты только после согласования. Третье — вы поможете мне с одним... деликатным делом.

— Каким?

— В библиотеке завёлся призрак. Не простой посетитель из мира мёртвых, а... нелегальный резидент. Отказывается уходить, ругается и портит книги своими комментариями.

— Комментариями?

— На полях. Чернила проявляются по ночам, к утру исчезают, но я их чувствую. Эктоплазменные чернила. Крайне язвительные замечания, должна заметить. Особенно достаётся трудам по теории алхимии.

— И вы хотите, чтобы я его... изгнала?

— Упаси Создатель! — госпожа Фальк выглядела искренне возмущённой. — Изгнать профессора Августа Эйзенбранда? Это же варварство! Нет, дитя. Я хочу, чтобы вы с ним договорились. Пусть диктует свои комментарии, а не портит оригиналы.

Август Эйзенбранд. Память Люсиль откликнулась — легендарный алхимик, умерший пятьдесят лет назад. Говорят, его последний эксперимент пошёл не так, и он проклял всех «тупиц, извращающих благородную науку».

— Где его искать?

— Секция алхимии, естественно. Третий стеллаж от окна, верхние полки. Его особенно раздражает труд магистра Пруффа о «новых методах». Просто упомяните эту фамилию, и он явится.

Я встала, но госпожа Фальк остановила меня жестом.

— И ещё, дитя. Ваши карты. Они... необычные. Старше, чем кажутся. Берегите их. И себя.

Секция алхимии встретила меня запахом серы и сушёных трав. Здесь на полу виднелись тёмные пятна от пролитых когда-то реагентов. Я нашла нужный стеллаж. Книги здесь были переплетены не только в кожу, но и в тонкие свинцовые листы — для сдерживания особенно мощных теорий.

— Труды магистра Пруффа, — сказала я чётко в тишину. — Особенно его теория о взаимозаменяемости компонентов.

Температура упала так резко, что на оконном стекле появилась изморозь. Моё дыхание вырвалось белым облачком. Воздух затрещал, как от статического электричества.

— Взаимозаменяемости?! — прогремел возмущённый, дребезжащий голос, отражаясь от полок. — Этот идиот считает, что можно заменить лунный камень толчёным стеклом?!

Воздух перед стеллажом замерцал, сгустился, и передо мной материализовался полупрозрачный старик. Его седые космы стояли дыбом, глаза горели безумным огнём, а мантия с прожжёнными дырами колыхалась, хотя в помещении не было ни малейшего сквозняка. Сквозь него просвечивали корешки книг.

— Вы та студентка, что устроила взрыв? — он прищурился, облетая меня по кругу. — Хм. По крайней мере, у вас хватило мощи разнести половину лаборатории. Бездарности на такое не способны.

— Спасибо... наверное?

— Не за что. Что вам нужно от меня, дитя хаоса?

— Госпожа Фальк просила договориться о комментариях. Чтобы вы диктовали, а не писали на полях.

— Ха! — он взмахнул призрачной рукой, отчего несколько книг на полке дрогнули. — А кто будет записывать? Эти современные олухи не отличают сульфур от селитры!

— Я буду. Если вы поможете мне с исследованием.

Призрак завис в воздухе, изучая меня полупрозрачным взглядом.

— Исследование? И какое же? Небось, очередной бред о превращении свинца в золото?

— Симбиотическая связь между состоянием сознания алхимика и эффективностью зелья.

Эйзенбранд фыркнул, отчего по полкам пробежала дрожь.

— Банально. Любой первокурсник знает, что эмоции влияют на варку.

— А если это не просто влияние? Что если можно создать устойчивую связь? Зелье, которое подстраивается под того, кто его пьёт, потому что несёт отпечаток сознания создателя?

Призрак медленно опустился на пол. Его призрачная форма стала чуть плотнее. В его глазах зажёгся холодный, хищный интерес.

— Продолжайте.

— Подписные зелья. Не массовое производство, а индивидуальная настройка. Как... как письмо, написанное конкретному человеку.

— Хм. — Эйзенбранд почесал призрачную бороду. — Занятная концепция. Совершенно антинаучная, разумеется. Но занятная. Ладно, договорились. Я помогу вам с исследованием, вы записываете мои комментарии. И первый будет такой: Пруфф — идиот. Запишите это крупными буквами. С тремя восклицательными знаками.

Я достала из сумки студенческий гримуар — толстую тетрадь в кожаном переплете с зачарованными страницами, которые не боялись ни огня, ни влаги, — и самопишущее перо. Открыв чистый лист, я аккуратно вывела под его диктовку: «Пруфф — идиот!!!».

Призрак подлетел ближе, критически оглядывая написанное. Его полупрозрачное лицо оказалось в паре сантиметров от моего. Я чувствовала могильный холод, исходивший от него.

— Хм. Нажим ровный. Чернила стабильные. У вас твёрдая рука для той, кто разносит лаборатории на куски. Годится.

Он удовлетворённо кивнул и отлетел обратно к стеллажу.

— Итак, симбиоз, говорите? Отпечаток сознания? — он потёр призрачные руки. — Большинство современных неучей ищут это в разделе «Ментальная магия» или, прости Создатель, «Эмоциональные эманации». Глупцы. Искать надо не в психологии, а в физике. В резонансе!

Он пронёсся сквозь стеллаж, как дым сквозь решето, и поманил меня рукой с той стороны.

— Сюди. В некаталогизированный фонд. Фальк делает вид, что не знает об этом проходе, но мы-то с ней старые друзья.

Я с сомнением посмотрела на сплошную стену книг.

— Просто толкните третий том «Неорганической химии» слева. Сильнее.

Я нажала на указанную книгу. Раздался тихий скрежет, и весь стеллаж медленно отъехал в сторону, открывая узкий, пыльный проход. Здесь пахло совсем по-другому — застоявшимся временем и концентрированной, спящей магией.

— Это карантинная секция, — пояснил Эйзенбранд, паря впереди. — Здесь хранятся труды, которые сочли слишком... нестабильными. Книги, которые могут свести с ума или, хуже того, заставить думать.

Он остановился у маленькой полки в самом конце коридора. На ней одиноко стоял всего один том, переплетённый в потемневшую от времени медь. На корешке не было названия, только выгравированный символ — две переплетённые спирали, похожие на ДНК.

— Вот. «Трактат о Резонансе Сознания и Субстанции». Последний экземпляр. Остальные сжёг совет попечителей тридцать лет назад.

Я протянула руку, чтобы взять книгу, но мои пальцы ударило током. Книга загудела, и медная обложка покрылась едва заметной зелёной рябью.

— А, да, — невозмутимо сказал призрак. — Печать касания. Открывается только на определённое намерение. Попытаетесь взломать силой — получите ментальный ожог на пару недель. Я пробовал. Неприятно.

— И какое же намерение нужно?

— То, с которым её писали, — Эйзенбранд пожал плечами. — Я не могу её открыть. У меня нет ни тепла, ни плоти, ни живого намерения. Только холодный гнев и знание. А вот у вас... попробуйте.

Я снова посмотрела на книгу. Она гудела, как рассерженный улей.

— Как?

— Не пытайтесь *взломать* замок. *Договоритесь* с ним, — посоветовал призрак. — Покажите ему, что вы ищете не власть, а понимание. Что ваше любопытство — это любопытство целителя, а не вивисектора.